— Все-то ты, Чекунов, знаешь, а почему хутор Жоркиным называется — не знаешь.
— А вы знаете?
— Знаю. Потому что там Жорка жил.
Умыв Чекунова, Смирнов развеселился. Да и похмелья не было: вчера, слава Богу, мало пил. Сидел, сквозь приспущенные ресницы самодовольно и с удовольствием рассматривал окрестности.
— Сейчас глухариный ток проезжать будем, — предупредил Чекунов. — Стаю поднимем. Может, пульнете на счастье?
— Тогда стой, — приказал Смирнов. Чекунов заглушил мотор. Затихло все. Только слышно было еле-еле, как пели страстные свои, простыв, как мычание, любовные песни глухари-мужики. Смирнов постоял недолго, разрабатывая в уме тактику внезапной атаки на глухарей. Все понял: — Ветер от нас на них, взлетать будут, следовательно, на ветер, на меня. Ты, Витя, будь добр, сделай кружочек, обойди их и шугани хорошей дрыной, чтоб про любовь забыли и поднялись.
— Жаль, автомат не захватил, — огорчился Чекунов.
— Без автомата обойдемся. Ступай, действовать надо.
Чекунов бесшумно углубился в чащу. На то, на се ему понадобится шесть-семь минут. Смирнов вытянул из сбруи парабеллум, небрежно проверил, обеими руками взялся за рукоятку, поставил ноги на ширину плеч, упруго присел несколько раз, выбрал, наконец, оптимальное положение, выпрямился, опустил в расслабленных руках парабеллум и стал ждать. Не жадничать. Двух. Желательно с двух же выстрелов.
Невдалеке Чекунов завыл ужасно, грохнул о стволы ближних деревьев дрыной. Шуму получилось достаточно. И вот он — взлет. Сначала — оглушительный свист и треск крыльев, будто лермонтовский демон к своей девице полетел. А затем — веер. Смирнов сразу увидел своих двоих — полупудовых секачей. Глухари летели на него и начали забирать вверх. Линия полета и линия выстрела пересеклись. Раскорячившийся Смирнов дважды выстрелил, и дважды затрещали от тяжести недалекие кусты. Подошел Чекунов.
— Иди вон в тех кустах пару подбери, — приказал Смирнов.
Чекунов искал недолго. Вернулся, держа глухарей за лапы. Сообщил:
— Тяжелые, заразы. Оба — на пуд, не меньше.
Смирнов дозарядил обойму, загнал парабеллум в сбрую и спросил:
— Проверял, каков я, да, лейтенант? Ну, и каков? — Смирнов требовательно смотрел на Чекунова, а тот молчал. — Ну, ладно. Кинь в коляску, а я с тобой сзади в обнимку поеду.
— Лунная долина, долина Саномы. Именно о такой мечтал тайный алкоголик Джек Лондон, — констатировал Смирнов, сверху озирая действительно чудесную долину. Отроги древних гор здесь будто замерли в нерешительности, оставив незавоеванным обширное плато, на котором не разбросанная еще, собранная и целеустремленная Чоня нарисовала необъятных размеров греческую букву омега. Да и человек здесь не особо старался портить: целесообразно и так, чтобы не бросались в глаза, были поставлены фермы, в явном ладу с геометрией сделаны грядки и прорыта канава, пруд находился подальше от ферм, ближе к пяти жилым фронтоватым коттеджам и конторе. Даже два длинных барака для сезонников производили приличное впечатление: ни помойного мусора вокруг, ни залатанных ржавых железом стен, ни битых стекол.
— Где их пристань? — спросил Смирнов.
— Сразу же за конторой. Да какая пристань — причал: шесть моторок и с десяток весельных.
— Ты их все осмотрел?
— Все до единой.
— Тогда поехали смотреть еще раз.
Роберт Евангелиевич Воронов встретил и не зло, и не добро — как положено встретил. Смирнов и Чекунов слезли с мотоцикла, поручкались. Чекунов, по предварительному наущению Смирнова, вынул из коляски двух глухарей и протянул Воронову:
— Мы и в гости не с пустыми руками!
— Из пистолета? — глядя на Смирнова, спросил Воронов.
— Из парабеллума, — слегка поправил Смирнов.
— На земле, когда они токовали, — уверенно догадался Воронов.
— Влет, Роберт Евангелиевич, — серьезно опроверг Смирнов. — Влет.
— Я-то думал, что Витя у нас все до конца высмотрел, — вдруг совершенно иным, официально бодрым голосом заговорил Воронов, — ан нет. Доверяй, но проверяй. Контроль за подчиненными — наиважнейшее дело.
— По-моему, среди ваших, — тихо вспомнил Смирнов, — несколько иная поговорка ходила: друг, друг, а обыскать надо!
— Среди наших, — демонстративно поправил Воронов.
— Я в вертухаях не служил, — сказал Смирнов.
— Тогда, судя по фене, в приблатненных ходили?
— Ловил приблатненных, было дело. И блатных тоже ловил. И законников, и душегубов. Тех ловил, кто людям жить мешал.
— А я их стерег, чтобы не убежали.
— Вы и других стерегли. В основном других, Роберт Евангелиевич.
— И другие были не ангелы.
— Конечно. Ангелов-то за колючей проволокой не удержать: взмахнули прозрачными крылышками и улетели. А у вас, верно, ни единой утечки, кроме естественной, так сказать, смерти? «Шаг вправо, шаг влево — считается побег!» — жестким рявкающим конвоирским приказом заключил Смирнов.
— Что смотреть будете? — как ни в чем не бывало спросил Воронов.
— А что на глаза попадется, — беспечно ответил Смирнов.
— Тогда я пойду. У вас — экскурсия, а у меня — дела, — решил Роберт Евангелиевич. — Если вам что-либо понадобится, обращайтесь к моему заму.
Глядя в широкую спину Воронова, Чекунов вспомнил:
— А с глухарями что?
— Я повара пришлю, — не оборачиваясь, ответил Воронов. — Он вам их приготовит.
Смирнов беззвучно улыбался, скалился, хищно обнажая зубы.
— Завели его специально, Александр Иванович?
— А то!
— Зачем?
— От злости в беспамятстве может что-нибудь не то сделать, в раздражении мечась, невольно скрываемое показать…
— Ну, и что он вам сейчас показал?
— Зубы, Витек, зубы.
У конторы элита — агроном, зоотехник, ветеринар и инженер-механик — вежливо поздоровались с ними и, извинившись за напоминание об обеденном времени, разошлись по своим роскошным особнякам.
— А у рабочих сейчас тоже обед? — с опозданием спросил Смирнов.
— Обед, обед, — подтвердили сзади. Смирнов обернулся. Ему улыбался плотный средних лет коротко стриженый человек в сапогах, бриджах, в пиджаке на гимнастерку.
— Это вы зам Евангелиевича, старшина? — командирски поинтересовался Смирнов.
— Так точно, товарищ подполковник! Вас к рабочим проводить?
— А где они обедают?
— Летом, как сейчас, за бараками — открытая столовая. Свежий воздух, солнышко, шум тайги — все это аппетита прибавляет. Вас туда проводить?
— Не надо. Мы и сами дорогу найдем — хорошо объяснил.
За двумя длинными столами под навесами стучали ложками человек двадцать пять — тридцать. Смирнов заглянул в миску ближайшему: наваристые щи с хорошим куском мяса. Он прошел вдоль столов, стараясь рассмотреть лица. Не удалось: лица смотрели в миски, а не на него. Вернувшись на исходную, Смирнов задал громогласный вопрос:
— Кто-нибудь из вас знает меня, едоки?
Мгновенный косяк Смирнов словил, как фокусник, и направился к тому, кто этот косяк даванул. Словленный обреченно поднялся:
— Ты уже поел, Помидор? — поинтересовался Смирнов.
— Ага. Больше не хочется, — ответил тот, кого Смирнов назвал Помидором. Нет, не помидор напоминал этот гражданин, скорее сухой стручковый перец. Смирнов с брезгливой жалостью смотрел на него.
— Марафетишься?
— Да нет. Так, траву изредка покуриваю.
— Где дурь берешь?
— Что же вы меня перед народом, Александр Иванович? — почти прорыдал Помидор. — Может, лучше в сторонку отойти?
— Может и лучше, — согласился Смирнов. — Пошли.
Втроем уселись на высоком обрывистом берегу Чони, ножки свесили.
— Видали, какой стал? — с тоской начал Помидор. — Раньше-то: Леха, Леха, синьор Помидор. Первый щипач по Москве! А сейчас что осталось? Одна кожура.
— Не кожура, Леха, — поправил Смирнов. — Шелуха. Где дурь достаешь?
— Есть добрые люди.
— Значит, здесь за один марафет горбатишься. И давно?
— Три года, как срок отмотал.
— И сдохнет в тайге лихой москвич, классный щипач-писака Леха Крутов.
— Сдохну, — согласился в безнадеге Леха.
Не оборачиваясь, Смирнов отчетливо и невыразительно, как машина, произнес:
— Никогда не делай так, старшина. Сегодня все обошлось, а в другой раз, если ты так же незаметно ко мне подбираться будешь, с испугу могу и выстрелить, — Смирнов резко вскочил на ноги, развернулся. — И еще. Тебя мама разве не учила, что подслушивать — нехорошо?
— Я вам сюрприз, а вы такой крик, — удивился — развел руками старшина. — Кстати, меня зовут Иваном Фроловичем. Ваши глухари дух дают — весь хутор сбежался! Может, к столу?
— Иван Фролович, значит, — чтобы запомнить, повторил Смирнов. — Вот что, Иван Фролович, иди-ка ты… туда и подготовь все по высшему разряду. А мы погуляем немного и сразу на готовенькое. Компрене?
— Так точно! — откликнулся Иван Фролович и, развернувшись через левое плечо, направился к конторе.
— Это что — мы на канцелярских столах закусывать будем? — удивился Чекунов.
— За конторой пристройка, — объяснил Леха. — Апартаменты для приема гостей.
— А меня позавчера там не принимали, — обиделся Чекунов.
— Так вы по чину не гость, а служивый, — показал московские зубки Леха.
— Леха, быстро! — полушепотом просвистел Смирнов. — Крыса в тот вечер здесь был? Не мнись, не майся, тебе еще старшину догонять, чтобы вне подозрений. Да? Нет?
— Да, — не шепнул даже, прошелестел Леха и ускорил шаг — догонять Ивана Фроловича.
Смирнов тухло и как бы сквозь смотрел на Чекунова. Тот, ошалев от только что полученной информации, до невозможности растопырил глаза и спросил:
— Что делать будем, Александр Иванович?
— По бережку прогуляемся до пристани.
— Людей надо расспрашивать, людей! — в азарте запротестовал Чекунов.
— Нет здесь людей, — грустно сказал Смирнов. — Здесь добровольные зеки, охрана и четверо небожителей, которые ничего не желают знать. На пристань, Витя, на пристань!
— Далась вам эта пристань!