— Лето, значит, — размышлял вслух расколдованный. — Тогда я, пожалуй, знаю, где его искать.
— А если не найдешь? — поинтересовался Кенет, угрызая лепешку.
— Не страшно. Где его дожидаться, я точно знаю.
— Герой, — вздохнул спасенный. — Мыслитель. Это ты хорошо надумал: так вот прямо взять и пойти.
— А что? — непонимающе отозвался парень.
Кенет зато отлично понял, на что намекал спасенный. Об заклад можно биться: он отлично знает, что убийцу на него натравил не какой-нибудь провинциальный волшебник сорок последнего разряда, а сам великий Инсанна. Да и то сказать: кому еще под силу такое с человеком утворить, чтоб он самого себя забыл? Нет, знает спасенный, кто хотел чужими руками ему кишки повыпустить. Очень даже знает. Вот и смекает: если теперь парня отпустить, Инсанна его опять к рукам приберет. Даже на расстоянии.
Да, но что же делать? Таскать повсюду беднягу с собой? Таскать да глаз не спускать — а ну как он уже опять не он?
Спасенный доел ароматную похлебку, вытер руки и снова полез за своим мешком. На сей раз он вынул из него что-то маленькое, свернутое в клубочек.
— Руку давай, — велел он расколдованному. — Правую.
— Это что еще за жила такая? — недоуменно вопросил тот, глядя на клубочек.
— Жила! — сухо фыркнул спасенный. — Это струна. Запасная. Руку давай, кому говорят!
Он сноровисто оплел запястье парня струной, соединил концы струны и завязал «узлом счастья».
— Вот так, — удовлетворенно произнес он. — Носи не снимая. Даже на ночь.
— А какой в ней прок? — ошеломленно спросил парень, разглядывая запястье.
— А такой, что с ней ты до своего учителя дойдешь, и ничего с тобой в пути не случится. А там уж пусть твой учитель сам тебе устраивает выволочку за все твои дела, сам пусть за тобой и присматривает.
Парень поежился, и Кенета это не удивило: Аканэ способен устроить выволочку, как никто другой. Но уж лучше заработать выволочку у Аканэ, чем снова попасть в лапы Инсанны. А со струной на зарукавье он, значит, до Аканэ дойдет. И кого же это Кенета спасти угораздило? Впрочем, мог бы и сам догадаться: кто попало столь пристального внимания Инсанны привлечь не может. Уж если Инсанна удостоил кого чести подослать к нему убийцу — стало быть, человек это необыкновенный. Так что ничего удивительного не происходит. А струна... ну как же Кенет сразу не углядел! Вон же высовывается из мешка футляр походной лютни! Похоже, за последнее беззаботное время Кенет и вовсе разучился наблюдать, а уж думать — тем более.
Давненько Кенет не чувствовал себя последним болваном. Забытое ощущение оказалось настолько сильным, что перешибло все прочие. Кенет почти не замечал, как расколдованный парень прощается с ним, как кланяется, как в гости зовет, если случится проходить мимо. Кенет говорил ему на прощание что-то доброжелательное, кланялся в ответ, но думать продолжал о своем.
— Что приуныл, господин воин? — внезапно обратился к нему спасенный. Только теперь, оставшись со своим спасителем наедине, он совершил перед ним подобающий случаю поклон и назвался: «Санэ».
Кенет совершил ответный поклон, но имени своего не назвал, хоть и понимал, что поступает невежливо.
Санэ удивленно поднял брови.
— Ты боишься, что я укушу тебя за имя? — осведомился он. От неожиданного вопроса Кенет чуть не поперхнулся.
— Нет, — неохотно ответил он. — Если честно, я боюсь, что ты поступишь с моим именем, как певец.
— А это как? — поинтересовался Санэ.
— Ну... песню сложишь о том, что было, и петь станешь, — неловко объяснил Кенет. Санэ засмеялся.
— Вот этого не жди, — ответил он. — Песню я о тебе не сложу и петь не стану. Именно потому, что я певец.
Кенет вновь залился краской — мучительно, с натугой.
— Краснеть ты еще не разучился, — одобрил Санэ. — Это хорошо. Если человек забыл, как краснеть, — считай, все. Ничего путного из него уже не выйдет. Так как тебя все-таки зовут, господин воин?
— Кенет, — сдавленно ответил юноша.
— Красивое имя, — кивнул Санэ. — Для эдакого храбреца в самый раз подходит.
Кенету стало чуть легче дышать. Самую малость.
— Храбреца? — шепотом переспросил он.
— Только не говори мне, что ты не знал, что связался с человеком самого Инсанны, — скривился Санэ. — А для этого надо немало храбрости.
— Храбрости... — угрюмо процедил Кенет. — Надоел мне Инсанна, вот что.
— Ого, господин воин! — восхитился Санэ. — Самоуверенности у тебя, как я погляжу, хоть отбавляй.
Подобные слова должны были смутить Кенета еще больше, но получилось отчего-то наоборот.
— Надоел! — зло и решительно отрезал Кенет. — Куда ни ткнись, с кем ни заговори, вечно Инсанна, Инсанна, Инсанна!
— Н-да, — протянул Санэ, пристально глядя на Кенета, — действительно самоуверенность... Поневоле залюбуешься. Но я с тобой согласен, Кенет. Инсанна не может не надоесть. Мне он тоже надоел. Уже давно.
— Ты ему — тоже, — ответил Кенет в тон. — А для этого надо немало храбрости.
Санэ засмеялся дерзости юного воина, но смех у него вышел невеселый.
— Да нет, — возразил он. — Как раз для этого храбрости надо совсем немного. Просто нелепый случай... хотя, может, и не случай. И не такой уж нелепый.
— Где же ты Инсанне дорожку перебежал? — спросил Кенет. Ему было очень любопытно. Не каждый же день встретишь человека, на которого сам Инсанна объявил охоту.
— Да говорят тебе, случай. Просто случай. Я случайно узнал его тайну.
— А смерть его в червячке, — задумчиво произнес Кенет слова детской сказки, — а червячок в яблоке...
Он еще не вполне оправился от смущения, и оно побуждало его дерзить.
Как ни странно, Санэ не обиделся.
— Примерно, — кивнул он. — Не совсем, но почти.
Кенета взяла оторопь.
— Сам понимаешь, Инсанне моей смерти желать — прямой резон. Раньше он меня среди мертвых числил, вот бы мне и не высовываться. Молодой был, горячий. Как же так — жить, да не петь? Вот и взялся за прежнее ремесло. А ремесло, сам знаешь, у всех на виду, от людей не укроешься. Долго ли Инсанне проведать, что я живой? Вот он и проведал. Давненько я так по дорогам болтаюсь, а до сих пор никто по мою голову не являлся. Думал я уже, что обойдется... да вот не обошлось.
Кенет с невольным восхищением посмотрел на Санэ. Худое лицо сорокалетнего на вид певца выглядело совершенно спокойным.
— Расскажи, — замирающим шепотом попросил Кенет. — Или это секрет?
— А, — досадливо махнул рукой Санэ, — какой там секрет...
Все же секрет был, ибо Санэ рассказал Кенету свою историю отнюдь не целиком. Начиналась она с того, что молодого певца, только-только державшего экзамен в своей гильдии на звание мастера, захватили в числе многих других бедолаг слуги Инсанны и приволокли в Замок Пленного Сокола. На сей раз Инсанне зачем-то нужны были не свеженькие трупы, а живые мучения живых людей. То ли без них какое-нибудь смертоубийственное заклятие не достигало окончательной мощи, то ли попросту требовалось магическим способом прохудившиеся башмаки залатать. Какая разница? Погибли все пленные, кроме Санэ.
— Если в такую историю впутаться, живым из нее не уйдешь, — хмуро заметил Санэ. — Только мертвым. Вот мертвым кое-кому удалось. Сам бы я, может, и не додумался, но у других раньше получалось, я о подобных людях слыхал. Говорят, у одного провинциального наместника мать таким манером на свободу выбралась. Слухи, конечно, замяли — все ж таки знатная дама, — но только раньше она здоровехонька была, а потом вдруг как-то разом здоровья лишилась. Ну и сын у нее такой же. Еле дышит. Так что, думаю, правду люди говорят — побывала она там.
— Правду, — коротко кивнул Кенет. Акейро никогда не рассказывал ему, отчего одно присутствие Инсанны в городе едва не стоило ему жизни; теперь же Кенет отлично понял причину загадочного недуга. В том, что речь идет о матери Акейро, он не сомневался.
— Вот видишь. Что смогла беззащитная женщина, могу и я. Мне даже проще было. И притворяться мертвым не надо. Я попросту ушел.
— Куда? — удивился Кенет.
— В свои песни, — терпеливо и очень обыденно разъяснил Санэ. — Я ведь могу там жить. Не весь, конечно. Тело осталось. Но вид — мертвее не придумаешь.
О таких людях Кенет только сказки слышал, да и то не часто. В мире песен, в мире легенд и памяти может жить далеко не каждый сказитель. Одно дело, что Кенет в истину подобных историй верил непреложно: ему доводилось слышать сказания, в которых явно ощущалось присутствие их сказителя, и он не раз дивился, отчего этого присутствия не ощущают остальные слушатели. Но совсем другое дело — встретить человека, который не только способен сложить песню, но и уйти в нее, хотя бы на время.
— Теперь ясно, почему ты не хочешь обо мне песни складывать, — усмехнулся Кенет непослушными от восхищения губами.
— Вот именно, — кивнул Санэ. — Мало ли на что ты в мире моих песен нарвешься. Молодой ты еще для такого. Сопливый.
Кенет хотел возразить, но возражений не нашел и только шмыгнул обиженно носом.
— Не обижайся, — посоветовал Санэ.
— На правду не обижаются, — вздохнул Кенет. — А что было дальше? Инсанна не заподозрил?
— Нет. Куда ему! А даже если — как он меня оттуда достанет? Вот и вышло, что я был рядом, когда... — Санэ резко замолчал.
— Когда — что?
— Молодой ты еще, — отрезал Санэ. — Сопливый. Кому говорено? Вот ведь любопытный! Сам подумай — долго ты проживешь с таким знанием?
Кенет подумал. Действительно недолго. Он уже один раз попался на глаза Инсанне. Если попадется вторично, да еще с таким знанием... где находится то самое яблочко, в котором проживает тот самый червячок...
— Так что не суй носа, мальчик, куда не просят. Я вот сунул и с тех пор ни одного спокойного дня не видел. Даже когда Инсанна выкинул мое тело за ворота вместе с трупами, даже когда он считал меня мертвым. Уже и то плохо, что я тебе столько рассказал. Опасно.
— Поздно спохватился, — возразил Кенет. — Забыть я уже ничего не смогу.