— Отнеси это в городскую управу, — распорядился он, — в Ведомство Сословий и Гильдий. Скажи, что мне это нужно через полчаса и ни минутой позже.
Слово старого вельможи кое-что да значило в Каэне. Ровно через полчаса слуга примчался с пергаментом в руках — еле-еле тушь просохнуть успела. Указом городской управы женщина Хакка, сорока двух лет от роду, навечно вычеркивалась из списков публичных женщин и считалась принадлежащей к гильдии свах со всеми соответствующими изменениями в ее общественном статусе, кои подтверждал все тот же указ.
Кенет поблагодарил отца Наоки и запихал указ себе за пазуху, даже не заметив, каким откровенно злорадным удовольствием просияло на миг лицо старого вельможи.
Согнуть можно молодую иву — но не столетний дуб. Старик оставался верен себе. Он не стал меньше презирать и ненавидеть Кенета только оттого, что начал больше его уважать. Одно с другим у него уживалось прекрасно. Возможность помочь молодому магу в пустячном по меркам старика деле доставило ему некое извращенное наслаждение. Что-то вроде чувства удовлетворенной мести. Значит, есть еще такие затруднения, с которыми нахальному воину никак не справиться, несмотря на всю его магию! То, что Кенет был принужден просить его об одолжении, приводило старика просто в восторг. Он не любил быть кому-то обязанным безвозмездно и всегда спешил отдарить своего благодетеля с лихвой, не дожидаясь просьбы. Друг-приятель его сына поставил старого вельможу в тупик: пес его знает, чем его отблагодарить, эту загадочную личность. А ему всего-то и нужно, что бумаги для проститутки великовозрастной выправить. Немного же ему, оказывается, надо для счастья. Странные у магов вкусы.
Однако независимо от того, какие побуждения двигали стариком, указ для Кенета он раздобыл и сделал это охотно. Кенет и не задавался вопросом — почему? Он был просто благодарен старику. Пожалуй, почти так же сильно, как Хакка — ему самому.
Вчерашнему визиту Кенета хозяйка «Парчовых радостей» не удивилась. Вот когда давешний гость припожаловал опять да наново потребовал провести его в комнату с изображением цветущей мяты на дверях, хозяйка не знала, что и думать. Молодой гость выглядел новичком, но не дурачком. И чем его Хакка так приворожила? Неужто эта отцветающая прелестница еще способна заарканить такого вот смазливенького мальчика — да так, чтоб и назавтра пришел?
Рановато лишила хозяйка Хакку своего благоволения, ох рановато. Ну да не поздно еще дело и поправить. С незаслуженно забытой гетеры-перестарка можно еще сорвать очень и очень неплохой куш.
Хакка Кенета не ждала, тем более — днем, и при виде его заметно встревожилась.
— Неужели не помогло? — с состраданием спросила она. Кенет покачал головой.
— Я еще на свидании не был, — ответил он. — Вот твой указ. Денег у тебя все еще хватает?
— Где ты его достал? — спросила Хакка, жадно впиваясь взглядом в пергамент с тремя печатями.
— Не важно, — неохотно ответил Кенет. — Не имеет значения. Достал, и ладно.
Хакка осторожно попробовала ногтем печать, еще раз оглядела пергамент и недоуменно воззрилась на Кенета.
— Но ведь он... настоящий, — дрогнувшим голосом произнесла она.
— Разумеется, настоящий, — удивился Кенет. — Ты сейчас будешь хозяйке выкуп платить или потом?
Двигаясь неуверенно и неловко, как человек, которого только что огрели дубиной по темени, Хакка подошла к постели, сдернула с нее все на пол, подняла одну из досок, нашарила под ней что-то, повернула и потянула. Кровать мягко сдвинулась.
— Сколько-нибудь крупные деньги так просто не спрячешь, — пояснила Хакка, заметив изумление Кенета. — Не хозяйка найдет, так другая такая же, как я. Потом попробуй пожалуйся. Нам ведь иметь деньги и вещи без ведома хозяйки не положено. А она уж постарается, чтобы их было не слишком много.
Хакка достала из тайника пять одинаково тяжелых пузатых мешочков и вернула кровать на прежнее место.
— Да, но если вам нельзя... хозяйка же может просто прикарманить твои деньги. Скажет, что они принадлежат ей, — сообразил Кенет.
— Еще как скажет, — подтвердила Хакка, мигом приходя в себя и обнаружив привычную сметку. — Так что давай пихай деньги под полу своего хайю, будто ты их с собой тайком принес, и иди платить выкуп. Я тут побуду, чтоб эта змеища после не догадалась, откуда денежки.
Кенет кое-как упихал деньги под кафтан и отправился к хозяйке.
Прознав, что молоденький клиент собирается не посещать Хакку, а выкупить ее, хозяйка скорее обрадовалась, чем огорчилась. Во-первых, она с самого начала считала, что новичок не будет больше навещать Хакку, — выходит, все же не ошиблась. А ведь приятно, когда твои предположения подтверждаются — пусть и не совсем так, как думалось. Сразу кажешься себе умнее, чем даже на самом деле. Притом же выкуп молодой воин уплатил хороший, отменным серебром, не чинясь и не рядясь. Пусть забирает Хакку, раз уж так приспичило. Дохода от нее все равно почти никакого, а если вдуматься да подсчитать, сколько эта тварь выпьет, да съест, да износит, так и вовсе один прямой убыток получается.
И все же, глядя вслед гостю, уводящему Хакку из «Парчовых радостей», хозяйка места себе не находила от снедавшего ее любопытства. Уж очень не похож этот мальчик на пылко влюбленного. И уж тем более не похоже, что покупает он ее для кого-то другого. А может, это ее сын? Бывают ведь такие случаи. Правда, не знает хозяйка, чтобы Хакка родила, и не отдавала она ребенка на сторону. Не было у нее никакого ребенка. Неужели так исхитрилась, что хозяйка не проведала? Да вроде ведь и не похож. Правда, это вовсе не обязательно.
Хмурая женщина, заправлявшая гильдией свах, рассматривала пергамент с указом недолго — ровно столько, чтобы убедиться в его подлинности. Куда дольше она разглядывала саму Хакку. Ведомые только ей результаты осмотра ее ублаготворили.
— Годится, — величественно изрекла она свой приговор. — Возраст самый подходящий, да и опыт есть — хоть и не совсем тот, что нужно, но не вовсе корова безмозглая. Привыкнет.
Она аккуратно сложила пергамент и спрятала его в шкаф со множеством ящичков.
— Полгода будешь считаться моей ученицей. Половина твоего заработка за это время — моя. За вычетом гильдейского налога чистоганом твоя только треть. Обычно у нас в учениках меньше года-двух не ходят, но ты поднавостришься пораньше. Жилье изволь снять приличное, не какую-нибудь хибару. Четверть платы за дом вносит гильдия, остальное — как знаешь. Сегодня можешь обустраиваться, завтра пойдешь со мной. Обычно во время гербовых торжеств самая работа и есть. До зимы можно клиентов вперед набрать. Покажу тебе как. Твое дело маленькое — слушать да помалкивать. Ясно?
— Суровая женщина, — усмехнулся Кенет, когда они с Хаккой вышли на поиски жилья.
— Да нет, — не согласилась Хакка. — Ты бы хозяйку нашу видел — в отсутствие клиентов, само собой.
Жилье отыскалось довольно скоро: квартал свах и свадебных дел мастеров пополняется не так уж часто — ремесло тонкое и не всякому доступное. Старая вязальщица свадебных гирлянд согласилась уступить свахе-ученице две комнаты по сходной цене. Роскошью они отнюдь не блистали, но под определение приличных подходили вполне.
— Это ничего, что я за тебя все решил и гильдию тебе сам выбрал? — спросил Кенет, озирая скромно обставленные комнатушки. — Просто я подумал, что сватать ты наверняка сумеешь, а вот вышивать...
— Вышивальщица из меня — как из задницы утюг, — безмятежно откликнулась Хакка. — Неужели ты думаешь, что если дом прозывается «Парчовые радости», так нас в нем вышиванию учат? Петь, танцевать, стихи слагать — это да, учат. Чарочку гостю поднести с изяществом. На цитре играть. Ну и чему по ремеслу положено. Но не вышивать.
Она обвела крохотную комнатку почти восторженным взглядом.
— Ты все правильно решил, мальчик, — тихо сказала она. — И подумать только, мне даже отблагодарить тебя нечем.
— Ты меня выручила, — напомнил ей Кенет.
— Вот еще, — отмахнулась Хакка. — Совет — он что? Слова, и только. Эх, вот не будь ты магом, я бы тебя так отблагодарила — на всю бы жизнь запомнил.
Хотя, пожив в городе, Кенет и стал краснеть значительно реже, почти утратив эту способность, однако полностью все же не разучился. Наблюдая за смущенным донельзя Кенетом, Хакка от души позабавилась.
— Слушай, — сказала она, извлекая из рукава шелковый платочек, — давай я тебя хоть поцелую-то. Через платок, наверное, можно.
— Не знаю, — усомнился Кенет. — А плохо тебе не станет?
— Насмерть не убьет, — возразила Хакка. — Не обижай старую шлюху, мальчик. Не отказывайся от моей благодарности.
Кенет не хотел ее обижать, но к тонкому шелку, за которым скрывались губы Хакки, прикоснулся губами едва-едва. Как выяснилось, не зря. Хакка коротко, глухо вскрикнула и начала оседать на пол. Кенет бросился было подхватить ее.
— Не надо, — тяжело дыша, запротестовала Хакка. — Я уже давно отучилась падать в обморок.
Она сидела на полу, с трудом переводя дыхание.
— А знаешь, — неожиданно засмеялась она, проведя дрожащей рукой по лбу снизу вверх, — в жизни я ничего такого не испытывала. Вот, значит, как маги целуются.
— Ученики, — натужно поправил ее багровый от смущения Кенет.
— Маги, — уверенно возразила Хакка и встала. — Уж поверь ты мне.
Она внезапно улыбнулась — смущенно, как маленькая девочка, которой впервые в жизни сказали, что она хорошенькая.
— Удачи тебе, маг, — хрипловато произнесла Хакка. — Как найдешь себе ведьму по силе и сердцу, приведи познакомь. Я ее обучу кой-чему... полезному.
Кенет неразборчиво поблагодарил Хакку, пожелал и ей удачи и опрометью помчался вон, все еще чувствуя на своих губах прохладное прикосновение шелка.
День уже клонился к вечеру. Кенет без приключений добрался до постоялого двора, поднялся к себе в комнату, нырнул под одеяло и уснул, даже не поужинав. Всю ночь ему снился ветер, ласково развевающий нити нежного блестящего шелка.
Утром первого дня гербовых торжеств Кенет встал с тяжелой головой: выспался он дурно. Наспех позавтракав, он отправился в казармы: на праздничное построение должны являться все воины, пребывающие в городе, независимо от того, служат они в каэнском гарнизоне или нет. Наоки уже ждал его — бодрый, свежий, празднично одетый, готовый к построению.