— Твоя рама чуть меня не прикончила. И не доставил бы, — укорила его Софья.
— Но доставил! — возликовал Алик. — Софа, с твоими формами никакая рама не страшна!
— Ты по-прежнему шутишь пошло, — жеманно осадила его Софья и увидела Романа. Сказала галантерейно: — А я с этим товарищем не знакома.
Протянула Роману руку лодочкой. Роман протянул свою.
— Софка! — заорал осененный Алик. — Жених! Вот такой жених! Интеллигентный, молодой и с армянским темпераментом!
— Алик ужасно бестактен, — сообщила Роману Софья. — А вы кем работаете?
— Помощником Александра. Милиционером, — проинформировал ее Роман. Но Алик не дал ему уйти от матримониальных устремлений Софьи:
— Софка, у него отец — знаменитый профессор. У него квартира четырехкомнатная!
— Зачем ты мне это говоришь?
— Не теряйся. Он — армянин. А у тебя — бюст, у тебя задница!
— Дурак, — обиделась было Софья, но по-настоящему обидеться не успела, вошла Роза и приказала:
— Все со стола. Накрывать буду.
Роскошно пожареная картошка на громадной сковороде. Квашеная капуста под лучком и с подсолнечным маслом в миске. Соленые огурцы прямо в банке с рассолом. Открыли килечку, порезали колбасу и приступили. Прошли первый этап, и Яша спросил:
— Александр, ты Тимирязевского злодея словил?
— Словили. Нам вон Алик помог, — нехорошо улыбнувшись, ответил Александр.
— Он шутит, Яша, — осторожно сказал Алик.
— Я не шучу. Правда, помог. Только вот дальше помогать не хочет.
— Не надо об этом, Саня, — попросил Алик.
— Надо, Алик, надо. Ты вон Колхознику позвонки разобрал, челюсть в кашу превратил. А он в младенчестве ротиком пузыри пускал, на колеблющихся ножках к мамкиному подолу мчался. Что ж ты его не пожалел?
— Саня, прости меня, пожалуйста, но я не могу.
— Гуманист! Ты — не гуманист, ты чистоплюй.
Все, кроме Романа, ни хрена не понимали, хлопали глазами.
— Саня, — предостерегающе потребовал Роман.
— Что — Саня? Что — Саня?
— Ничего, Саня, — ответил Роман. — Переживем.
— Извините меня, ребята, — еще раз покаялся Алик.
— Э-э, да что с тобой разговаривать. — Александр махнул рукой. Яша, оценив накалившуюся обстановку, глянул на Софью и отдал распоряжение:
— Сонька, пой!
Софа сходила в соседнюю комнату, принесла гитару с фиолетовым бантом, уселась, кинула ногу на ногу, показав круглую коленку, пристроила инструмент между ногами и титьками, запела. Софа за богатого интеллигента замуж хотела, Софа изысканного Вертинского пела:
— В бананово-лимонном Сингапуре, где плачет и смеется океан,
Вы, брови темно-синие нахмуря…
Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.
— Не злись на Альку, начальник.
— Я не на него, я на себя злюсь.
— Не ври, Санечка, — встрял в разговор Алик и улыбнулся.
— Обалдуй, — без сердца уже сказал Александр.
Софа пела. Сильно дефонируя, но с неподдельной страстью. Уж больно жизнь, про которую она пела, была хороша.
Во время второго этапа прибежала младшенькая Элеонора, от подружки прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и Мишка. Со свиданья, надо полагать: в лешкином пиджаке и галстуке. Этому налили соответственно небольшим его годам. Он выпил, молниеносно нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился на все — на лампу, на родителей, на разговоры.
После второго этапа танцевали под патефон. Мужики, ногами изображая фокстротные кренделя, с удовольствием по очереди тискали королеву бала Софью.
Третий этап был краток: допили и стали прощаться. Размягченные, добрые, любящие друг друга и всех, они, благодаря за шикарный прием, лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже. Выкатились.
На улице глотнули свежего воздуха и загалдели. Обняв Александра за плечи, Алик конючил:
— Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?
— Да иди ты, знаешь куда? — добродушно ответствовал Александр.
Костя натужно выкрикивал:
— Разбрелись все кто куда, и нет двора! А как вот так, когда все вместе, хорошо! Держаться надо друг за друга, тогда и не утонем!
— А почему мы должны тонуть? — недоумевал Виллен.
— Потому что мы тяжелее воды — объяснил Роман.
Расставаясь, хлопали друг друга по бицепсам.
— Ты на меня не сердишься? — в последний раз спросил Алик у Александра, который в ответ улыбнулся. Алик понял, что прощен и сказал: — Мы с Вилленом пойдем?
Виллен жил в Шебашевском, и им было по пути. Они ушли.
— Пойду и я, — решил Костя, — завтра мне в первую смену.
На проезжей асфальтированной части Малокоптевского Александр и Роман остались вдвоем.
— Что делать будем, Саня? — спросил Ромка.
— Не знаю.
— Сережка сегодня с фотками по основным свидетелям прошелся. Твердо опознать Стручка никто из них не смог. Ну, найдем мы его, ну, возьмем мы его. Он в отказку от всего будет играть. Небось, по хазам натаскали. И будем мы все гоняться неизвестно за кем, как собака за собственным хвостом.
— Что вы с Серегой предлагаете?
— Оформлять Колхозника и закрывать дело.
— Рубить концы?
— Мы свое отработали, убийца найден.
— Хорошо говоришь — «мы»!
— Тогда просто — убийца найден.
Пришла Валя, и не было в том ее вины: появлением своим в «Загородном» позвал. А сейчас вроде и не надо бы — после встречи с ребятами успокоился, расслабился, устал. И, ощущая ненужность происходящего, понимая душевное непотребство свое, был с ней внимателен, нежен, добр до слез. До ее слез.
Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, еще полистал, останавливаясь на особо заинтересовавших его местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:
— И что вы предлагаете?
— На ваше усмотрение, — с трудом выдавил из себя Александр.
— Убийство раскрыто, и я могу рапортовать начальству. — Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: «Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!»
— Так что же нам делать, Иван Васильевич?
Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:
— А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им — легион, ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали! Ну, согласись!
— Так ведь то шпана была. Она количеством брала.
Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.
— Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой — не ведаю:
Наивное трюкачество
Стараться ради качества.
Нам более приличествует
Бороться за количество.
— Гимн нашей отчетности, — мрачно изрек Александр.
— А ты что — против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел ко мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.
— И в вашей.
— Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить много придется?
— Достаточно.
— Давай по порядку.
— Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.
— У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.
— Правило собиралось явно по меховому делу. Когда его разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину преступления.
— Достаточно убедительная гипотеза. Но гипотеза! Еще что?
— Существование неизвестного лица, разработавшего операцию со складом, объединившего всю эту разношерстную компанию и, по всей видимости, обладающего не найденными нами ценностями.
— Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.
— Если бы, Иван Васильевич.
— Теперь предлагаемые выходы на связи.
— Стручок.
— Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.
— Одноделец Васин.
— Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда. Ноль.
— Шофер грузовика Арнольд Шульгин.
— Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля — это сортир, а три… Прямо уж и не знаю, как назвать все это.
— Значит, будем рубить концы? — догадался Смирнов.
— Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что, сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника. В конце концов убийца был обнаружен. Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили свои обязанности.
— А вдруг опять стрелять начнут?
— Из чего? Среди них бродил только один ствол.
— Будет охота, найдут, из чего стрелять.
— Начнут стрелять — станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?
— Кто перевернул труп?
Сам разозлился. Подошел к своему столу, к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно. Постоял, подрожал ноздрями.
— Кто-то перевернул труп! Труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет под суд. Вы свободны.
Смирнов вернулся к своим.
— Как дела? — осторожно спросил Ларионов.
— Оформляйте все для передачи в прокуратуру.
— Гора с плеч! — Казарян рухнул на стул, показывая, какое он испытывает облегчение.
Смирнов сказал:
— Пойдем ко мне.
… В его кабинете уселись на привычные места. Смирнов погладил руками пустой стол, признался:
— Дурацкое ощущение, что что-то не сделал. А делать нечего.
— Как это нечего? — удивился Ларионов. — Дел — навалом.
— Тогда излагай, — решил Смирнов и зевнул.