— Ну и как?
— Замечательно, — признался он, не открывая глаз, — замечательно.
Вдруг кларнет чисто запел «Спи, моя радость, усни» и гитара поддержала мелодию. Кларнет советовал спать, а гитара убаюкивала… Александр Иванович легко и нежно заснул.
… Проснулся от от ветра, созданного широкой юбкой стремительно промчавшейся мимо стюардессы. От неконтролируемого этого бега тревога посетила его. Он открыл глаза. Пассажиры нервно вертели головами. Тревога поселилась в самолете. Он прислушался, потому что было к чему прислушиваться: звуково поменялся режим работы двигателей.
— Что это? — испуганно спросила Галина Георгиевна.
— Вероятно, будем садиться, — просчитав, уже понял все окончательно проснувшийся Александр Иванович.
И точно. Противоестественно спокойный женский голос объявил по радио:
— Дорогие пассажиры! Дамы и господа! В связи с неблагополучной метеорологической обстановкой по техническим причинам наш самолет совершит незапланированную посадку в аэропорту «Хаби». Просьба сесть на свои места и тщательно пристегнуться.
Этот же голос, неуверенно повторив все по-английски, продолжил информацию:
— Сейчас бортпроводница Алла проинструктирует вас, как пользоваться дополнительными выходами из салона!
Появилась бортпроводница Алла и жалко улыбнулась пассажирам…
То ли большой сарай, то ли небольшая молочно-товарная ферма — аэропорт «Хаби» в абсолютном одиночестве существовал в предгорной полупустыне. Не считая, конечно, недалеких снежных гор и мощной взлетно-посадочной полосы стратегического значения, построенной на всякий экстренный случай не знающими куда девать деньги деловитыми военными. Чтобы как-нибудь не окупить, а хотя бы оправдать существование подобного авиационного сооружения, его использовали как аэродром для сугубо местных перелетов. Хотя и неудобно: до ближайшего райцентра верст двадцать-двадцать пять.
По-восточному расположившись на корточках, сидели в тени несуразного здания (не в пример Москве, осени здесь не было) с десяток аборигенов, в терпеливой безнадеге ожидая своего недалекого рейса, расслабленно волоча ноги, бессмысленно ходили вокруг аэропорта три непонятных гражданина в телогрейках, не очень-то соответствующих здешнему климату, покуривая у входа, вяло беседовала на крыльце еще одна троица командировочных. Тоска, скука и покой.
Который был нарушен: растолкав командировочных, сбежал по ступеням милиционер и, придерживая обеими руками обширную форменную фуражку, задрал плоское лицо к плоскому небу.
— Чего это он? — обиженно спросил у приятелей один из командировочных. Но вместо приятеля гундосо ответил ему местный радиоузел:
— Граждане пассажиры! В нашем аэропорту в ближайшее время произведет посадку реактивный самолет международной линии. Администрация аэропорта просит вас отойти от взлетно-посадочной полосы на безопасное расстояние. Еще раз повторяю: отойдите от полосы на безопасное расстояние.
— А мы на безопасном? — поинтересовался все тот же разговорчивый командировочный.
— Надо полагать, — откликнулся один из его дружков. — Если только пилот от отвращения этот вонючий сарай протаранить не захочет.
Игрушечным макетиком объявился на горизонте самолет, издавая еле слышный комариный гул. Но так было недолго: гул напористо набирал мощь, а макетик на глазах превращался в могучую и тяжелую машину.
В общем-то крепкий народец здесь подобрался — ни крика, ни писка. Пассажиры все, как один, тщательно пристегнутые, сидели, вцепившись руками в подлокотники, и, достойно изображая спокойствие, ждали развязки. Самолет круто шел вниз.
Вой перешел в рев и стал нестерпимым. Самолет надвигался громадным неотвратимым снарядом, готовым снести аэропорт «Хаби». Но, смиряя сам себя, он выдвинул из брюха колеса, и колеса эти коснулись бетона, гася немыслимую скорость. Самолет уже не налетал, самолет побежал, еле заметно, но грузно подпрыгивая на стыках плит.
Они еще до конца не остановились, когда, ликующе срываясь, женский голос официально сообщил по радио:
— Наш самолет осуществил посадку в аэропорту «Хаби». Время стоянки будет сообщено дополнительно. Просьба оставаться на своих местах, так как выход из самолета задерживается в связи с отсутствием в местном аэропорте стандартного трапа для самолетов нашего типа. Администрация принимает все меры для того, чтобы предоставить пассажирам возможность спуститься на землю.
— На землю уже спустились, — ворчливо заметил Александр Иванович и снял успокаивающую свою ладонь с нервной руки Галины Георгиевны. Следовало поинтересоваться и состоянием рокеров. Он повернулся к ним, спросил: — Как дела, пацаны?
Дэн отстегнулся, поднялся и, прислушиваясь к беспрерывным звонкам, которыми требовали немедленных услуг пассажиры, ответил:
— Только что закончил новый хит под названием «Под небесами летайте, партийцы, сами». Начинаться он будет звонками. А чего они раззвонились, папик?
— Я — чувак, — поправил его Александр Иванович. — Валерьянки, наверное, требуют.
Заполошенные стюардессы метались по салону — они были на разрыв. Спасая положение, голос — уже мужской — объявил скороговоркой:
— Сейчас вам будут предложены прохладительные напитки. Располагающие свободно конвертируемой валютой могут приобрести в передвижном киоске товары первой необходимости.
— Бухалово, значит, — громко догадался Дэн. — Сколько у нас зеленой капусты, чуваки?
— На десять флаконов, — сообщил ударник, бывший у них казначеем.
— Тогда тащимся! — решил Дэн и поинтересовался у Александра Ивановича: — Что будешь пить, чувачок?
— Хочется, конечно, — признался тот, — но на халяву не хочется.
— Следовательно, водки, — понял Дэн и распорядился: — Роб, соответствуй!
— Девочек бы пожалели, — сказала Галина Георгиевна, выбралась в проход и, поймав за рукав проносившуюся мимо старшую стюардессу, предложила свои услуги: — Вам помочь, девчата?
— Если можно, — согласилась старшая. — Видите, какая запарка?
— Что делать?
— Коляску с напитками покатайте, а то прямо рук не хватает.
В первом классе бухалово было даровое. Дипломат неверной рукой налил себе полстакана коньяку, засадил быстренько, помотал набриолиненной башкой и вдруг понял, что поступил некультурно, не предложив выпить единственному своему коллеге по классу — господину в твердой шляпе, который в настоящий момент, правда, был без шляпы. Предложил по-французски:
— Месье пьет коньяк? Виски? Водку?
— Я хотел бы воды. Просто воды, — по-французски же признался господин.
А воды не было. Дипломат решительно воткнул палец в пупку звонка и подождал недолго. Никакой реакции. Возмущенный, он выскочил в отсек туристского класса — снизошел. Снизошел, но с негодованием:
— Долго мне звонить? Стюардесса, немедленно воды в первый класс!
— Сию минуту! — успокоила его псевдостюардесса Галина Георгиевна и покатила тележку к первому классу. Сообразив, что здесь что-то не то, дипломат забубнил объяснительно-извинительно:
— Неудобно, понимаете ли… Иностранец буквально изнывает от жажды, а тут…
Рокеры и Александр Иванович взяли по первой.
Остальные же пассажиры предпочитали валокордин. Старшая бортпроводница еле успевала отсчитывать капли в индивидуальные пластиковые аптечные рюмашечки, медленно перемещаясь от ряда к ряду.
Двое других вяло торговали на валюту.
Вырвавшись из первого класса, Галина Георгиевна приступила к обслуживанию пассажиров второго сорта. В связи с отсутствием официального статуса, она особенно не церемонилась: вручала каждому ряду бутылку лимонада и бутылку минеральной со стаканами (каждому наливать не считала нужным) и катила свою телегу дальше. Сделав рейс туда-обратно, она, оттащив коляску в подсобное помещение, бухнулась — идти на свое место не было сил — на кресло в первом ряду по соседству с добродушным здоровенным мужиком.
— Устали? — сочувственно поинтересовался он.
— Ага, — подтвердила она. — Вы бы могли и помочь.
— Чем? Вас на ручках поносить?
Она рассмотрела его подробнее и в шутейной задумчивости произнесла:
— А что? Вполне возможный вариант!
…По милицейской ли привычке или из объяснимого мужицкого соперничества Александр Иванович наблюдал сей беззвучный для него игривый этюд весьма внимательно. Галина Георгиевна, как всякая дамочка, кокетничала вовсю: недоуменно поднимала брови, дергала плечом, меняла улыбку на обиженную мину и наоборот, говорила, говорила. Амбал же больше немимично и радостно щерился. Не мент, конечно, но служивый: прямая спина, крутой постав шеи, излишняя тщательность в штатском одеянии… Ну, и хрен с ними. С пацанами интересней…
К резвящейся парочке подошла, заканчивая медицинский обход, беззаботная после посадки старшая бортпроводница и, шуткуя, предложила:
— По рюмашке валокордина?
— Коньячку, Тамарочка! — поправила ее Галина Георгиевна.
— Сейчас первый класс обслужу и сообразим! — пообещала Тамарочка и удалилась в первый класс, где дипломат, налив себе коньячку, наполнял стакан господина в твердой шляпе «пепси-колой».
— Сердце подкрепить не желаете? — спросила Тамара.
— Я уж этим, — дипломат поднял свой стакан, — его подкреплю.
— Что она предлагает? — по-французски осведомился господин.
— Сердечные капли, — объяснил дипломат.
— Я, пожалуй, приму, — решил господин.
— Накапайте ему, — сказал Тамаре дипломат.
— Я поняла, — заверила Тамара, порылась в санитарной сумке, извлекла свежий пузырек, накапала из него в пластиковую рюмку и протянула ее господину. Господин принял лекарство и, сморщившись, запил его «пепси-колой».
Двое рабочих, руководимые самим начальником аэропорта, двигали к самолету диковинное сооружение, сконструированное из двух трапов для «Ан-24» — плод шкодливой российской смекалки. В малом отдалении следовало за ними охочее до развлечений все народонаселение этого очага цивилизации.