— Ура!! — вскричала в бассейне жизнерадостная молодежь.
— Ура! — поддержал их Владислав Фурсов и, скинув простыню, нырнул в бассейн.
— Какой непосредственный и веселый, а? — поделился с Олегом впечатлениями о писателе Георгий Федотович.
— Угу, — согласился Торопов, — как и его тесть Дмитрий Федорович.
Не стал расспрашивать про фурсовского тестя секретарь райкома: знал, кто такой Дмитрий Федорович, понимал, что не следует давать повод Торопову для шокинга местного значения, и поэтому обратился к Смирнову:
— Как, на ваш взгляд, Александр Иванович, работает наша милиция?
— Весьма оперативно, — поначалу доброжелательно отметил Смирнов и добавил: — Информирует партийные органы о речах и поступках некоторых, как ей кажется, важных, приезжающих в ваш район, площадь которого равна Бельгии.
— Бенилюкса, — по привычке поправил Георгий Федотович. — И откуда же у вас такие сведения?
— От вас.
— Не понял.
— А чего тут понимать? Фразочка-то по телефону о том, что я пока на партийном учете у вас не состою, сказана была мною капитану Поземкину.
— А ловко вы все сопоставляете! — похвалил Смирнова секретарь.
— Профессия у меня такая — все сопоставлять. — Смирнов встал, скинул халат и перед тем, как окунуться в бассейн, спросил: — Девицы-то на всякий случай? Вдруг московский мент по пьяни или глупости начнет к ним приставать с гнусными предложениями?
— Успокойтесь, Александр Иванович. Девушки наши скромные и переборчивые.
— Следовательно, на меня, старика, не клюнут? Гора с плеч! — Смирнов подмигнул секретарю и глянул на Торопова: — Олег, искупаемся? Ты помоложе, песни поешь, в милиции не работаешь, может, на тебя клюнут?
— Они на знаменитого писателя клюнули, — наблюдая за действием в воде, сообщил Торопов, но простыню скинул. — Что ж, Саня, в бой — отбивать!
Вдвоем они одновременно нырнули с борта и, хорошо ориентируясь в подсвеченной воде, поплыли почти по дну, маневрируя, чтобы не задеть, меж весело шевелящихся, как бы подвешенных, милых женских ножек. Прямо-таки подводный слалом. Вынырнули, наконец, помотали головами, осмотрелись.
Фурсов обучал блондинку с хорошей кожей стилю баттерфляй. Не подумав, Смирнов решил продекламировать известный хулиганский стишок:
— «Стиль баттерфляй на водной глади нам демонстрируют две…»
— Саня! — вовремя и не вовремя прервал его Олег. Блондинка, похоже, ничего не поняла, но Фурсов отреагировал сурово:
— Не ожидал я от вас, Александр Иванович!
— А я от тебя, Владислав! — тут же получил писатель от Олега: — Молодожен, а девушек хватаешь, как с голодухи.
— Владислав Константинович меня снизу слегка поддерживает! — вступилась за писателя блондинка.
— А можно я сверху? — двусмысленно предложил Олег.
— Сверху плавать не учат, — возразила интеллектуальная блондинка.
— Я вовсе не плавать учить вас буду!
— Какие вы пошлости говорите, Олег! — оживленно и бодро возмутилась блондинка.
А Смирнов уже плавал. Четыре раза в одну сторону, четыре — в другую. От стенки до стенки. Четыреста метров, минут двадцать. Устал. По лесенке выбрался на бортик, отряхнулся, как пес, вытерся неизвестно чьим полотенцем и вдруг ощутил, что он еще молод, здоров, как бык, и бешено хочет действия.
Но действовать ему не позволили. На террасу вышел тучный предисполкома и запретительно махая руками, объявил:
— Ужинать, ужинать, ужинать, ужинать!
…Предчувствуя, Смирнов за ужином тайно манкировал. Он умел это делать: пить воду так, что все опасались, как бы не перебрал с водкой милиционер. И наедаться не хотелось: уж больно хорошо было ощутить себя в стопроцентной физической форме. Ложку салата, чтобы тарелку измазать, кусочек красной рыбки — водку закусывал, кусочек медвежатины, кусочек птички… А горячее холую тихо вернул.
Остальные взбодрились прилично. Мужская часть, поддав как надо, уже с псевдоотеческими улыбками стала поглядывать на молодую комсомольскую женскую поросль. Но комсомолки жаждали эстетических наслаждений. Тоже хорошенько приняв, девицы разрумянились, возбудились и, забыв на вечерок табель о рангах, стали настойчиво и даже тиранически требовать:
— Теперь пусть Олег споет!
— Он новую песню сочинил про директора нашего леспромхоза!
— Олег, ну, Олег! Ну что вам стоит?
— Мужчины, ну, попросите и вы его!
Особенно стремилась к искусству блондинка, которая и в одежде была хоть куда. Она умоляюще смотрела на Олега, одновременно кидая требовательные взгляды на второго секретаря. Наконец, второй секретарь, взглядом же посоветовавшись с Георгием Федотовичем и получив молчаливое согласие, раздумчиво предположил:
— А почему бы вам, Олег, действительно не спеть?
— Гитару, братцы, с собой не захватил! — ликующе признался Торопов.
— Вася… — страдальчески позвал первый.
И был день второй. Была, была гитара! Возникнув как бы ниоткуда в руках Васи, она перекочевала на колени Олега, который с интересом профессионала осмотрел ее и, удовлетворенно хмыкнув, стал подтягивать колки. Наладив инструмент, он отсутствующим взглядом осмотрел всех и согласился:
— Ладно, — и, тронув струны, предварил: — «Деревянный самовар».
Олег пел, а Смирнов решил осмотреть, наконец, помещение. Драгоценное дерево, гранит, мрамор, бронза, хрусталь…
Кого, кого же должен осчастливить деревянный самовар? Покончили с деревянным самоваром. Начальники вежливо поаплодировали, сделав вид, что все так и задумано, а девицы опять взвились:
— Олежек, теперь «Баклан на стреме»! Ну, Олежек!
— Нет уж, нет уж! «Вася в бане»!
— «Штрафбат»! «Штрафбат»!
— «Цветы с Эльбруса»!
Оказалось, что наиболее передовая часть женского населения районного центра Нахта хорошо знакома с творчеством подпольного певца. Георгий Федотович с некоторым даже отвлеченным любопытством рассматривал своих дамочек.
— Сейчас бы песню спеть о подполковнике Смирнове, — мечтательно сказал Олег Торопов и посмотрел на подполковника Смирнова. — Но, к глубокому моему сожалению, я еще не успел сочинить ее. Неплохо бы она сейчас прозвучала, а Саня?
— Ты ее не сочинил, Слежек, — мягко напомнил Смирнов.
— Завтра сочиню, — пообещал Торопов и объявил: — «О вреде табака».
Все слушали о том, как директор леспромхоза бросал курить. Вдруг рядом со Смирновым возник Вася и, клонясь к милицейскому уху, прошептал:
— Вас, Александр Иванович, там Поземкин спрашивает.
Первый секретарь он потому и первый, что должен все видеть, все слышать, все замечать, все подмечать и делать выводы. Несмотря на порядочное отдаление, Георгий Федотович усек разговор Васи со Смирновым и спросил демократически негромко, чтобы не мешать песне:
— Что там, Вася?
— Поземкин, Георгий Федотович. Посоветоваться с Александром Ивановичем.
— И со мной, — принял решение секретарь и выбрался из-за стола.
Поземкин в холле стоял, хотя присесть где было: кресла у двух низких столиков, кресла у холодного сейчас камина. Поземкин стоял, потому что сидеть здесь ему было не по чину. Сел только после приглашения Георгия Федотовича:
— Садись, Поземкин. Садись и излагай.
Сидеть на краешке низкого кресла крайне неудобно, но Поземкин, понимая, что иначе нельзя, сел именно так. И руками развел, извиняясь:
— Излагать-то вроде бы и нечего, Георгий Федотович.
— Тогда сообщай, — подбодрил капитана благодушный секретарь.
— Ратничкина в городе видели, — в одной фразе изложил всю информацию Поземкин.
— Где, когда? — быстро спросил Георгий Федотович.
Поземкин глянул на свои наручные часы и доложил:
— Час двадцать тому назад у тракторного парка недалеко от моста через Змейку.
— Парк и Змейка, наш ручей, на самой окраине, — пояснил Смирнову Георгий Федотович. И опять к Поземкину: — Меры приняты? Район оцеплен?
— Так точно! Задействован весь личный состав и народная дружина. Второй час идет тщательное прочесывание лесного массива, в котором, вероятнее всего, спрятался Ратничкин.
— Привлеки пожарных, привлеки райкомовскую охрану, скажешь, я распорядился, комсомольский актив подними…
— Комсомольский актив здесь, — перебив, невинно напомнил Смирнов.
— Комсомольский актив подними, — упрямо повторил Георгий Федотович. — И чтобы муха вылететь не могла из этого массива.
— Так точно, — опять согласился Поземкин.
— Действуй, — дав генеральную линию, секретарь посчитал свою руководящую миссию завершенной. Пойдемте, Александр Иванович, Гриша теперь сам во веем разберется.
И не оглядываясь, пошел в обеденный зал.
— Я на минутку задержусь, Георгий Федотович, — сообщил его спине Смирнов.
— Ну-ну, — опять же не оборачиваясь, полусогласился секретарь.
Смирнов дождался, когда неторопливая фигура хозяина исчезла за двухстворчатыми дверями, и задал свой вопрос:
— Кто видел Ратничкина?
— Петро Арефьев.
— Кто такой?
— Как раз из райкомовского ВОХРа.
— Он же по должности при пугаче. Что же не пальнул?
— Охранники оружие сдают сразу же после дежурства. А он как раз после дежурства домой шел.
— Где он сейчас?
— На прочесывании. Вместе со всеми.
— Добудешь мне его, — решил Смирнов и спросил: — Ты на чем, Гриша?
— На «газоне».
— Мне местечко найдется?
— Я один за рулем. И шофера своего в цепь погнал.
— Обожди, я кителек и фуражку накину…
Поземкин выбрал какую-то кратчайшую дорогу к тому лесному массиву, в котором ловили злодея Ратничкина. Лучше бы не выбирал: малоотрессоренный «газон» делал из московского подполковника таежную отбивную. Кидало вверх-вниз так, что в свете фар поочередно были видны вершины вековых сосен и черные ямы на так называемой дороге.
— Нам дороги эти позабыть нельзя… — попытался было спеть Смирнов и был наказан: в самом прямом смысле слегка прикусил язык. Стал осторожнее — заговорив, рот широко без надобности не открывал: — На кой черт ты народ поднял, Гриша?