– Руки в гору и не шевелиться, – уверенно посоветовали со спины, и Ящик одновременно с советом почувствовал упершийся в его позвоночник ствол. С мастерами не потянешь резину: Ящик поднял руки. В правой был пистолет. – Ты зачем машинку заголил, я же просил просто принести?
– Темно, мало ли что, да и страшно вроде.
– Тебе страшно бывает перед приговором, и только. Зачем ствол вытащил?
– Так я и говорю: мало ли что? Вдруг вам в голову мысль придет меня кончить.
– Если мне будет надо, то я тебя кончу и с пистолетом, и с автоматом, и с минометом и с атомной бомбой. Не поумнел ты за последние пятнадцать лет.
– Не обижай, начальничек. Ты во мне нуждаешься!
– В какой-то степени. Давай-ка пушку.
– Доплата. У вас с ним такой договор был.
– Ты с ходу волну не гони. Что я, кобёл? Машинка наверняка от него, и я с ним расплатился. А если тебе доплата будет, то совсем за другое, – Смирнов легко дотянулся, был выше ростом, до ященковского пистолета, и Ящик без сопротивления его отдал. Засунув парабеллум за пояс, Смирнов на ощупь проверил машинку и решил:
– Хороший хозяин был у него. Теперь вторую обойму…
Ященков вытянул из кармана обойму, протянул Смирнову, спросил:
– Все?
– Все-таки «Вальтер» – аппарат, – констатировал Смирнов, а на вопрос ответил весело и обнадеживающе: – Родной ты мой, нам с тобой еще говорить и говорить! Пойдем местечко поудобней найдем, присядем.
– У меня геморрой, – мрачно сообщил Ященков.
– Это понятно. Никакого навару.
– У меня геморрой настоящий. В жопе.
– Настоящий геморрой бывает у танкистов и писателей. А у гастролеров геморроя быть не может. Садись.
Они уселись на травке, в сторонке, где уже не было пыли. Смирнов счел ниже своего достоинства тратить время на подходцы. Начал с главного.
– Без вранья, без блатных переплясов, сразу: ты догадался, что Ратничкин – подставленный?
– Не догадался. Знаю.
– Вопрос второй. По моим прикидкам, он прячется где-то поблизости от леспромхоза. Кормиться кое-как надо, новости узнавать, почувствовать, когда суета утихать начнет, и тогда-то отвалить по-настоящему. Ты знаешь, где его берлога? Ты же по местным масштабам урка, деловой мастер в авторитете.
– Знаю, что есть, но где – не знаю.
– Кто знает?
– Корешок его давний.
– Отдай мне его.
– Нет. Знаю через третьего. Не мой человек, не мой секрет. Нет. И схрон этот издавна, не для одного Ратничкина.
– Схрон! – попробовал это слова на звук Смирнов. – Ратничкинский корешок не из оуновцев будет?
– Хохол, говорят.
– Ай, как бы я по высокому бережку прошелся бы! Да времени нет. Ратничкин контактирует только с хохлом?
– Иногда с моим знакомцем встречается. Но не в схроне.
– Понятно. Как часто твой знакомец встречается с ним?
– Каждые два дня. Он харч ему носит.
– Вот ведь как: у такого идиота друзья есть! Скажи мне, почему Ратничкин на зеленого прокурора решился? Пятерик скостят за хорошую работу, глядишь – и на свободе. Зачем бежать?
– Надзиратели намекнули, что забьют до смерти.
– И дырку ему оставили, – добавил Смирнов. – Он и побежал.
– Может и так, – равнодушно согласился Ященков.
– Теперь совсем о другом, дорогой труженик леса. Простая ставка лесоруба тебя, для которого один раз нырнуть по маршруту – и годовая зарплата в кармане, устроить может только как ширма. Ты уже здесь две весны, третьей дожидаешься. За ширмой – тайные делянки, за работу на которых платят по-царски? Не стесняйся, говори.
– Судя по всему, вы все знаете.
– Далеко не все, к сожалению. Летние лесные пожары на этих делянках, когда весь кедрач вывезен до бревнышка, тоже твоя работа?
– За нее больше всего и платят.
– Скоро, следовательно, твоя главная страда?
– Через две недели.
– Как все это документируется?
– Не мое дело. Копать собираешься здесь, начальник?
– Уже копаю.
– Дело, конечно, твое. Некоторые, говорят, любят играть в русскую рулетку с пятью патронами в барабане.
– Мало ли кто что любит, зловещий ты мой лесоруб, – Смирнов встал. – У меня к тебе просьба: передай вашему общему знакомцу, чтобы Ратничкин немедленно, слышишь, немедленно и тайно от оуновца уносил ноги как можно дальше.
– Передам. Но вряд ли он послушается.
– Тогда его убьют сегодня, в крайнем случае, завтра.
– Его головная боль.
– Которой сразу же не будет, если меня не послушается.
– Я скажу, – еще раз уверил Ященков.
– Да, за сведения могу заплатить.
– Сведенья – бесплатно. В агенты не вербуюсь. Мы в расчете. Мне домой пешком идти?
– С десяток верст на мотоцикле вместе со мной прокатишься. А дальше – пехом. Мне в леспромхозе светиться незачем. Иди к дороге, я сейчас мотоцикл вывезу и поедем.
Смирнов вошел в уютный свод, в котором стоял мотоцикл и сидел Чекунов. Сказал негромко:
– Жди меня здесь, через полчаса буду.
Смирнов выкатил мотоцикл к дороге и приказал Ященкову:
– В коляску. И пологом пристегнись. А то мало ли что в твою дурацкую башку взбредет.
Уселись и понеслись. Всякие механические кони бывали под седлом Смирнова: во время войны трофейные «БМВ» и «ДКВ», после войны – лендлизовские «Харлен» и «Девидсоны». Правда, японских еще не пробовал. «ИЖ» вел себя послушно и безотказно: где надо прибавлял, где не надо прибавлять – ковылял.
Старался все время обгонять пыль, но не всегда удавалось: она уже мягко хрустела на зубах, забивала глаза, скатывалась в углах рта…
Минут через пятнадцать Ященков прокричал:
– Отсюда сам дойду.
Смирнов с готовностью дал по тормозам. Сказал, глядя, как Ящик выбирается из коляски:
– Хочу надеяться, Ящик, что командиры тайного предприятия коммунистического труда для коммунистов, ничего не узнают о нашем с тобой разговоре.
– Надейтесь, – предложил ему Ящик, старательно отряхиваясь от въедливой пыли.
– Неверно сказал. Нельзя мне так говорить, – осудил Ящика Смирнов. – Если я почувствую, что ты хоть полсловечка из этого разговора кому-то передал, а почувствую я обязательно, первоочередным занятием моим станет превращение тебя в пыль. Не в тюремную, просто в пыль. Хорошо запомнил, Витя?
– Запомнил, запомнил.
– Всегда бойся меня и выполняй мои просьбы.
– Может, из-за вас я и в Москву не очень-то рвусь, – признался Ящик и, понимая, что руки не подадут, попрощался уже на ходу: – Бывайте, если сможете.
– Смогу! – заорал Смирнов, ударил по педалям и вместе с ним заорал мотоцикл.
Через пятнадцать минут он укротил ревущий агрегат и позвал:
– Чекунов, проснись!
– А я и не спал, – обиженно откликнулся свежим голосом Чекунов и видимо отделился от черноты кустов. – Отвезли?
– Отвез, – Смирнов слез с мотоцикла и опять с удовольствием устроился на травке. Сначала сел, потом лег, вытянувшись во весь рост. И руки тоже вытянул. – Разговор наш слышал?
– Кое-что.
– Ну и что понял?
– Насчет Ратничкина все понятно. Вы правы, его подставляют. Но кто и зачем?
– Этот «кто» для меня тоже пока покрыт полупрозрачным покрывалом неизвестности. А зачем – абсолютно ясно, Чекунов, абсолютно. Надо было кончать с прокурором.
– Прокурор-то причем?
– Добираться, видимо, стал до многомиллионной панамы.
– Какие у нас тут миллионы? – удивился Чекунов.
– Потом объясню, – Смирнов, как ни хотелось еще поваляться на траве, сел. – Поможешь мне, Витенька?
– Я – милиционер, я просто обязан помогать обществу…
– Не обществу, а мне. Поди, разберись, какое у вас здесь общество. Так поможешь мне? Не райотделу милиции, не прокуратуре, не райкому партии – поможешь мне, Александру Ивановичу Смирнову?
– Помогу, Александр Иванович, – твердо заверил Чекунов и вдруг сообразил: – Только помощник вам я еще никакой.
– Не прибедняйся. Глаз хороший, ухо острое, здоров, ловок, с хорошей реакцией – такой парень мне вот так, – Смирнов ладонью по горлу показал как, – нужен!
К двум, несмотря на световое противостояние скотовозок, добрались до Нахты. Мотоцикл остановился, не доезжая руководящего каре. Чекунов объяснил:
– После двенадцати там постановлением райсовета запрещено появление любого транспорта.
– А если я, к примеру, верхом на лихом коне?
– Тоже нельзя, – включился в игру Чекунов. – Он может звуковой сигнал издать.
– Покажи мне дом Поземкина, – вдруг попросил Смирнов.
– Поздно уже. Он спит наверняка.
– Я его не обеспокою, Витя. Просто посмотрю дом, и все.
Дом стоял на взгорье. Сложенный из идеального кедрового бруса, по фасаду шесть окон, с мезонином, по размеру смахивающим на второй этаж, под редкой здесь черепицей. Плотный бесщелевой забор высотой под скат крыши стеной стоял на охране полугектарной территории двора.
– Поместье, – решил Смирнов.
– У него семья большая: трое ребят, жена, теща, отец с матерью на лето приезжают.
– А работающий он один – капитан Поземкин. Зная размеры его зарплаты, эти хоромы тебя не смущают, Витя?
– Не мое это дело, – решительно заявил Чекунов.
– И не мое, – присоединился к нему Смирнов. – Поехали.
Остановились на том же месте: черные дома, заборы в дырах, непонятные тропки между заборами и домами. Освещенное фонарями каре казалось изящно исполненным архитектурным макетом.
– Завтра я вам понадоблюсь? – спросил Чекунов.
– Ага! Сразу же после похорон прокурора.
На этот раз выстрелили трижды. Они успели упасть за мотоцикл. Смирнов вырвал парабеллум из-за пазухи, но уже отчетливо стучали по неизвестной тропке бежавшие сапоги. Стрелять было бесполезно. Смирнов спрятал парабеллум, поднялся, отряхнулся, поправил сам себя:
– Или после моих.
– Чего ваших? – не понял Чекунов.
– Похорон, Витя. Похорон. Сегодня стреляли всерьез, на поражение.
– Что вы говорите, Александр Иванович! – ужаснулся Чекунов.
– Шучу, шучу, Витя. Хрен я дамся таким говенным стрелкам. А они у меня уж попляшут!