Но не с пьянки начался вечер, с официального визита. Смирнов проснулся оттого, что на него пристально и с нежностью смотрел новоиспеченный кинорежиссер Роман Казарян. Поборов муть в голове и сухость в горле, Смирнов сообщил:
– У того, на кого так смотрят, должна пробудиться совесть.
– Ну, и как? Пробудилась? – поинтересовался Казарян.
– Я пробудился, – Смирнов, спавший полураздетым на неразобранной кровати, сбросил ноги на пол, упер локти в колени, а на ладони положил буйную свою головушку. – Тяжеловато чевой-то.
– Еще тяжелей будет, – пообещал Казарян. – Секретарь райкома партии просил его навестить.
– Зачем?
– Чего не знаю, того не знаю. Вероятно, твои краевые друзья перестарались, заботясь о здешних твоих бытовых условиях. А глубокая провинция подозрительна. Наверное, посчитала тебя за контролера.
– Один – не пойду, – твердо заявил Смирнов. – С похмелья – страшно.
– Со мной, – успокоил Роман. – Я тоже приглашен. В качестве бесплатного приложения. У тебя форма с собой?
– В сумке. Измялась, наверное, только.
– Без проблем. А костюмеры на что?
…Отутюженный, как к параду, Смирнов и Роман в джинсах, куртке и тельняшке – что с богемы возьмешь? – пересекли наискосок лужайку среди трех кирпичных домов и подошли к сакраментальному крыльцу. Козла на нем не было, надоело, видимо, ему без результата долбить дверь рогами.
– Я тут с утра картиночку лицезрел, – начал было Смирнов.
– Уже осведомлен, – перебил Роман. – Надеюсь, перед секретарем ее не будешь воспроизводить?
– Что я – дурак?
– Еще какой! – заверил Казарян и потянул на себя тяжелую дверь. Дверь открывалась наружу – безнадежность героических усилий козла стала очевидной.
Строгий молодой бурят-милиционер с лихорадочным почтением отдал честь подполковнику Смирнову, но документы проверил со всей тщательностью. Рядом с милиционером, гостеприимно улыбаясь, ожидал их секретарский порученец – коммунист Вася, боровшийся с козлом.
Он-то и привел их в обширный секретарский кабинет, обшитый драгоценными сортами полированной древесины. Молодой еще секретарь-полукровка вышел из-за стола и пошел им навстречу с вытянутыми вперед руками. Дошел до них и одновременно пожал руки обоим: правой – правую Смирнова, левой – правую Казаряна, и пригласил к столу:
– Прошу.
Они уселись у торца стола для заседаний, соседствующего с секретарским, а он устроился привычно на свое командное место. На обоих столах ничего не было. Предполагался серьезный разговор всухую. О чем?
– Я искренне рад, что счастливый случай позволил Александру Ивановичу посетить наш район. Счастливый для нас, разумеется, – начал с витиеватой домашней заготовки секретарь, бесповоротно расплывшись в улыбке и быстро переводя рысьи глаза со Смирнова на Казаряна, с Казаряна на Смирнова. – Наш район – прекрасный район. Но и очень трудный район. Представляете, по площади мы – Бенилюкс, три европейские страны, вместе взятые. Наш Бенилюкс населяют, в общем, настоящие советские люди, которые трудятся по-коммунистически и живут по-социалистически. Но есть у района и своя, угрожающая специфика. С давних пор на его территории располагались лагеря ИТК. Многие из них в свое время были закрыты, но определенная часть их обитателей осела у нас на постоянное жительство. Теперь другая беда: после постановления ЦК о борьбе с тунеядством, кстати, очень своевременным и дальновидным, на поселение к нам поступают, прямо скажем, подрывные элементы. После известных событий прошлого года в Праге идеологическая борьба, борьба двух миров достигла небывалого накала и здесь. Вышедшие из лагерей уголовники, растленные тунеядцы внедряют в сознание нашей еще неокрепшей молодежи буржуазные идеалы, несут, так сказать, в массы дурманящую культуру и дикие привычки безнравственного Запада. И вот плоды: преступность в нашем районе по сравнению с прошлым годом выросла на двадцать три процента. На двадцать три! – Секретарь как только мог расширил свои бурятские глаза. – И я надеюсь, что вы, Александр Иванович, по возможности поможете нам добрым советом, дружеской консультацией…
– Я в отпуске, – робко напомнил Смирнов.
– Знаем, знаем! – энергично ответил секретарь. – И мы поможем вам отдохнуть по-настоящему, по-сибирски! И охоту организуем, и рыбалку, и баньку – не финскую, настоящую русскую. И к целебным источникам свозим, и с великим бурятским лекарем познакомим!..
– Если всю эту программу добросовестно выполнять, – бестактно заметил Смирнов, – то никакого времени для советов и консультаций не останется.
– А вы походя, походя! – порекомендовал секретарь и громко спросил сам у себя: – Где это Поземкин запропастился?
Смирнов все ломал голову, почему нет при разговоре главного районного милиционера? А вот и он, с подносом в руках, на котором все, что надо для легкого кабинетного междусобойчика. Капитан Поземкин глупо и подхалимски улыбался. А видел его Смирнов на межрегиональном совещании. Видел. И слышал. Весьма и весьма толковые вопросы тот ему задавал после смирновского доклада. Поземкин поставил поднос на стол для заседаний и сделал шаг назад.
– Рабочий день окончен, и мы можем себе слегка позволить! – шутейно возгласил секретарь. – Отметить, так сказать, прибытие дорогого гостя.
За официанта проходил капитан Поземкин. Разлил аккуратно, поставил перед каждым и сообщил:
– Можно приступать, Георгий Федотович.
Как бы внезапно вспомнив, что надо выпить, секретарь недовольно ухватился за объемистый лафитник и произнес богатый тост:
– За союз искусства, правоохранительных органов и партийного руководства!
Ромку слегка скособочило от еле сдерживаемого смеха, но под взглядом Смирнова он осознал свою неправоту и могучим усилием воли придал своему лицу соответствующее серьезности момента выражение. В торжественной тишине ответственно выпили и щепотно закусили.
– Давно хочу вас спросить, Роман Суренович, – приступил к неофициальной беседе секретарь, – почему в вашем кино не снимается такая замечательная киноартистка, как Наталья Фатеева?
– По возрасту не подошла, – как можно проще объяснил Казарян. – У нас героиня совсем юная девушка, девочка почти…
– А вы бы переделали! – посоветовал секретарь.
– Поздно уже.
– Хотя и эта… как ее? Да, тоже Наталья! – обрадовался секретарь. – Крепенькая такая, складная, кровь с молоком. И артистка выразительная…
Поняв, что главное начальство всерьез увлечено киноискусством, капитан Поземкин подсел к Смирнову и вкрадчиво начал:
– Александр Иванович…
– Тебя как зовут? – грубо перебил Смирнов.
– Гриша, – с испугу скороговоркой выпалил Поземкин, но сразу поправил себя: – Григорий.
– Подай костыль, Григорий! – радостно вспомнил из «Годунова» подполковник Смирнов.
– Какой костыль? – в ужасе уже пролепетал Поземкин.
– Которым я бы сейчас тебя по затылку огрел. Ведь с делами ко мне хочешь подлезть, с делами! Будто не видишь, что я в перманентном поддатии и ни хрена не соображаю! – увидел вдруг безнадежное лицо Поземкина, стало стыдно, и, замаливая грех командирского хамства, не очень ловко отработал назад: – Я здесь две недели пробуду, Гриша. Слово даю, дня через два протрезвею. И тогда мы с тобой обо всем серьезно поговорим.
– Я и хотел договориться на будущее. Не сейчас же! – теперь уже Поземкин отмаливал свою бестактность.
– На будущее договорились, – великодушно согласился Смирнов.
Выпив для приличия еще по одной, Смирнов и Казарян откланялись.
Смеркалось. Они покинули официозное заведение и вышли к главному сельскому тракту, по которому с интервалом в семь минут проносились скотовозы. Смирнов и Казарян стояли на повороте, и, когда машина заворачивала, на них безразлично глядели грустные овцы последнего ряда, стоявшего у деревянной перегородки.
В противоположную сторону, так же каждые семь минут, страшным образом дребезжа, неслись скотовозки порожние.
Роман все собирался сказать нечто, но не решался. Смирнов ободрил его:
– Ну, говори, говори!
– Саня, Олег Торопов здесь.
Ничего себе подарок! Смирнов злобно ощерился и жестоко признался:
– Знал бы заранее, ни за что бы не приехал к тебе, Казарян.
– Он талантливый человек, он мне нужен, Саня.
– А мне – не нужен. И тем более я – ему.
– Зато вы оба мне нужны! – почти прорыдал Казарян.
– Он в твоей картине запрещенные песенки споет, публика в Доме кина в восторге будет ссать дугой, ты – гордиться оттого, что посмел. Я-то причем здесь, Рома?
– Я без тебя пропаду, – признался Казарян. – И уже пропадаю.
– Что так?
– Знаешь, когда смотрел на это дело со стороны и потом, когда учебные работы снимал, казалось, запросто могу. А сейчас… Каша, каша какая-то!
– Тебе Торопов эту кашу расхлебает.
– Остынь, а? – попросил Роман. – Лучше скажи, как там Алька.
– Лучше, лучше, совсем хорошо… – непонятно пробормотал Смирнов. – Пьет твой Алька, беспробудно, по-черному пьет.
– Все нынче пьют, – философски обобщил Казарян.
– Он из газеты ушел.
– На что же пьет?
– Негром трудится на одного гебистского генерала. Романы про отважных чекистов за него сочиняет.
– Про то, что он там в прошлом году своими глазами видел?
– Заткнись, – желая прекратить разговор на больную тему, гавкнул Смирнов, но против этого желания признался: – Жалко его – сил нет.
– Ему тяжелев всех, он был в Праге.
– А ты не был?
– Был. Но не в августе шестьдесят восьмого.
– Все, Ромка, – на этот раз бесповоротно решил Смирнов. – Ты, наверное, мне подобающую встречу приготовил, а?
– А ты как думаешь!
– Тогда чего здесь стоим? Пойдем и надеремся до посинения!
В режиссерском люксе их встретил цыганский хор из четырех русопятых дев, который под тороповский гитарный аккомпанемент с соответствующими таборно-эстрадными фиотурами исполнил:
– К нам приехал, к нам приехал Александр Иваныч дорогой!