Катила черная «Волга» в адском потоке отравленного выхлопами Садового кольца.
Раскинувшись на ампирной, поперек себя шире, кровати, Катерина, покуривая, смотрела в потолок. В зеркало то есть. На себя, раскинувшуюся на ампирной, поперек себя шире, кровати. Обживаясь, нахальничала: и белоснежное белье утрехалось в платье и туфлях, пепел небрежно стряхивала в стоявшую на постели же хрустальную пепельницу и мимо нее.
Кроме ламповой пипки на ночном столике была еще одна — пипка звонка. Удавив в пепельнице сигарету и некрасиво зевнув, Катерина воткнула палец во вторую пипку и не отрывала его до тех пор, пока в дверях не появился обязательный Артем.
— Здесь, что ли, Сандро со своими девками развлекается? — лениво поинтересовалась Катерина.
— Вероятно, — ответил Артем.
— А девки, значит, лежа под ним, его развлечения в зеркальце наблюдают.
— Или он, когда все наоборот, — заметил Артем.
— Тоже верно, — согласилась Катерина и опять зевнула, лязгнув зубами.
— Больше вопросов ко мне нет? — осведомился Артем.
— К тебе — нет. Скажи там холую, чтоб коньячку хорошего прикатил. И водички там, фруктишек. А то у меня после вашего завтрака дурнота и изжога. Сделаешь?
— Сделаю, — сказал Артем и пошел было, но вопрос в спину остановил:
— Ты-то со мной выпьешь? А то, как говорят истинно воспитанные люди, надираться в одиночку неприлично.
— Выпью, — решил Артем и удалился.
Все, как у больших: не в бутылке — в тяжелом хрустальном графине был коньяк. И фрукты что надо — как восковые.
Сталлоне из чего-то пальнул, и вертолет советского аса сгорел ярким пламенем вместе с асом.
Катерина отвела глаза от экрана, хватанула малость из пузатого бокала, поваляла во рту виноградину, разжевав, с отвращением проглотила и спросила от скуки:
— И давно ты в подручных у Сандро?
Глядя на Сталлоне, Артем ответил:
— Я не подручный. Я — наемник.
— Как он? — Катерина кивнула на экран.
— Он — не наемник. Он из идейных соображений.
— А ты… Как они называются-то? Во! Вспомнила! Дикие гуси. Симпатичная получается картинка: дикие гуси на службе у мокрой курицы.
— Нам платят, Катерина Сергеевна, и мы хорошо делаем то, за что нам платят, — Артем не смотрел на экран, на нее смотрел — злился.
— Хорошо хватаете беззащитных баб, — догадалась Катерина.
— Если надо, хватаем и баб, — подтвердил Артем.
— Непыльная работа, а, паренек?
— Вы зачем меня цепляете? — спросил он напрямик.
— А что ты в ящик уставился. Мы же надраться решили.
— Это вы решили…
— А ты на работе, — поддразнила Катерина. — Но тебе ничего не грозит. Когда я буду в кусках, ты будешь просто сильно выпивши. Я все-таки женщина, ты ж вон какой мужик здоровый. Сдавай.
Артем осторожно плеснул из графина в пузатые рюмки.
— По губам размазать. Лей, как следует, — приказала она. — Это пусть фраера тонконогие в ладошках для понтяры донышко греют.
Он добавил в рюмки до полных соток, спросил:
— Из фарцовых будете, Катерина Сергеевна?
— И из фарцовых тоже. А ты откуда такой строгий? На взгляд не москвич.
— Я — бомж.
— И давно?
— Как с Афгана вернулся. Земеля помог за Москву зацепиться.
— Какой же ты бомж, если у тебя земеля?
— Он тоже бомж. Земеля по Афгану. Командир мой.
— Как я понимаю, твой командир — это тот болван в милицейской форме?
— Он — не болван, — обиделся за друга Артем.
— Ну, раз не болван, тогда совсем хорошо, — Катерина была миролюбива. — За твои успехи, наемник!
Звонко чокнулись, дружно хватанули до дна. Жевали — он яблоко, а она опять виноградину. Вопросительно глядя друг на друга, ждали свежих алкогольных ощущений. Дождались. Катерина закурила, двинула пачку и зажигалку по столу к Артему.
— Не курю, — признался он.
— Совсем забыла: профессионал. Режимишь?
— Приходится.
А гунявый переводчик в ящике все долдонил и долдонил…
— Да выруби ты его! — заорала она вдруг, прослушав эту гунявость.
Артем подошел к телевизору и, разглядывая торс Сталлоне, восхитился:
— Хорош мужик, а?
— Хорош бугай, — не то подтвердила, не то опровергла Катерина. И, когда гунявый замолк, предложила: — Сдавай.
Он вернулся к столику и, уже сдавая, усомнился в целесообразности акта:
— Не частим?
— В самый раз, — успокоила она. — Сейчас махнем вдогон и паузу сделаем.
Махнули. Отдохнули. И после отдыха Катерина решила:
— Музыку включай, наемник! Плясать будем.
Артем поколдовал с пленками, нашел что надо, включил аппаратуру и, слушая первые аккорды, объявил горделиво:
— Ламбада!
Она посмотрела на него, как на больного, и высказалась:
— Это чтоб лобками тереться? Пусть прыщавые онанисты и онанистки ламбаду танцуют. А нам, деревенским, попроще чего. Рок давай!
Играл голосом незабвенный Элвис, царил классический рок. Они плясали. Артем лишь обозначал танец, зато Катерина, скинув туфли, раскручивала рок на полную катушку. И когда к финалу она, чуть страхуясь поддержкой Артема, залепила сальто и вышла в шпагат, он спросил с восхищенным почтением:
— Катерина Сергеевна, вы — бывшая гимнастка?
— И гимнастка тоже, — подтвердила она.
Александр отодвинул доску, пролез в щель и оказался в своих владениях. Были поздние сумерки, отвратительные потому, что в домах, окружавших мертвый двор, не было ни одного освещенного окна.
Александр осторожно поднялся по разрушенной лестнице и позвонил. Открыл холуй.
— Артем где? — спросил Александр. Холуй ответить не успел: в прихожую вошел Артем. Александр глянул на него оценивающе: — Выпивши, что ли?
— Слегка.
— А она?
— Как и хотела — в кусках.
— Знакомая картинка. Ну, а может, и к лучшему.
В гостиной было прибрано. Холуй постарался. Александр позвал:
— Кэт! — никто не отвечал. Артем дал пояснения:
— Она в ванной заперлась.
Александр подошел к двери, постучал, еще раз громко позвал:
— Кэт!
— Ну? — через паузу отозвались из ванной.
— Ты что там делаешь? — задал идиотский вопрос Александр.
— Блюю.
— Кончай блевать и собирайся. Нам ехать пора.
— Да пошел ты… — и из-за двери дали точный адрес куда Александру идти.
Не смутило Александра это пожелание. Он ласково спросил:
— С муженьком повидаться хочешь?
Везли ее в ночи. Катерина лежала на заднем диване «Вольво» и, дрожа, редко икала. Редко, но мощно. Глеб, сидя за рулем, глядел на дорогу, таинственную в свете фар. Артем в полуобороте наблюдал за Катериной.
— Долго еще? — спросил Артем. Сочувствовал Катерине в ее мучениях.
— Сейчас поворот, а потом еще минут восемь-десять.
— Катерина Сергеевна, вы не спите? — тихо поинтересовался Артем.
— Тут… — Катерина прервалась, чтобы икнуть, икнула и досказала: —…поспишь. Замерзла. Хуже некуда, — теперь все успела произнести, икнула по завершении.
Глеб затормозил и остановил «Вольво» на обочине. Вышел, открыл багажник, нашел там что-то, распахнул заднюю дверцу — ту, что ближе к бедовой Катерининой голове.
— Выпить еще немного можете?
— Я все… могу, — хотела сказать гордо, а получилось жалко. Икала, бедняжка.
Глеб извлек из заднего кармана фляжку, налил, точно рассчитав на щелчки дозу, и протянул наполненную на четверть кружку:
— Пейте.
Катерина тяжело пила, а Глеб наполнял широкую и глубокую крышку термоса легко дымившимся чаем.
— А теперь без перерыва, не дыша, чай! Не бойтесь, он не очень горячий.
Катерина несчастно улыбнулась и приступила к чаю. Пила долго, выпила, посидела, в страхе ика, не дождалась, робко спросила:
— А теперь что?
— Больше не лежать, сидеть, — распорядился Глеб. И Артему: — Снимай-ка куртку, поможем даме. — Артем куртку снял, и Глеб укутал ею Катерину. — Грудь поплотнее закройте, чтобы тепло было.
Поехали. Катерина послушно сидела посреди заднего сиденья, плотно закутавшись в артемовскую куртку и тупо глядя в никуда.
— Как вы себя чувствуете, Катерина Сергеевна? — спросил Артем.
— Хорошо, — тонким голосом ответила Катерина.
Прокатившись по узкой поселковой дороге, машина добралась до выселок к стоявшей на отшибе даче. Игрушечный в резком свете фар, приближался домик. Приехали.
Ехали. На работу ехали. В метро от «Битцевского парка» до «Медведково» ехали квалифицированные рабочие, затюканные служащие, роскошные — хотя тоже на работу — торговцы с Рижского рынка. Кавказской национальности. И пенсионеры почему-то. Молодые на их месте спали бы без задних ног в койках. А так молодым приходилось спать, сидя на дерматиновых вагонных диванах. Во всяком случае, сидеть с закрытыми глазами, чтобы не видеть стоящих пенсионеров. Но справедливости ради следовало бы заметить, что на душной этой линии самого лучшего в мире метрополитена кидало в соньку мгновенно. Из-за отсутствия кислорода.
Наиболее стойкие — в возрасте от тридцати пяти до шестидесяти — успешно изучали средства массовой информации. Правда, надо отдать должное: этот возрастной слой читал газеты и журналы всегда и всюду. Курева нет, водки нет, так газеты вроде наркотика.
После «Ботанического сада» стали вываливаться пачками. Бежали по лестницам, толпились на эскалаторах в стремлении не опоздать в государственные загоны. Мрачные толпы обреченно и тупо исполняли заведенное.
Стойкие и на ходу продолжали читать.
«Сейчас наше поколение должно доказать, на что мы способны. Либо Советский Союз прекратит свое существование как социалистическое многонациональное государство, либо, как прежде, займет свое достойное место среди держав, идущих во главе человеческой цивилизации. За 70 лет мы создали свой образ жизни. Зачем нам частная собственность?»
«Если рота выполнила задачу по строительству, получила удовлетворительную оценку по боевой подготовке, в роте нет Ч. П. и преступлений, то командир роты первый кандидат на повышение».