– Не хочешь рядом с нами сидеть? – поинтересовался прокурор.
– Он боится, что мы запах учуем, – опередил шоферюгу догадливый Смирнов. – Ты ведь выпивши за рулем был, а Быстров?
– А кто на этой трассе не выпивши? – мрачным вопросом на вопрос ответил Быстров.
– Что пил? – быстро спросил Смирнов.
– Для начала на приемке сто пятьдесят водки принял. Ну, и больше вроде крепкого не пил. Парой пива запил, и четыре с собой в дорогу взял, в дороге всегда пить хочется, – обстоятельно вспоминал шофер.
– И все четыре в дороге выпил? – задал уточняющий вопрос Смирнов.
– Ага, – радостно подтвердил Быстров.
– И не обоссался? – изумился Смирнов.
– Нет, сначала вроде бы и особо не хотелось. Ну, а потом раза три пришлось останавливаться.
– Точно три раза?
– А может, и четыре. Точно не помню.
– Где останавливался, помнишь?
– Если надо, вспомню.
– Надо, Быстров, надо! Гриша, – обратился к Поземкину Смирнов, – у тебя карта района в наличии имеется?
– А вон она. – Поземкин с гордостью посмотрел на стену, большую часть которой занимала карта, исполненная кустарным способом.
– Во-первых, на ней не поработаешь, – сбил спесь с начальника милиции беспощадный Смирнов, – а во-вторых, в связи с самодеятельным исполнением наверняка сильно врет.
– Товарищ Чекунов, – официально обратился Поземкин к бессловесному лейтенанту. – Возьмите в сейфе у дежурного карту и доставьте ее сюда.
Лейтенант Чекунов вышел. Смирнов оценивающе рассматривал Быстрова.
– Я не убивал, – не выдержал взгляда Быстров.
– Ну, а как обнаружил-то? – легко, как в застольной беседе, поинтересовался Смирнов.
– Когда к Матильде подъехал. Перекусить захотелось.
– И выпить?
– И выпить! – отчаянно выкрикнул шофер Быстров. – Машину остановил, вышел, слышу в кузове овцы как-то ненормально топочут. Заглянул через борт, вижу, человек лежит. А потом штырь увидел и понял: мертвяк.
– Ошейник на него ты надел или так было?
– Какой ошейник? – стремительно, не дав ответить Быстрову, спросил прокурор.
– На шее трупа – собачий ошейник. А вы разве не заметили его? – удивился Смирнов.
Вошел запыхавшийся Чекунов, сознался:
– Еле разыскали.
И протянул сложенную в размер тетрадки карту Смирнову. Тот взял ее двумя пальцами, постучат ее ребром о край стола и напомнил:
– Так надевал на покойника ошейник или не надевал?
– Зачем мне? – прошептал Быстров.
– Значит, не надевал, – понял Смирнов и развернул на столе карту. – Иди ко мне, покажешь, где ссал. Да не бойся, я тоже выпивши.
Быстров подошел, из-за плеча Смирнова долго и недоверчиво смотрел на карту, потом трижды неуверенно ткнул в нее толстым пальцем:
– Вот здесь, наверное, вот здесь и вот здесь.
– Да, топограф из тебя, Быстров… – пригорюнился Смирнов, и этим моментом воспользовался прокурор Владимир Владимирович:
– Александр Иванович, как мне кажется, убийца не мог точно знать, на каком месте у Быстрова появится желание помочиться. И поэтому версия о том, что труп забросили по пути следования, весьма шаткая. Скорее всего труп закинули там, на приемке…
– Конечно, убийца не мог знать, где нашего пивососа подпрет до невозможности. Но такие места легко создаются, – Смирнов был устало спокоен. – Коряга, бревно на дороге, камень на пути…
– Во! – обрадовался Быстров. – Точно – коряга! Я минут пять с ней корячился!
– А потом все же поссал? – уточнил Смирнов.
– Поссал, – упавшим голосом, как в недостойном, признался Быстров.
– Гриша, – позвал Поземкина Смирнов. – Работы у тебя невпроворот. Картографическим указаниям нашего водителя цена – копейка в базарный день. Бери этого обормота, сажай в машину и, пока не стемнело, таскай его по трассе. Чтобы все места, где останавливался, точно опознал. Ну, и, естественно, пошуруй там, как надо. Не грех и собачку взять.
– Если я через два часа с овцами на базе не буду, мне начальник колонны башку отвинтит и привинчивать не станет. Мне рейс выполнить надо, – твердо заявил боец трудового фронта шофер Быстров. Поземкин глянул на часы и успокоил переживающего за порученное дело водителя:
– Через час на порожняке твой сменщик прибудет. А ты кое-какое время у нас покукуешь, – и Смирнову: – Нет у нас, к сожалению, собачки, – и опять Быстрову: – Сейчас лейтенант Чекунов отведет тебя к следователю, где ты под протокол дашь подробные показания, а потом мы с тобой кататься поедем, – и уже в спину Чекунову: – Витя, на обратном пути к Федору заскочи, фотографии убитого возьми, они экспрессом должны быть готовы. И с ними – в леспромхоз, в Бугреевку, на Жоркин хутор, на приемку. Показывать, может, видел его кто-нибудь с кем-нибудь вчера вечером.
– Сделаю, – солидным басом заверил Чекунов и ушел с Быстровым.
– Я вам нужен? – стоя поинтересовался Поземкин у Смирнова и Владимира Владимировича. Дела у него появились, неотложные дела. Не до приличий.
– Мы уходим, – заверил Владимир Владимирович и, распахнув дверь, пропустил вперед гостя – Смирнова.
…По трассе промчалась очередная скотовозка. Прокурор проводил ее взглядом и, не возвращая взгляд собеседнику, выразился полувопросом-полуутверждением:
– Вы, Александр Иванович, в ближайшее время Георгию Федотовичу доложите обо всем в подробностях…
– Докладывают начальству. И притом – своему, – перебив, заметил Смирнов.
– А Георгий Федотович здесь – начальство для всех.
– У меня на месяц нет никакого начальства. Я в отпуске.
– Ну, что ж, ваше право быть со мной откровенным, и наоборот, – Владимир Владимирович, не очень стараясь, изобразил улыбку на своем лице. – Во всяком случае, рад знакомству с настоящим столичным профессионалом.
– Худо тебе здесь живется, Володя, да? – амикошонски задал вопрос Смирнов.
– Мы с вами на брудершафт не пили, Александр Иванович, – холодно напомнил прокурор.
– Вечерком заходи – выпьем, – пообещал Смирнов. – Ты мне понравился…
– А я еще не разобрался в своем отношении к вам.
– Тогда разбирайся, а я пойду.
– К Георгию Федотовичу? – поинтересовался Владимир Владимирович.
– К Матильде. Сто пятьдесят принять с устатку.
Смирнов, загребая резиновыми сапогами тяжелую дорожную пыль, вразвалку шагал к закусочной горке. Владимир Владимирович смотрел ему в спину.
Клуб любознательных, увидя входившего в закусочную Смирнова, мгновенно притих. Весело оглядев всю компанию, Смирнов еще веселей заявил:
– Вот и хорошо, что все в сборе! Сейчас вы подробно мне все и расскажете!
Гром среди ясного неба! Компашка оцепенела. Наконец, один, самый решительный и сообразительный, встал из-за стола, надел кепку и, стараясь не смотреть на Смирнова, сделал заявление:
– Некогда нам. Нам сейчас на смену, – и зашагал к дверям, на ходу отдавая приказ: – Пошли, ребята.
Осторожно обходя еще стоявшего у дверей Смирнова, ребята по одному покидали заведение. Все покинули.
– На смену им! – презрительно заметила Матильда от стойки. – Вам налить, Александр Иванович?
– Сто пятьдесят, – указал дозу Смирнов и вдруг удивился: – Откуда мое имя-отчество знаешь?
– Ваши вас вчера называли. Я запомнила. – Она тщательно отмерила положенные сто пятьдесят, перелила их из мензурки в гладкий стакан, поинтересовалась: – Закусывать чем будете?
– А черт его знает. Дай кусок черняшки.
Она положила ломоть черного хлеба сверху на стакан. Он взял стакан, прошел к столику у окна, уселся и попросил:
– Посиди со мной, Матильда.
Она без слов вышла из-за стойки и уселась рядом, объяснив:
– Народу никакого. Можно и посидеть. Вы их специально распугали?
– Ага, – признался Смирнов, споловинил полторашку, нюхнул, потом пожевал хлебушек. Отметил: – Хлеб-то какой духовитый.
– Здесь в хлебопекарне пекарь – немец, – открыла секрет высокого качества хлеба Матильда.
Смирнов быстро глянул на нее, еще чуть пожевал и спросил:
– Твой муж, что ли?
– Зачем – муж? Двоюродный брат.
– А если бы русский пек? Хлеб навозом отдавал?
– Смотря какой русский.
– А немец – любой – только хороший хлеб печет?
– Может быть, он очень хороший спечь не сможет, но плохой никогда не спечет.
– Может, ты и права, – согласился с Матильдой Смирнов, допил до дна.
– Вы сейчас со мной о Власове говорить будете, – догадалась Матильда.
– Именно, догадливая ты моя голубка! – обрадовался Смирнов.
– Тогда я закусочную закрою. – Матильда прошла за стойку во внутреннее помещение и вынесла оттуда аккуратно исполненное на фанерке с веревочкой сообщение «Санитарный час». Прикрепила фанерку к наружной ручке двери заведения, а дверь закрыла на ключ. Вернулась на свое место и спросила: – А что о нем беспокоиться? Сдох, ну и сдох.
– Он не сдох. Его убили, – поправил Смирнов.
– Все равно. Перестал поганить землю, и слава Богу.
– Значит, убийцу оправдываешь?
– Нет! – спохватилась Матильда. – Убивать нельзя!
– А его убили. Кто его убил, Матильда?
– Не знаю, – серьезно подумав, ответила Матильда. – Издевался он главным образом над политиками, а уголовников не трогал. Но политики, из тех, кто здесь осел, не убивали его, я думаю. А уголовникам убивать его не за что. Не знаю.
– Ты сидела, Матильда? – вдруг спросил Смирнов.
– Мы – мама, сестра и я – на поселении были. А папа сидел.
– У него? У Власова?
– Да. В том лагере, где он в охране служил.
– На шее у трупа был ошейник. Ты видела его?
– Да, я заметила.
– Почему – не знаешь?
– У него в лагере пес был, большая и злая-злая овчарка. Он с ней всегда ходил. Иногда отпускал, чтобы нарушителей режима погрызла. Не до смерти. Смеялся очень, глядя, как она грызет. Из-за этой овчарки он вторую кличку получил – «Две собаки».
– Лучше, чем «Крыса», – отметил Смирнов. – А как его служба кончилась?