— Как здоровье его жены? — внезапно спросил один из присутствующих, юноша немногим старше Кенета.
Кенет улыбнулся мысленно и его наивной хитрости, и его порывистой горячности. Воин постарше и поопытнее расставил бы менее заметную ловушку.
— Массаона Рокай никогда не был женат, — твердо ответил Кенет, — если только не женился после моего ухода из Каэна. Тогда вы знаете о нем больше, чем я.
— Каким путем ты поднялся в горы? — спросил высокий, даже для горца очень сильный мужчина средних лет.
— Я не знаю ваших названий. — Кенет задумался, пытаясь определить направление, затем помахал рукой в сторону, с которой, по его мнению, он пришел. Во взгляде силача-горца промелькнуло непонятное Кенету облегчение.
И опять Кенету повезло: он спутал направление. Рука его указывала в сторону перевала Кабанья Холка — гораздо левее, чем перевал Рукоять Меча, по которому Кенет и поднялся в Лихие Горы на самом деле.
— Остался последний вопрос, сын по хлебу, — произнес силач. — Что ты видел сегодня во сне?
Иногда благие намерения так и остаются благими намерениями. Кенет искренне собирался вести себя вежливо и уважительно — и все же самым невоспитанным образом вытаращил глаза в немом изумлении. Этого вопроса он не ожидал.
— Разве массаона Рокай ничего тебе не говорил? — нахмурился старик Эрэнтэ.
— У нас было очень мало времени, — покачал головой Кенет.
— Что ж, — кивнул Эрэнтэ, принимая объяснение. — Горы посылают сны. Сон принадлежит тому, кто его увидел. Если только человек не захочет, чтоб ему помогли истолковать его сон, ему нет нужды о нем рассказывать. Но первый сон гостя принадлежит Творцу Богов. Это справедливо. Ты готов рассказать свой сон?
— Но я не помню, что я видел, — возразил ошеломленный Кенет.
— Это тебе не помешает, — усмехнулся Эрэнтэ самыми кончиками губ. — Достаточно твоего согласия.
— Я... я, конечно, согласен, — растерянно выговорил Кенет. — Но я и правда ничего не помню.
— Толай поможет тебе вспомнить, — заверил его старик.
Тем временем дети принесли убранную после пробуждения гостя ширму и проворно воздвигли ее вокруг него вновь. За ширмой послышался шум. Недоумевающий Кенет напряг слух: так, похоже, что все встали с шэна и ушли в дальний конец дома. Все, кроме одного. За ширму к Кенету вошел тот, кто должен помочь ему вспомнить, Толай. Им оказался здоровяк, который спрашивал его, откуда он пришел.
— Твои сородичи спросили меня про мой сон, а сами ушли. Я сделал что-нибудь не так? — тревожно осведомился Кенет. — Обидел кого-нибудь?
— Успокойся, сын по хлебу, — серьезно ответил Толай. — Ты никого не обидел. Просто ты не помнишь своего сна и не можешь знать — такой ли это сон, который стоит рассказывать при всех. Если бы ты помнил, тебя бы спросили — хочешь ты рассказать свой сон всем или только одному мне. Не бойся ничего. Я помогу тебе вспомнить.
Кенет вздохнул с облегчением: хорошо, что он не обидел никого ненароком. Своенравный народ эти горцы, горячий. Не один год надо прожить с ними бок о бок, чтобы понять толком, что их заденет, а что — нет. Массаона, и тот всего не знает, а ведь он в горах сколько раз бывал.
За ширму просунулась чья-то рука с круглой глиняной чашкой. Толай взял чашку, и рука исчезла.
— Выпей. — Толай протянул Кенету напиток, над которым поднимался ароматный пар. — Это поможет тебе вспомнить.
Кенет взял чашку в обе руки и осторожно отпил горячую жидкость.
— По-моему, я пил это вчера, — заметил он.
— Не совсем, — покачал головой Толай, — но в твоем вчерашнем питье было и это. Пей, не бойся. Эти травы безвредны. От них ты не заснешь, как вчера. Они просто помогут тебе вспомнить.
— Я и не боюсь, — обиженным, почти детским голосом возразил Кенет. До сих пор он так редко лгал, что просто не мог заставить себя произнести слова неправды обыденным, нормальным голосом. А сейчас он говорил неправду: непонятно отчего, но он все-таки побаивался, только признаться было стыдно.
Толай с улыбкой наблюдал за ним. Кенет решительно поднес чашку к губам и медленно выпил обжигающий отвар.
— Очень хорошо, — одобрил Толай, принимая чашку из его внезапно ослабевших рук. — Теперь ложись и закрой глаза.
Кенет охотно подчинился: в голове у него звенело. Он лег и закрыл глаза. Толай поставил чашку на шэн, сел рядом с Кенетом и прижал кончики пальцев к его вискам.
Только с трудом Кенет подавил дрожь. Слабость и звон в голове уже исчезли, и ничто не мешало ему в случае опасности вскочить и дать отпор. И все же он чувствовал себя совершенно беззащитным, странно беспомощным, неспособным отразить чье бы то ни было нападение. Тем более нападение такого сильного человека, как Толай. Пальцы у него были крепкими и жесткими, как чугунный посох. Возникни у Толая мысль пробить Кенету виски и вырвать мозг наружу — и ему достаточно сдавить его череп своими чудовищными пальцами чуть посильнее.
Кенет заставил свои непослушные губы усмехнуться. Нет, ну вот придет же такая ерунда в голову!
— Что-нибудь случилось? — тихо спросил Толай. Врать еще раз Кенет не видел смысла.
— Я тебя боюсь, — признался он, стараясь говорить как можно спокойнее.
— Скоро перестанешь. В первый раз всегда так. Раз боишься, значит, питье действует. Ты хорошо держишься. Меня, бывало, и задушить от страха пытались, и визжали... всякое бывало.
Через несколько мгновений Кенет убедился, что Толай сказал правду. Страх исчез бесследно. Судорожно сведенные мышцы расслабились. Жесткие пальцы Толая источали приятное тепло.
— Вспоминай! — резко потребовал Толай. — Что ты видел сегодня во сне?
Кенет хотел ответить, что не может сказать, что не помнит — и, к своему удивлению, вспомнил.
— Что ты видел? — Повелительный голос Толая звучал нетерпеливо.
— Своего побратима, — ответил Кенет, и его лицо осветилось улыбкой воспоминания. — И своего учителя. Только почему-то не так, как было на самом деле.
— Рассказывай, — велел Толай.
— Все было не так. Мой побратим очень болен, и я даже опасаюсь за его жизнь, — с удивившей его самого покорностью принялся рассказывать Кенет. — А во сне он был здоров. Здоровее, чем когда бы то ни было. Словно он и вовсе не болел. Он был веселый, смеялся... благодарил меня за что-то... не знаю, за что. Потом позвал к себе моего учителя и сказал, что хотел бы видеть меня хорошим воином и просит обучить меня. Все не так. В жизни я познакомился со своим учителем намного раньше, а с побратимом уже потом. А во сне — наоборот почему-то.
— Твой учитель во сне отказался от тебя? — быстро спросил Толай.
— Нет. Почему же? — удивился вопросу Кенет. — Нет. Он сам согласился. Сказал, что это доставит ему радость.
— А в жизни доставило? — поинтересовался Толай.
Кенету пришли на память обстоятельства их встречи с Аканэ.
— Да, — уверенно, без тени сомнений ответил он.
— Не понимаю, — после недолгого молчания признался Толай. — Горы посылают сны о будущем, а не о прошлом. И уж тем более — не о прошлом, которого не было. Не понимаю. Это все, что ты видел сегодня?
— Нет. — Кенет вновь улыбнулся. Второй сон был ему понятен; более того, Кенет от всей души желал, чтобы так оно и случилось наяву. Ему очень хотелось рассказать свой сон Толаю, и желание это казалось ему вполне естественным.
— Я видел отца своего друга... в комнате, где я раньше был... там спала девушка, очень красивая... наверное, сестра моего друга, но я ее помню совсем девочкой, так что не могу знать наверняка... но это должна быть она, больше некому... Отец был в траурной одежде... а потом в комнате появился один человек, я его тоже знаю... и он разбудил девушку. Отец радовался и плакал, и говорил, что у него никого больше не осталось, только дочка, и как он ее любит... а тот человек улыбнулся и сказал: «Ты ошибаешься. Твой сын жив и в безопасности». А потом он исчез, и я проснулся.
Второй сон Кенет рассказывал, то и дело запинаясь: и в первый раз он едва удержался от называния имен, а сейчас желание назвать по имени тех, кого он видел во сне, оказалось почти непреодолимым. Он рассказывал слишком охотно — и не хотел этого.
— Ты можешь не называть имен, — сказал Толай, и Кенет почувствовал, что способен сохранить имена в тайне без мучительного усилия.
— Как ты думаешь, это сон о прошлом или о будущем? — снова помолчав немного, спросил Толай.
— О будущем, — уверенно ответил Кенет. — Это было летом... и девушка уже совсем взрослая. Эх, вот бы все так и сбылось — и поскорее.
— Значит, сон благожелательный? — осведомился Толай.
— Да, — горячо заверил его Кенет. — Очень.
— Что ж, — задумчиво произнес Толай. — Может, твой первый сон и вовсе не имеет значения... хотя поверить в это трудно. Не бывает снов без значения. Странный сон. Но хотя бы не зловещий. Угрозы я в нем не вижу — ни Горам, ни дому, ни тебе самому. Второй сон благожелательный, явственный и настолько понятен тебе, что даже в истолковании не нуждается. Редкое дело.
— Почему? — полюбопытствовал Кенет.
— Первый сон в Горах обычно всегда требует истолкования. Нужно привыкнуть видеть сны и понимать их, чтобы разобраться самому. Странно. Один твой сон даже тебе внятен, другой даже я истолковать не в силах. И вдобавок ты их забыл. — Толай вздохнул, снова помолчал немного, потом сказал: — Можешь открыть глаза. Не вставай только сразу — голова закружится.
Вопреки своим опасениям, Кенет легко прижился в клане Седого Лиса. Конечно, обычаи у горцев на взгляд равнинного человека странные, и понять их трудно. Однако обычаев, превосходящих человеческое разумение, не бывает: ведь те, кто их принял и соблюдает, тоже люди. Кенет от души хотел понять загадочных горцев — хотя бы для того, чтобы не обидеть их невзначай неосторожным словом или поступком: ведь ему предстояло провести среди этих людей всю зиму. Расспрашивал Кенет много, и отвечали ему охотно: совершенно невозможно было обидеться на простодушные вопросы нового родича по хлебу. Ему было интересно решительно все: и песни о мужестве павших врагов, и детские сказки, и правила поведения за едой, и устройство шэна. Последнее, кстати, привело Кенета в полнейший восторг. Он твердо решил, что если ему когда-нибудь доведется осесть и зажить своим хозяйством, шэн в его доме будет обязательно. Горцы с доброжелательной улыбкой объясняли ему все детали хитроумного устройства. Вряд ли кто другой подвигнул бы их на подобную откровенность. Кенет в глубине души немало дивился той легкости, с которой он добывает нужные сведения. Между тем причина была проста. Кенет обладал редкостным даром, которого не ценил по достоинству, да и вообще едва ли замечал в себе: все его поведение располагало людей к откровенности. Учился он с неизменной охотой, запоминал легко, интерес проявлял искренний. Такого разве что ленивый учить не возьмется. К тому же жизненный опыт Кенета оставался скрытым для собеседника — по крайней мере на первых порах, — зато его юность заметна всем и каждому. Ни один человек старше Кенета хотя бы на пять лет не мог удержаться от искушения поделиться с ним жизненным опытом. И ведь делились, и не только опытом. Стоило пообщаться с Кенетом хоть немного, и становилось понятным, что ему можно доверить любую тайну — у него она будет сохраннее, чем даже у прежнего обладателя. Недаром ведь Наоки доверил Кенету свою самую горестную и сокровенную тайну — ту, что не поведал даже массаоне. Кенет и сам не знал, что же в нем побуждает людей делиться с ним секретами. А может, полагал, что в этой его черте нет ничего странного или исключительного и любой другой человек способен точно так же вызывать людей на откровенность.