– Подремали немного, Александр Иванович?
Над ним склонилось любящее лицо шофера-порученца Васи, которого он сегодня безжалостно закладывал.
– Есть немного. Уж так хорошо! – стараясь извиниться не извиняясь, суетливо заговорил Смирнов. – Спасибо тебе, Василий, ублажил старика!
– Все готово, Александр Иванович, только вас ждут.
Действительно, ждали. Закутанные в простыни солидные послебанные клиенты сидели на террасе обширного шале, а молодежь – восемь девок, один я – секретарь райкома комсомола и его инструкторши резвились в общем бассейне, выстроенном по мировым стандартам – тридцать на пятьдесят. Этот бассейн наполнялся тоже из целебного источника. Но, как подтвердили специалисты, менее целебного, чем тот, что наверху.
Смирнов в махровом халате присоединился к тем, что на террасе.
– Помогло? – поинтересовался Георгий Федотович.
– Заново родился, – признался Смирнов и посоветовал Олегу Торопову. – Тебе бы, Олег, с твоими нервишками там бы часок полежать.
– Не хочу, – ответил Олег.
– А я хочу, но не могу. Пива уже ведро, наверное, выпил, – признался Казарян.
Председатель райисполкома откликнулся, как девочка из анекдота, прыгавшая через веревочку:
– Одно другому не мешает!
Тогда Казарян не стал скрывать главную причину, по которой ему не хотелось в ванну:
– Лень.
– Люблю работников искусств за искренность, – обрадовался Георгий Федотович и вдруг грозно удивился: – А почему темно?
И впрямь темно. Незаметные сумерки плавно и быстро перешли в поздневечернюю полутьму.
– А почему темно?! – столь же грозно удивился Вася-порученец, обращаясь в никуда. Столь же грозно, но значительно громче. Его слова были подобны божескому приказу «Да будет свет!», ибо незамедлительно в шале, на террасе, над бассейном и в декоративном кустарнике вспыхнул свет. Абажуры и торшеры в самом шале, светильники на террасе, маленькие прожектора над бассейном и круглые матовые фонари в кустах.
– Ура!! – вскричала в бассейне жизнерадостная молодежь.
– Ура! – поддержал их Владислав Фурсов и, скинув простыню, нырнул в бассейн.
– Какой непосредственный и веселый, а? – поделился с Олегом впечатлениями о писателе Георгий Федотович.
– Угу, – согласился Торопов, – как и его тесть Дмитрий Федорович.
Не стал расспрашивать про фурсовского тестя секретарь райкома: знал, кто такой Дмитрий Федорович, понимал, что не следует давать повод Торопову для шокинга местного значения, и поэтому обратился к Смирнову:
– Как, на ваш взгляд, Александр Иванович, работает наша милиция?
– Весьма оперативно, – поначалу доброжелательно отметил Смирнов и добавил: – Информирует партийные органы о речах и поступках некоторых, как ей кажется, важных, приезжающих в ваш район, площадь которого равна Бельгии.
– Бенилюкса, – по привычке поправил Георгий Федотович. – И откуда же у вас такие сведения?
– От вас.
– Не понял.
– А чего тут понимать? Фразочка-то по телефону о том, что я пока на партийном учете у вас не состою, сказана была мною капитану Поземкину.
– А ловко вы все сопоставляете! – похвалил Смирнова секретарь.
– Профессия у меня такая – все сопоставлять. – Смирнов встал, скинул халат и перед тем, как окунуться в бассейн, спросил: – Девицы-то на всякий случай? Вдруг московский мент по пьяни или глупости начнет к ним приставать с гнусными предложениями?
– Успокойтесь, Александр Иванович. Девушки наши скромные и переборчивые.
– Следовательно, на меня, старика, не клюнут? Гора с плеч! – Смирнов подмигнул секретарю и глянул на Торопова: – Олег, искупаемся? Ты помоложе, песни поешь, в милиции не работаешь, может, на тебя клюнут?
– Они на знаменитого писателя клюнули, – наблюдая за действием в воде, сообщил Торопов, но простыню скинул. – Что ж, Саня, в бой – отбивать!
Вдвоем они одновременно нырнули с борта и, хорошо ориентируясь в подсвеченной воде, поплыли почти по дну, маневрируя, чтобы не задеть, меж весело шевелящихся, как бы подвешенных, милых женских ножек. Прямо-таки подводный слалом. Вынырнули, наконец, помотали головами, осмотрелись.
Фурсов обучал блондинку с хорошей кожей стилю баттерфляй. Не подумав, Смирнов решил продекламировать известный хулиганский стишок:
– «Стиль баттерфляй на водной глади нам демонстрируют две…»
– Саня! – вовремя и не вовремя прервал его Олег. Блондинка, похоже, ничего не поняла, но Фурсов отреагировал сурово:
– Не ожидал я от вас, Александр Иванович!
– А я от тебя, Владислав! – тут же получил писатель от Олега: – Молодожен, а девушек хватаешь, как с голодухи.
– Владислав Константинович меня снизу слегка поддерживает! – вступилась за писателя блондинка.
– А можно я сверху? – двусмысленно предложил Олег.
– Сверху плавать не учат, – возразила интеллектуальная блондинка.
– Я вовсе не плавать учить вас буду!
– Какие вы пошлости говорите, Олег! – оживленно и бодро возмутилась блондинка.
А Смирнов уже плавал. Четыре раза в одну сторону, четыре – в другую. От стенки до стенки. Четыреста метров, минут двадцать. Устал. По лесенке выбрался на бортик, отряхнулся, как пес, вытерся неизвестно чьим полотенцем и вдруг ощутил, что он еще молод, здоров, как бык, и бешено хочет действия.
Но действовать ему не позволили. На террасу вышел тучный предисполкома и запретительно махая руками, объявил:
– Ужинать, ужинать, ужинать, ужинать!
…Предчувствуя, Смирнов за ужином тайно манкировал. Он умел это делать: пить воду так, что все опасались, как бы не перебрал с водкой милиционер. И наедаться не хотелось: уж больно хорошо было ощутить себя в стопроцентной физической форме. Ложку салата, чтобы тарелку измазать, кусочек красной рыбки – водку закусывал, кусочек медвежатины, кусочек птички… А горячее холую тихо вернул.
Остальные взбодрились прилично. Мужская часть, поддав как надо, уже с псевдоотеческими улыбками стала поглядывать на молодую комсомольскую женскую поросль. Но комсомолки жаждали эстетических наслаждений. Тоже хорошенько приняв, девицы разрумянились, возбудились и, забыв на вечерок табель о рангах, стали настойчиво и даже тиранически требовать:
– Теперь пусть Олег споет!
– Он новую песню сочинил про директора нашего леспромхоза!
– Олег, ну, Олег! Ну что вам стоит?
– Мужчины, ну, попросите и вы его!
Особенно стремилась к искусству блондинка, которая и в одежде была хоть куда. Она умоляюще смотрела на Олега, одновременно кидая требовательные взгляды на второго секретаря. Наконец, второй секретарь, взглядом же посоветовавшись с Георгием Федотовичем и получив молчаливое согласие, раздумчиво предположил:
– А почему бы вам, Олег, действительно не спеть?
– Гитару, братцы, с собой не захватил! – ликующе признался Торопов.
– Вася… – страдальчески позвал первый.
И был день второй. Была, была гитара! Возникнув как бы ниоткуда в руках Васи, она перекочевала на колени Олега, который с интересом профессионала осмотрел ее и, удовлетворенно хмыкнув, стал подтягивать колки. Наладив инструмент, он отсутствующим взглядом осмотрел всех и согласился:
– Ладно, – и, тронув струны, предварил: – «Деревянный самовар».
Олег пел, а Смирнов решил осмотреть, наконец, помещение. Драгоценное дерево, гранит, мрамор, бронза, хрусталь…
Кого, кого же должен осчастливить деревянный самовар? Покончили с деревянным самоваром. Начальники вежливо поаплодировали, сделав вид, что все так и задумано, а девицы опять взвились:
– Олежек, теперь «Баклан на стреме»! Ну, Олежек!
– Нет уж, нет уж! «Вася в бане»!
– «Штрафбат»! «Штрафбат»!
– «Цветы с Эльбруса»!
Оказалось, что наиболее передовая часть женского населения районного центра Нахта хорошо знакома с творчеством подпольного певца. Георгий Федотович с некоторым даже отвлеченным любопытством рассматривал своих дамочек.
– Сейчас бы песню спеть о подполковнике Смирнове, – мечтательно сказал Олег Торопов и посмотрел на подполковника Смирнова. – Но, к глубокому моему сожалению, я еще не успел сочинить ее. Неплохо бы она сейчас прозвучала, а Саня?
– Ты ее не сочинил, Слежек, – мягко напомнил Смирнов.
– Завтра сочиню, – пообещал Торопов и объявил: – «О вреде табака».
Все слушали о том, как директор леспромхоза бросал курить. Вдруг рядом со Смирновым возник Вася и, клонясь к милицейскому уху, прошептал:
– Вас, Александр Иванович, там Поземкин спрашивает.
Первый секретарь он потому и первый, что должен все видеть, все слышать, все замечать, все подмечать и делать выводы. Несмотря на порядочное отдаление, Георгий Федотович усек разговор Васи со Смирновым и спросил демократически негромко, чтобы не мешать песне:
– Что там, Вася?
– Поземкин, Георгий Федотович. Посоветоваться с Александром Ивановичем.
– И со мной, – принял решение секретарь и выбрался из-за стола.
Поземкин в холле стоял, хотя присесть где было: кресла у двух низких столиков, кресла у холодного сейчас камина. Поземкин стоял, потому что сидеть здесь ему было не по чину. Сел только после приглашения Георгия Федотовича:
– Садись, Поземкин. Садись и излагай.
Сидеть на краешке низкого кресла крайне неудобно, но Поземкин, понимая, что иначе нельзя, сел именно так. И руками развел, извиняясь:
– Излагать-то вроде бы и нечего, Георгий Федотович.
– Тогда сообщай, – подбодрил капитана благодушный секретарь.
– Ратничкина в городе видели, – в одной фразе изложил всю информацию Поземкин.
– Где, когда? – быстро спросил Георгий Федотович.
Поземкин глянул на свои наручные часы и доложил:
– Час двадцать тому назад у тракторного парка недалеко от моста через Змейку.
– Парк и Змейка, наш ручей, на самой окраине, – пояснил Смирнову Георгий Федотович. И опять к Поземкину: – Меры приняты? Район оцеплен?
– Так точно! Задействован весь личный состав и народная дружина. Второй час идет тщательное прочесывание лесного массива, в котором, вероятнее всего, спрятался Ратничкин.