— Ведь-му! Ведь-му!
И тут Кенет закричал.
То был не боевой крик воина Кенета, не призывающий силу вопль начинающего мага Кенета. В это мгновение ни воина, ни мага не существовало. Деревенский мальчик кричал от невыносимой боли. До сих пор ему удавалось не то чтобы не замечать зла или дурного обращения с собой, но стряхивать его с себя. Он не обращал внимания на душевную боль — а она скапливалась, пряталась, таилась, ожидая своего часа. И дождалась. Все оскорбления, разлуки, все виденные им мерзости жизни, все предательства, которым он был свидетелем, а то и жертвой, — все разом обрушилось на него, хлынуло, придавило. И наивный неопытный мальчик, даже не предполагавший, что на свете столько зла, не выдержал.
Длилось это не более доли мгновения. Даже без участия воли Кенета боль деревенского мальчика сделалась яростью воина. Из его уст исторгся новый крик, и деревянный меч со стальным свистом покинул ножны.
Вот теперь Кенет окончательно понял, что означал неумолимый сухой жар в глазах Аканэ. Обжигающе холодное бешенство — то, что и закаленного воина заставит в страхе попятиться. То, что даже мертвому дает силы сражаться. Кенет был готов разорвать толпу, как ветхую тряпку. У его ног шипел и пузырился под ударами гневных молний камень мостовой. Трудно сказать, что натворил бы воин Кенет, не одержи верх начинающий маг. Привычка соблюдать устав взяла свое — а устав не особенно одобряет подобную ярость. Сизый блеск молний напомнил Кенету, что он все-таки волшебник. Гнев его не утих, но Кенет овладел им. Теперь он знал, что ему делать.
Толпа попятилась и вновь прихлынула, когда Кенет шагнул к невидимой стене и рассек ее своим мечом. Наглый волшебник, посмевший встать на защиту мерзостной ведьмы, ступил за черту, и толпа ринулась, чтобы сомкнуться вокруг самонадеянного колдуна. Но не сомкнулась.
Кенет вновь взмахнул мечом, и с его губ слетели тихие повелительные слова. Их никто не услышал. Толпа ревела, готовая раздавить, смять, уничтожить... Но стоило отзвучать последнему из тихих слов, как рев толпы сменился нестройным растерянным стоном, а потом замолк.
Толпа, еще минуту назад обезумевшая от жажды крови, отчего-то не двигалась с места. Люди переминались с ноги на ногу, оглядывались изумленно, но никто даже руки не протянул ни к Кенету, ни к девчонке.
— Так ты пришел за ведьмой? — крикнул Кенет; глаза его сузил злой прищур, рот подергивался в страшной улыбке. — Возьми ее. Ну, что же ты стоишь? Страшно?
Девчонка коротко вскрикнула: Кенет в эту минуту был и вправду страшен, а недоумевающая толпа, неспособная приблизиться к ничем не защищенным людям, — еще страшнее.
— Иди сюда! — Веселье Кенета не сулило ничего хорошего тому, кто соблазнится его уговорами. — У меня только цеп и деревянный меч. Иди же — сразимся один на один!
Толпа топталась на месте, начиная незаметно редеть. Один за другим люди стремились улизнуть куда-нибудь.
— Тебе ведь нужна ведьма! — издевался Кенет.
Одинокие беглецы больше не были одинокими. Началось повальное бегство — правда, весьма странное. Испуг на лицах бегущих — в порядке вещей, а вот дикое недоумение — не очень. И уж тем более никогда не заливает лицо толпы краска стыда, А лица тех, кому Кенет кричал вдогонку: «Так убей же ее — она ведь тебя лечила!» — были багровыми от стыда.
Кенет оскорбительно засмеялся, взмахнул мечом над головой испуганной девчонки и спрятал его в ножны.
— Пойдем отсюда, — хмуро сказал он. — Сегодня уже больше ничего не случится.
Девчонка уткнулась носом в его куртку и судорожно заплакала. Кенет немного опомнился.
— Не плачь, дракончик, — прошептал он. — Тебя больше никто не тронет. Не увидит даже. Не бойся.
— Не боюсь. — Девчонка с трудом оторвалась от своего спасителя и утерла слезы.
— Пойдем отсюда, — повторил Кенет. — Хоть к нам больше приставать не будут, а все-таки неохота мне здесь без нужды расхаживать. Пакостный городишко.
Их действительно никто не тронул. Они беспрепятственно дошли до городских ворот. Как Кенет и обещал, их ни одна живая душа не увидела, даже стражники, охраняющие ворота.
Спасенная девчонка уже не плакала. Ее распухшие от побоев губы даже сложились в некое подобие приветливой улыбки.
— Здесь где-нибудь есть река или ручей, дракончик? — спросил Кенет, когда они отдалились от городских ворот.
Девчонка усмехнулась и топнула ногой. Ручей пробился из-под земли и тихо залепетал.
— Все время забываю, что драконы так могут. — Кенет перескочил через ручей. — Умойся, дракончик. Тебя так разделали — смотреть страшно.
— Я не дракончик, — запротестовала девчонка, нагибаясь к воде. — Я уже взрослая. И вообще я все равно тебя старше.
— Ну, если твои годы пересчитать на человеческие, то это я старше, — не уступил Кенет. — Но я не буду называть тебя дракончиком, раз тебе не нравится. Только я не знаю, как тебя зовут...
— Аритэйни, — ответила девчонка. — А что, я и правда такая страшная?
— Красивая, — возразил Кенет, а спустя мгновение повторил искренне и убежденно: — Красивая...
Теперь он мог рассмотреть ее получше. Девчонкой она казалась из-за своей худобы, а если приглядеться — очень даже взрослая девушка. На вид ровесница Кенету. Ничего общего с барышней Тамой — та, наоборот, отличалась взрослым сформировавшимся телом и детским выражением лица. Воспоминание о барышне Таме посетило Кенета в последний раз в его жизни — веселая улыбка на разбитых губах Аритэйни изгнала его навсегда. Кенет не мог бы сказать, что же в этой угловатой еще молоденькой девушке такого особенно красивого — видывал он и кожу нежнее, и глаза побольше, и губы более ласковых очертаний, и волосы подлиннее. Но он не видел никого красивее Аритэйни. Она была самая красивая. Даже с синяком под глазом.
— Влетит мне, — озабоченно произнесла Аритэйни, осторожно ощупывая синяк. — Удрала-то я в Имбон без спросу...
— И лечила этих неблагодарных подонков. За это тебя точно следует оставить без сладкого, — засмеялся Кенет. Аритэйни обиженно фыркнула.
— Зачем тебя вообще туда занесло? — не отставал Кенет.
— Я думала, так будет лучше... — вздохнула Аритэйни. — Ты ведь не знаешь, что вызывает «мать уродов»...
— Нет, — честно признался Кенет. Причина загадочной болезни его сейчас нимало не занимала, но ему так хотелось смотреть и смотреть на Аритэйни, что он готов был слушать что угодно.
— У богатых людей мода такая есть, — скривясь, произнесла Аритэйни. — Смешать воду из нескольких рек и тогда только пить.
— Зачем? — изумился Кенет.
— Потому что стоит это больших денег. Не всякий может себе позволить такую роскошь. А чем больше рек посетили водоносы, тем дороже вода.
— Придурь, одним словом, — заключил Кенет.
— Верно, блажь пустая. Только если взять воду больше чем из пяти рек и выпить, долго ждать прихода «матери уродов» не придется.
Так вот почему «мать уродов» посещает преимущественно богатых!
— А ты тут при чем?
— Имбон стоит на моей реке, — вздохнула Аритэйни. — Я могу не любить этот город, но я должна... обязана... в общем, мне нужно было поскорее рассказать об этом своим родичам, они бы что-нибудь придумали. А я решила, что справлюсь сама. Ничего не скажешь, справилась.
— Ты не виновата, — попытался утешить ее Кенет. — Не будь они такими неблагодарными дураками, ты бы справилась.
— Если бы не ты, — опустила голову Аритэйни, — и разговору бы не было, справилась бы я или нет. От меня бы и клочков не осталось. Я и так понять не могу, как нам удалось спастись. Что ты с ними сделал, Повелитель Молний?
Драконы и раньше называли Кенета Повелителем Молний. Именно так назвал его дракон, спасенный им в Поречье, так называл его и Хараи. Но сейчас его так назвала Аритэйни, и щеки Кенета словно обдало изнутри кипятком.
— Ничего особенного, — ответил он, старательно пряча глаза. — Очень простая штука. Одно из первых заклинаний. Самое-самое ученическое. Слово разделения.
Кенет хотел было умолкнуть, но на лице Аритэйни было написано такое восхищение, что он не смог остановиться.
— Вообще-то заклинаний было два, — принялся объяснять он. — Сначала, когда я провел черту мечом, я произнес формулу замыкания. Так положено делать, если собираешься заниматься магией. Чтобы не навредить никому, понимаешь?
Аритэйни кивнула завороженно; глаза ее так и сияли.
— Ну вот. Это замыкающее слово нас и отделило от толпы. А потом, когда... — Кенет замялся, — когда я рассердился... есть еще такое Слово разделения. Это если хочешь направить всю свою силу на какой-то один предмет, чтобы ненароком ничего другого не задело. Ученическое в общем-то слово. Настоящие маги в нем не нуждаются. Они и так могут собрать свою мощь в любую малую точку. А для учеников оно в самый раз. Вот оно мне и пригодилось. Я разделил толпу. Скопом-то все смелые. А я их разделил. Каждый из них остался сам по себе. И никого больше не видел. Будто он совсем один на той улице, и убивать надо своими руками. И всю вину за это брать на себя. В толпе вроде никто и не виноват выходит, а в одиночку человека убить не так-то просто. Я знал, что они не осмелятся.
— А если все-таки... — Аритэйни вздрогнула. — Мог найтись и такой, что не отступился бы. Они ведь так хотели крови...
— Крови — да, но не своей, — уточнил Кенет. — Чтобы добраться до тебя, сперва надо было сразиться со мной. А уж на это никто из них не решился.
— Я бы тоже не решилась, — отчего-то шепотом сказала Аритэйни. — Ты был такой страшный!..
Кенет не успел толком огорчиться, что Аритэйни находит его страшным, потому что она внезапно потянулась к нему и неуклюже поцеловала куда-то возле уха.
И вновь золотые колеса покатились по земле — огромные, сияющие. Кенет подскочил как ошпаренный: совсем рядом с ним стояли пятеро драконов. Одного из них он знал — то был Хараи. Другого Кенет узнал лишь по голосу: он еще не видел пореченского дракона в человеческом обличье.
— Ты как всегда вовремя, Повелитель Молний, — все еще смеясь, произнес Хараи. — Пожалуй, нам стоило назвать тебя Спасителем Драконов.