— Из этого револьвера час-полтора тому назад застрелили человека. Я не говорю, что это сделал ты. Но на рукояти револьвера должны быть отпечатки пальцев убийцы. Единственные же отпечатки, которые обнаружит на нем дактилоскопическая экспертиза — отпечатки твоей шаловливой ручонки. Я подставил тебя. Я подвел тебя под вышку, Шарапов. Что имеешь сказать по этому поводу?
— Падаль ты рваная, — непослушным языком изрек гражданин Шарапов.
— Твоя нелюбовь ко мне закономерна, — Смирнов не стал возражать против такой своей характеристики, — а своих сообщников ты вероятнее всего обожаешь. За то, что они, убив человека и сами оставшись чистенькими, дали мне возможность подставить тебя. За то, что они, свободные и богатые, будут беспечно резвиться за бугром, а ты — тянуть срок, и это в лучшем случае, в самой последней зоне. Ты слушаешь меня, Шарапов?
— Слушаю, — тихо подтвердил Шарапов.
— У меня к тебе предложение. Ты, насколько я понимаю, у них курьер от и до, золотая рыбка на посылках. Я не знаю, от кого, но догадываюсь, до кого. До контрабандистов и в Афган. Но пока это и неважно. Для меня интересно, что было тебе поручено сделать здесь. Сейчас ты подробно и правдиво ответишь на мои вопросы. Если ответы будут действительно подробны и правдивы, я вручу тебе револьвер, и ты сам сотрешь свои отпечатки. Тогда срок ты будешь отматывать только за свое. Договорились?
— Спрашивайте, — сказал Шарапов.
— Твое задание. Что, где, когда.
— Сегодня с утра я должен был быть в этом аэропорту и ждать посадки самолета международной линии. Через пятнадцать минут после того, как из него выйдут пассажиры, мне надо было проверить наличие в тайнике груза, — бубнил, как под протокол, Шарапов, — потом подогнать поближе автомобиль, спрятать груз в рюкзак и по возможности незаметно уехать. Вот и все.
— А как получилось на самом деле?
— Самолет прилетел, я проверил груз, груз был на месте. Пошел к машине, а машины нету, угнали. Я малость подрастерялся, ведь не знаю, кого предупредить. Все же допер: когда все с самолета собрались в зале, я пошел туда и громко сказал, что у меня угнали «газон». Потом решил проверить, слышал ли меня тот, кому надо услышать: через некоторое время сходил к тайнику. Пусто там было.
— Где тайник?
— В задней стене трансформаторной будки. Замаскированная ниша. Будь здоров тайник, верно, со старых времен еще.
— Надо полагать, ты не врешь, — задумчиво решил Смирнов, — пожалуй, больше мне от тебя ничего не надо.
— А договор? — напомнил Шарапов.
— В силе, — успокоил его Смирнов, извлек из кармана револьвер и, быстро разрядив, вместе с платком вручил Шарапову. Заорал вдруг: — Мусалим!
Тотчас явился Мусалим, увидал Шарапова с револьвером, опешил и спросил не по уставу:
— Чего это он?
— Оружие мне чистит, — объяснил Смирнов. — Командира позови.
Мусалим поспешно выскочил. Смирнов нагнулся, из командирской сумки вытащил кейс и, поворачивая, чтобы со всех сторон Шарапову его было видно, спросил:
— Этот груз?
— Этот, — признал пораженный Шарапов.
Разом исчезло лихорадочное ликование от догадки, от подтверждения догадки, от собственного всезнания, от предощущения своей победы. Догадка о том, что уже свершилось, а не о том, что должно совершиться. Всезнание, приобретенное кулаком и провокацией. Победа при двух трупах.
Правы осуждающие спины удаляющихся от него рокеров? Он — машина? Он — робот? Он — мент?
В сопровождении Мусалима вошел недовольный всем командир и спросил недобро:
— Что надо?
— Мне в самолет надо. Вместе с тобой. Только выйдем поодиночке. Ты — первый… Я через паузу. Следом.
…Галина Георгиевна видела, как Смирнов навестил сомнительную группу в углу, похлопал по ватному плечу одного из этой группы, послушал, что говорят «ватники», почесал затылок, потрогал себя за нос, обернулся, увидел ее и направился на встречу с ней.
Подошел, спросил небрежно и непонятно:
— Как дела, Галина Георгиевна? Успокоились? Или еще выпить надо?
— Здесь успокоишься, — заметила Галина Георгиевна и нравоучительно добавила: — А насчет выпить… Я пришла к выводу, что выпивать вообще не следует.
— Вы — как Лигачев! — мрачно похвалил ее Смирнов и вышел на воздух.
Командира он нагнал уже у трапа.
— Обожди, — попросил он и достал пачку «Винстона», — здесь покурим.
— Кури, — согласился командир. Смирнов прикурил, сделал первую затяжку и спросил между прочим: — Ты вооружен, Сергеич?
— По инструкции вооружены все члены экипажа, кроме бортпроводниц.
— Будь добр, отдай мне свою машинку от греха.
— Зачем тебе мой пистолет? — врастяжку спросил командир.
— Чтобы я не нервничал, Сергеич, — объяснил Смирнов.
— Если ты такой нервный… — командир вытянул из подмышки табельный «ПМ», на секунду задержал в ладони и протянул Смирнову, — то держи.
Смирнов сунул пистолет в боковой карман, затянулся два раза поспешно, бросил окурок:
— Пошли в самолет.
Они поднялись по трапу и вошли в салон. Почувствовав себя дома, командир вольно плюхнулся в первое попавшееся кресло и безапелляционно пригласил:
— Садись. — Подождал, пока усядется Смирнов. — Что тебе здесь нужно?
— Мне необходимо обыскать личный багаж членов экипажа.
— И мой? — с угрозой спросил командир.
— И твой. С твоего и начнем. Чтобы приличнее выглядело.
— Твое право, — командир встал.
Жалко, конечно, паренька. Летал со всеми, наверное, не первый год, одних любил, других терпел, но со всеми свыкся, к каждому привык — свои. А он, Смирнов, — чужак. И сейчас чужак должен раз и навсегда прихлопнуть понимание с полуслова, привычные милые шутки, общие посиделки в аэропортовских гостиницах, удобство общей притертости и покой совместного бытия. Сейчас Смирнов одним словом обязан все перевернуть и сделать так, что все эти люди уже никогда не смогут быть вместе.
Они миновали туристский класс, вошли в первый. Командир шел, как истукан, глядя перед собой. Не желал видеть покойника. А Смирнов посмотрел и понял:
— Скоро пованивать начнет.
Командир резко развернулся, ощерился и, в ярости не зная, что сказать, заспотыкался:
— Ты… Ты… Ты…
— А что — я? Я обо всех вас беспокоюсь. Нам в этом самолете лететь.
В служебном помещении командир отдернул занавеску, за которой были заполненные разнообразными сумками и чемоданами полки. Разрешил:
— Шуруй. Мои — вот те три пластиковых пакета. Я в них все из сумки переложил.
Три этих пакета Смирнов не стал трогать. Вздохнув, он снял с верхней полки первую слева сумку. Любил систему, действовал по методике. То, чем он занимался, нельзя было считать обыском. Скорее — осмотром. Раскрывал, заглядывал внутрь, чуть прижимал содержимое ладонью и, скоренько закрыв, брался за следующее вместилище походного летчицкого добра.
— Что ищешь? — не выдержал командир.
— То, чего здесь наверняка нет, — непонятно ответил Смирнов и затянул последнюю молнию-застежку. На весь шмон пять минут, не более. Задвинул сумку на нижнюю полку и сказал: — Поговорить с тобой хочу.
Они вновь пристроились на тех местах, где сидели пять минут назад. Командир глянул в иллюминатор, за которым начинались незаметные сумерки, констатировал без эмоций:
— Вот и день прошел.
— Почему мы здесь сели, Сергеич?
— Потому что забарахлил двигатель.
— А если я скажу, что наш самолет здесь кое-кто ждал, ты очень удивишься?
— Очень.
— Теперь чисто технический момент. Можно сделать так, чтобы двигатель забарахлил в определенное время и там, откуда осуществить вынужденную посадку можно только на этом аэродроме?
— Я не технарь. Но, в принципе, наверное, можно. Сделать или сымитировать.
— Ты когда-нибудь садился здесь?
— Нет. Но о здешней полосе наслышан.
— От кого?
— Да уж и не помню. Многие летчики ее знают.
— Не изображай из себя целку, Сергеич. Кто из твоего экипажа служил здесь на местных линиях?
— Второй пилот.
— Это его большой полупустой чемодан? Серенький такой, заграничный?
— Его.
— В нем очень удобно помещался кейс-кукла, — решился наконец впрямую сказать Смирнов и, вытащив из кармана пистолет, протянул командиру. — Возьми, может, пригодится.
— Такие пироги, — подвел итог командир и засунул пистолет в подмышечную кобуру. — А ты не мог ошибиться?
— В карман положи или за ремень заткни, — посоветовал Смирнов. На глупый вопрос не ответил. Да и знал: командир задел его для порядка. И только. — Пойдем, Сергеич.
— Обожди малость, — попросил командир и, закрыв глаза, откинулся в кресле. Посидел так недолго, вдруг открыл глаза, прислушиваясь. — Твои соратники летят.
— Не слышу, — признался Смирнов. И впрямь, было тихо.
Но чуткое пилотское ухо не обмануло: через несколько секунд послышался комариный звон. Он приближался, постепенно превращаясь в гул.
— Теперь мне можно пистолет не перекладывать? — насмешливо спросил командир и встал.
— Когда они нужны, их не дождешься… — злобно заметил Смирнов и тоже поднялся. — А на все готовенькое — вот мы!
Вертолет висел над зданием аэропорта и незаметно для глаз снижался, поднимая с загаженной людьми земли клубы пыли и несметный человеческий мусор.
— Чего это они? — с тревогой спросил Смирнов, наблюдая эту картинку с верхней площадки трапа.
— Летчик — пижон, — объяснил командир, — решил подать к подъезду.
— Идиоты! — заорал Смирнов и быстро заковылял по трапу вниз.
— Чего ты разволновался? — догнав, простодушно поинтересовался командир.
— Это же пожар в бардаке во время наводнения! — прорезаясь сквозь вертолетный грохот, прокричал Смирнов. — Он может уйти в суматохе!
И не выдержал: сильно хромая, побежал. Они бежали, а вертолет садился. Стали просматриваться контуры вокзала. Смирнов взял круто в сторону и исчез в всепоглощающей пыли.
— Куда?! — заблажил командир, но Смирнов не ответил.