— Каких еще галерников? — обиделся Георгий Федотович.
— Ну, из «Графа Монте-Кристо». Молодого Кавальканти и Кадрусса.
Подумав, Георгий Федотович рассмеялся. Посмеявшись, сделал выводы:
— Следовательно, вы считаете, что Власова убили где-то поблизости от леспромхоза или еще выше по течению, а затем преступники, захватив труп, спустились на лодке к заранее подготовленному месту, где, задержав машину, забросили труп в кузов. Экспедиция по Чоне на лодке ночью — вещь весьма рискованная, которую может осуществить только местный старожил. Полагаю, что так. Если в чем ошибся, поправьте меня, товарищи милиционеры.
Смирнова всегда восхищало, как партийные деятели умело перехватывают инициативу. Только что сидел баклан бакланом, и вдруг он уже впереди и со знаменем.
— Вас не надо поправлять, — искренне сказал Смирнов. — Ход ваших рассуждений ясен и логичен.
— В общем, хорошо поработали, — констатировал довольный Георгий Федотович. — Но и мне, дилетанту, удалось обнаружить, на мой взгляд, нечто весьма существенное. Три дня тому назад из Малиновского лагеря строгого режима бежал известный вам, товарищ капитан, рецидивист Ратничкин. Вот так-то. Надеюсь, что и это направление розыска будет вами разрабатываться.
На воле Поземкин, как веером, обмахнулся дерматиновой папочкой.
— Умыл он меня, змей! — неосторожно признался он Смирнову.
— Рецидивист Ратничкин бежит из лагеря строгого режима только для того, чтобы, проявив чудеса изобретательности и напрягая все силы, пришить со страшной помпой безвредного алкаша. Не клеится чевой-то, Гриша, — успокоил его Смирнов.
— Вы деталей не знаете, Александр Иванович, важнейших деталей! — воскликнул Поземкин, заткнул папочку под мышку и поведал: — Ратничкин этот, блатная кликуха «Кабан»…
— Здоровый, что ли, очень? — перебил Смирнов.
— Страсть! — подтвердил Поземкин. — Так вот Кабан на концерте артистов краевой филармонии в леспромхозе устроил безобразную драку, в которой самолично нанес тяжелые телесные повреждения двоим гражданам, оформившим по излечении инвалидность второй группы.
— Что за граждане? — поинтересовался Смирнов.
— Тунеядцы, — коротко ответил Поземкин. — Теперь они уже на законных основаниях могут не работать. Но дело не в этом. Основным свидетелем обвинения был ныне убитый Власов Николай. Именно на его показаниях Владимир Владимирович и строил свою обвинительную речь.
— Давно у вас этот прокурор?
— Да скоро год… — ответил Поземкин, постоял, подумав решил: — В отдел пойду.
— И что там будешь делать? — насмешливо поинтересовался Смирнов.
— Да, к ночи уже, — вдруг понял Поземкин. — А чем же заняться?
— Пойдем водку пить, — сказал Смирнов.
…Сначала в номере у Смирнова выпили крайкомовской, которая необычайно понравилась Поземкину, что он и выразил словами:
— Вот ведь продукт производят! И закусывать не надо!
Обсудили качества и свойства этого напитка в подробностях, и скучно стало Смирнову с капитаном Поземкиным. Предложил с завлекательными подробностями:
— Пошли к режиссеру-постановщику. Может, у него и актрисы вертятся.
— А удобно? — провинциально застеснялся Поземкин.
— Удобно, удобно! — уверил Смирнов. — У них в экспедиции все удобно: водку беспробудно жрать, трахаться с кем ни попадя, работать по восемнадцать часов в сутки, не работать неделями. Даже штаны через голову удобно надевать.
Не было актрисок в номере Казаряна, поднаврал тут подполковник Смирнов, но картина, представшая перед его глазами, привела его в состояние, равное по ощущениям сну или невесомости: склонившись над круглым столом, Олег Торопов, Роман Казарян и Владислав Фурсов озабоченно, мирно и, по всей вероятности, продуктивно работали над поправками по сценарию.
Роман поднял голову, увидел Смирнова, успокоил:
— Мы сейчас заканчиваем, Саня. Финал сцены и — все.
— А рано, рано заканчиваете! — укорил всю троицу Смирнов. — Я к вам привел человека, который, являясь прототипом вашего героя, должен стать его прообразом!
Завернув такое, Смирнов и сам удивился. Удивился и Казарян.
— Сложновато изволили выразиться. Как тебя понимать?
— А никак! загордился Смирнов. — Я к вам привел героя нашего времени!
И силком вытащил Поземкина на середину комнаты.
Поземкин стеснялся. Поняв это, Казарян решил закруглиться:
— Ну, по-моему, все ясно. Ты, Владик, к утру запишешь?
— Я ночью запишу, — пообещал Фурсов.
— Записывать надо в трезвом виде, — назидательно произнес Смирнов: — А вы, товарищ писатель, собирайтесь сейчас водку пить. Квадратура круга. Как найти выход?
— Колумбово яйцо, — заметил Олег. — Просто не пить.
— Твоему Колумбу его яйцо дверью бы прищемить! — картинно возмутился Смирнов. Крайкомовская повысила ему настроение. Был игрив, велеречив, явно с перебором мелких жестов. — Как это — не пить?
— Если Владислав согласен, я запишу, — предложил завязанный Торопов и миролюбиво, успокаивая писательское самолюбие, добавил: — По сути все оговорено до последнего слова.
— Запиши, если тебе не трудно, — согласился Фурсов. Перемирие было в самом разгаре.
— А я ваши книжки читал, — вдруг ни с того, ни с сего брякнул опять отодвинувшийся к двери Поземкин. Он стоял и преданно смотрел на Фурсова.
— Какие? — оторопело поинтересовался тот.
— «Свет над тайгой», — начал перечислять Поземкин, — «Падают кедры», «Однова живем», «Поземка».
— Эту ты из-за своей фамилии прочитал! — не выдержал, встрял Смирнов. — Ну, и что ты в этих книжках вычитал?
— Все, — нелепо ответил Поземкин. На выручку ему пришел достойный, спокойный и благожелательный народный писатель:
— Не знаю вашего имени-отчества…
— Григорий Александрович, — поспешно назвался Поземкин.
— А чем, Григорий Александрович, понравились вам мои книги?
— Правдивые они, — признался Поземкин. — И зовут.
— Куда? — ужасным голосом взревел Смирнов.
— Как — куда? — удивился Поземкин. — К будущему. К коммунизму.
— А надо тебя звать? — усомнился Смирнов.
— Надо, — убежденно сказал Поземкин. — Надо звать всех. Потому что коммунизм для всех.
— И Ратничкина позовем? — вдруг вспомнил Смирнов.
— Какого еще Ратничкина? — Казарян убирал бумаги со стола, готовя плацдарм для закуски и выпивки. — Никакого Ратничкина не позовем. Все сами выпьем и съедим.
Смирнов устроился на диване и приказал Поземкину:
— Садись, капитан!
— Куда? — послушно спросил тот.
— Сюда! — Смирнов со страшной силой ударил ладонью по дивану рядом с собой. Взметнулось вверх округлое облако пыли. Смирнов внимательно проследил, как облако, осаживаясь, растворилось в атмосфере номера. Проследил до конца и сказал несколько растерянно: — Да-а, номер-люкс.
Поземкин сел рядом, а Олег спросил:
— Ты чем-то недоволен, Саня?
— Недоволен, — твердо выразил неудовольствие Смирнов. — Где песня про подполковника Смирнова?
— Претензии принимаю. Не успел. Одно оправдание — занят был перелопачиванием варева, официально именуемого сценарием.
— Я сейчас дам тебе по морде, — тихо предупредил писатель.
— Во-первых, я не позволю тебе сделать это: я сильнее и обученнее тебя, — небрежно начал Торопов. — А во-вторых, если ты скажешь, что этот сценарий ты писал искренне и серьезно, то я встану перед альтернативой: кто ты — бездарный кретин или бесстыдный лжец? Но в той или другой ипостаси ты окажешься гражданином, с которым я не то что драться — срать на одном поле не сяду.
Фурсов рванулся к Олегу, но был надежно перехвачен старым боксером Казаряном, который держал его крепко и шептал, шептал в ухо:
— Владик, зачем же дергаться? Он говорит, и ты говори. Поговорите, поговорите, устанете, и тут мы все вместе водочки и выпьем…
— Этот подлец мне Светку простить никак не может! — кричал Фурсов и делал вид, что вырывается.
— Московскую подстилку не к месту вспомнил, — отметил Олег.
— Она была твоей женой! А теперь она моя жена! — продолжал кричать писатель Фурсов. — Я отбил ее у тебя!
— Я пойду? — тихо попросился домой Поземкин.
— Да сейчас все это закончится, — успокоил его Смирнов.
Первым, как и предполагал Казарян, устал Олег.
— Ну, отбил и отбил. А самое главное, к папе прибился.
— Ты Дмитрия Федоровича не смеешь трогать! — еще в объятиях Казаряна сделал заявление Владислав и тут же обратился с просьбой к режиссеру-постановщику: — Отпустил бы ты меня, Рома!
— С ножом на людей кидаться не будешь? — поинтересовался Казарян. — Зубами Олегу глотку не перегрызешь? Говори, будешь или не будешь?
— Не буду, — решил Фурсов, и Казарян отпустил его с условием: — Помоги мне на стол накрыть.
Роман и Владислав мирно расставляли бутылки, консервные банки, банки стеклянные, а также тарелки, раскладывали ножи и вилки.
— Они, что — понарошку? — спросил у Смирнова Поземкин. Тихо опять же спросил.
— А у них все понарошку, — ответствовал Смирнов, но мысль развить не успел, потому что в номер впорхнула Жанна и с ходу возмутилась:
— Что это у вас на столе?! Опять общежитие ПТУ? Роман Суренович, вы же армянин, кавказский человек, для которого красивый стол — святыня!
Не прекращая монолога, в котором мужчины скрупулезно сравнивались с некими парнокопытными животными, Жанна ловко переместила маринованные огурцы и помидоры из стеклянных банок в тут же нашедшиеся в буфете салатницы, шпроты и кильки ровными рядами расположила по специальным тарелочкам, тонко нарезала колбасу и сыр. За пять минут завершив все дела, она еще раз озабоченно осмотрела стол и, гордясь, среди присутствующих мужчин, наконец, разглядела Поземкина. Приказала:
— Мужичок, давай-ка сбрось мундир. И так в компании милиционеров — пруд пруди.
— Вы — актриса? — покорно снимая китель, осведомился Поземкин.
— Весь мир — театр, все люди — актеры, — торжественно возгласила Жанна и добавила попроще: — А вообще-то, я — прислуга за все.