Экипаж, попрощавшись, быстро зашагал к своему вертолету.
– Саня, дубликаты у тебя в номере, – сообщил Казарян и тоже убежал – собираться.
…Проводили. Из номера Смирнова генерал позвонил краевому прокурору и дежурному по краю своего хозяйства. Дела были переделаны, и он, открыв свой портфель, выставил на стол бутылку коньяку. Хорошего, марочного. Поинтересовался, осмотрев, наконец, смирновский номер:
– У тебя закусить чем найдется?
– Тебе не закусывать, а пожрать как следует надо.
– Пока не хочется, Александр. Вот выпью, может, захочу.
Смирнов переложил со стола в ящик шкафа пакет, оставленный Казаряном, и принялся за сервировку. Поставил рюмки, но, подумав, в качестве рюмочных дублеров извлек из буфета пару гладких стаканов. Генерал на это одобрительно хмыкнул. Остатки того давнишнего генеральского пищевого подарка Смирнов уже пожертвовал на кинематографический стол. Но, на всякий случай, заглянул в холодильник. И – о счастье! – обнаружил две бутылки «боржоми», казаряновский самый любимый после водки напиток.
– Порядок! – обрадовался генерал и занялся бутылкой. Смирнов был прав: генерал разлил по стаканам. По полстакана. Специально зажег настольную лампу, чтобы рассмотреть коньяк на просвет. Пронзенный светом коньяк был подобен гречишному меду с солнцем пополам, и даже в прямых линиях стакан обнаруживал, неизвестно как, маслянистую мягкость и округлость. Генерал поднял стакан повыше – налюбовался – и предложил: – Со свиданьицем.
– И то, – согласился Смирнов. Чокнулись и легко, как холодный чай, выпили до дна. Залили водичкой. Смирнов, пустив боржомный газ носом, констатировал: – Варвары.
– А кто же еще? – согласился генерал, разливая на две дозы бутылку до последних капель. – Русские варвары.
– Приступаем к аттракциону под зазывно-цирковым названием «самобичевание»? – на чистом глазу поинтересовался Смирнов.
– Недобрый ты, Александр. Я давно заметил, недобрый.
– Ага, – согласился Смирнов. – Недобрый. Но пусть будет так. А то в последнее время очень много добряков развелось. За чужой счет.
– Это ты на меня намекаешь? – ощетинился генерал.
– Петрович, не заводись. Давай не будем сегодня ругаться.
– А ты не цепляй, – сдаваясь, все же предупредил генерал и вдруг вспомнил: – А что ты от меня спрятал? Со стола забрал и спрятал?
– Ну что мне с тобой, ментом, делать? И не надо, а сечешь.
– Правду сказать.
– Ишь чего захотел – правды. С нею опасно, Петрович.
– Понеслись московские фиоритуры. Лишь бы не ответить. Ладно, забыли про пакетик. За что выпьем?
– За правду, – подначил Смирнов.
– Да иди ты! – рассердился генерал, и они задумались над тем, за что же все-таки выпить. Думы прервал в дымину пьяный кинооператор Толя Никитский, с треском распахнувший дверь номера и тут же взмолившийся:
– Александр Иванович! – оглядел номер дурно сверкавшими глазами и увидел генерала, чему страшно обрадовался: – Вот и генерал здесь!
– Что надо, Толя? – раздраженно спросил Смирнов.
Толя насупил брови, сосредоточился, чтобы не качаться, ухватился за спинку генеральского стула и, предварительно пошевелив беззвучно губами, начал речь:
– Вам, как представителям советской милиции, я задаю вопрос: по какому праву меня ранним утром арестовали, а потом целый день допрашивали? Разве у нас человеку запрещено ночью отдыхать на лоне природы?
– Олега убили, – напомнил Смирнов.
– Убили, – упавшим голосом согласился Никитский и сел на кровать.
– Сколько раз ты в пьяном виде грозился убить Олега?
– Много, – признался кинооператор.
– Вот видишь. А потом тебя, как я понимаю, находят спящим в лесочке неподалеку от места убийства. И полупьяным еще. Так?
– Так, – жалея себя, согласился Никитский.
– Я считаю, что и милиция, и следователь имели полное право задержать тебя и допросить.
– Он прав, товарищ генерал? – безнадежно проконсультировался у высшего чина совсем раскисший Никитский. Генерал не успел ответить, потому что на пороге номера, как мимолетное видение и, с мужских несовсем трезвых глаз, как гений чистой красоты, возникла Жанна в черном, которое – она это знала – ей шло.
– Добрый вечер, товарищи офицеры и генералы, – поздоровалась она и тут же предупредила: – Вы уж, пожалуйста, Никитского не привечайте. Ему спать пора.
– Я сегодня на природе чудесно выспался, – капризно возразил кинооператор.
– А ну, в свой номер! – издала почти генеральский рык Жанна. Толя покорно поднялся, от дверей пожелал всем покойной ночи и удалился.
– Муж? – поинтересовался генерал и только тут заметил, что он сам сидит, а дама стоит. Вскочил, пододвинул стул Жанне, которая тотчас уселась и ответила:
– Если бы… Просто хороший человек и дурачок!
– Может, не побрезгуете? – генерал отлил из своего стакана в рюмку коньяка и, уже кобелируя, предложил: – За нашу единственную и прекрасную даму!
Жанна придвинула к себе рюмку, осмотрела генерала безжалостными глазами и, невинно улыбнувшись, оценила его вслух:
– Вы на маршала Рокоссовского похожи.
Генерал не понял, хорошо это или плохо, но присутствие симпатичной дамочки бодрило, и он маршала в этой игре покрыл кинозвездой:
– А вы – на Брижжит Бордо!
– Это лет семь – восемь назад все молоденькие на Брижжит были похожи. А я оказывается, подзадержалась. Ну что ж, за перезревшую Брижжит Бардо! – переиначила генеральский тост Жанна и махнула рюмашку.
Предварительно протестующе помолчав, генерал принял свой остаток вслед за ней. Выпил и Смирнов, упредив прием подтверждением запутанного тоста:
– За тебя, Жаннета!
– Спасибо, Саня, – Жанна встала. – Пойду к нашим. Присоединиться не желаете?
– Пока нет, – сказал Смирнов, и Жанна ушла.
– Лихая! – оценил Жанну генерал, а Смирнов, вертя на столе пустую бутылку, горестно оценил ситуацию:
– Вот и все.
Но пока было весьма хорошо, и поэтому они для пущего ощущения алкогольного легкого падения примолкли и отсоединились от беседы, от посторонних эмоций, друг от друга.
Все разрушил Сеня Саморуков, с порога прокричавший:
– Иваныч, забирай с собой генерала и к нам!
Чем разозлил Смирнова до невозможности:
– Совесть у тебя есть? Тебя сюда звали?
– Все понятно, шеф, – послушно признал свою вину Семен и, удаляясь, все же пообещал: – Я к вам попозже загляну.
– Ну, паразиты, не дают спокойно посидеть! – продемонстрировал возмущение Смирнов.
Первый кайф уходил. Генерал спросил заунывно:
– Что дальше предпримем, Александр?
– На поминках виноватым за все сидеть не хочется. К Матильде в гости пойдем. Только тебе, Петрович, переодеться бы не мешало. У меня тут штанцы штатские запасные есть и Ромкина куртка.
– Это еще зачем?
– В круглосуточную шоферскую забегаловку идем. Неудобно как-то в генеральских звездах.
– Удобно, – заупрямился генерал. – Пошли.
Опять освещенный и ухоженный прямоугольник начальнического заповедника. Опять черное безлюдье нахтинских закоулков. Опять лестница в небо, которая до неба не доставала, а кончалась у входа в закусочную, где владычествовала фея Матильда. Или – эльф Тилли? Смирнов тайно улыбнулся и открыл дверь. Слава Богу, малолюдье: трое юнцов допивали дефицитное бутылочное пиво, задумчивый служащий в галстуке – холостяк, наверное, – ковырял алюминиевой вилкой котлету, два алкаша раскладывали на столе, подсчитывая, бумажную и металлическую мелочь.
– Добрый вечер, Тилли, – сказал Смирнов.
Матильда, увидев при Смирнове генерала, была официальна:
– Добрый вечер. К сожалению, остались только котлеты.
– А выпить что найдется? – бодро осведомился генерал.
Генеральский голос он и есть генеральский голос. На него мгновенно среагировали остальные клиенты, все, как один, воззрившись на роскошную генеральскую фуражку. Матильда через генеральское плечо посмотрела на них.
– Найдется, – заверил она генерала.
– А коньячку? – в азарте воскликнул генерал.
– И коньячку. Только очень дорогой. Марочный «Греми».
– Что доктор прописал! – возрадовался генерал. – Где нам сесть?
– У Александра Ивановича свое место, – ответила Матильда и, наконец, улыбнулась Смирнову. Генерал посмотрел на Матильду, посмотрел на Смирнова и изрек:
– Понятно!
– Ни хрена тебе не понятно! – рассердился Смирнов.
Один из алкашей сгреб всю мелочь со стола и сказал приятелю:
– Отвалили отсюда, Валек, – и направился к выходу. И Валек за ним.
Служащий-холостяк выпил залпом стакан чая и тоже встал. Один из юнцов спросил громко независимым ломающимся басом:
– А пива больше нет?
– Я же вам сказала, что эти бутылки последние, – терпеливо напомнила Матильда.
– Тогда пошли, мужики, – решил бас, и троица не спеша удалилась.
– Всех клиентов распугали, – сказала Матильда.
– Зато замена какая! – по-генеральски пошутил генерал.
– Тилли, может, табличку «по техническим причинам» вывесим? – предложил Смирнов.
– Да вряд ли кто придет сейчас, – успокоила его Матильда. – Вы садитесь, а я все принесу. Голодные?
– Как волки, – признался генерал.
– Тогда вашу любимую яичницу с салом, Александр Иванович?
– Господи, как жрать хочется! – представив яичницу, оповестил общественность генерал.
Для начальника Матильда принесла тарелки с закусью: сыр, шпроты, неизвестно как попавшие в Нахту маслины. И, естественно, бутылку «Греми». Попыталась было открыть, но Смирнов отобрал у нее бутылку, штопор и щегольски, с гулким пуком откупорил коньяк.
– Вторая бутылка за три недели, – сообщила Матильда.
– Дорого, что ли? – поинтересовался генерал.
– Просто к водке привыкли, – ответила она и отправилась на кухню яичницу жарить.
В этом заведении со дня его основания никто и никогда из рюмок не пил. Так что продолжили, как и начали: стаканами. Однако бывший теперь на разливе Смирнов с точностью сатуратора разливал по семьдесят пять, на три разлива. Опять по чину первым в тосте был генерал: