Морган подумал, что ему не нравится это холодное изображение Бога. В нем не было человечности, и оно почти уничтожало то тепло, которое источали живые стены часовни. Даже голубоватое сияние неугасимых лампад и золотые огоньки свечей, поставленных паломниками, едва скрашивали холодное спокойствие, исходившее от Царя Небесного.
Морган смущенно окунул пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился, пройдя по узкому нефу. Первое ощущение безмятежности, прошедшее после того, как он более внимательно осмотрел часовню, было теперь окончательно вытеснено чувством опасности. Ему явно не хватало клинка на боку и хотелось поскорее уйти из этого места.
Он задержался у столика в центре нефа, чтобы зажечь тонкую свечку, которую полагалось перенести в центр часовни и оставить у алтаря. Пока загорался фитиль, в его памяти вспыхнуло на мгновение другое пламя — пламя, которым горели на солнце волосы той женщины в карете. Свеча разгорелась, Морган почувствовал капли горячего воска на пальцах и направился к алтарю.
Алтарные врата были закрыты, и Морган, опустившись, на одно колено, поклонился, коснувшись замка, висящего на входе в алтарь. Свечи, поставленные другими паломниками, мерцали на полочках позади алтарной ограды, перед образом святого. Морган стал подниматься, и в тот же миг замок со щелчком открылся. Он отдернул руку, почувствовав, что уколол тыльную сторону ладони обо что-то острое. На коже выступила капля крови. Он машинально поднес пораненную руку ко рту и, уже отходя от ограды, подумал, что там не должно быть ничего острого. Морган вернулся, все еще облизывая ранку, наклонился к замку, чтобы рассмотреть его внимательнее, как вдруг комната завертелась у него перед глазами. Не имея сил выпрямиться, он почувствовал, что его затягивает бешено кружащийся вихрь, смешавший все краски вокруг в одну.
«Мераша!» — пронзило его сознание.
Она, должно быть, была на замке ограды, и когда он поранил руку, попала ему в кровь. Хуже того, это было не просто помутнение разума от мераши, обычно поражающее Дерини, — его сознание столкнулось с чем-то другим, с какой-то нарастающей могущественной силой, затягивающей его в забвение.
Он упал на четвереньки, пытаясь еще противостоять ей и с ужасом осознавая, что уже поздно, что нападение было слишком неожиданным, а отрава слишком сильной.
Потом чья-то огромная рука потянулась к нему, заполняя собой всю комнату, заслоняя плывущий, дрожащий свет, клубящийся вокруг него.
Он хотел позвать Дункана, но боль уже поглотила его разум. В последний раз он попытался стряхнуть с себя эту зловещую, одолевающую его силу, но все было бесполезно. Казалось, его крики могут расколоть небесный свод, но незамутненной частью своего сознания он понимал, что и голос его поглощается этой силой.
Он чувствовал, как падает и беззвучно кричит, цепенея и проваливаясь в пустоту.
Потом настала тьма.
И забвение.
Глава XIII«Спускаясь в чертоги смерти…»[15]
С тех пор, как Морган четверть часа назад вошел в гробницу Святого Торина, небо заметно потемнело. Во дворе не было никого, кроме Дункана. Сырой, гнетущий ветер шевелил его каштановые волосы и выдувал длинные пряди из хвоста вьючного пони прямо ему в лицо, пока он пытался оторвать от земли левую заднюю ногу животного. Наконец пони поднял ногу, и священник смог счистить грязь с его копыт кинжалом. Где-то за горизонтом прогремел гром, возвещая приближение новой грозы, и Дункан, не отрываясь от своего занятия, нетерпеливо посмотрел на часовню.
Что Аларик делает там так долго? Он вошел уже давно. Может быть, что-нибудь случилось?
Он отпустил ногу пони и спрятал кинжал в ножны.
Это не похоже на Аларика — так долго копаться. Конечно, нельзя назвать его кузена безбожником, но проводить столько времени в никому не известной усыпальнице, когда Гвиннедская Курия собралась в полном составе, чтобы осудить их?
Дункан нахмурился и наклонился над мешком, навьюченным на пони, поглядывая поверх крупа животного на вход в часовню. Сняв кожаную шапочку, он вертел ее и теребил приколотый к ней знак Торина. Наверное, что-то не так. Что-то его там задержало.
Решительным жестом водворив шапку на место, Дункан пошел через двор. Потом он вернулся, решив отвязать коней на случай, если придется спасаться бегством, и снова направился к гробнице. Когда он вошел, за перегородкой послышалась какая-то возня, и тотчас раздался скрипучий голос монаха:
— Сюда нельзя входить с оружием. Ты это знаешь. Это священная земля.
Дункан нахмурился. Он вовсе не собирался нарушать местных обычаев, но и не решился бы остаться без оружия при теперешних обстоятельствах. Если Аларик в опасности, придется сражаться за двоих. Левая рука Дункана невольно потянулась к рукоятке меча.
— Я ищу того человека, который вошел сюда сразу после меня. Вы его не видели?
— Никто сюда не заходил с тех пор, как ты совершил поклонение, — последовал надменный ответ. — Ну что, ты сам расстанешься со своим оружием, или мне позвать на помощь?
Дункан настороженно взглянул на перегородку. Все это казалось ему весьма подозрительным. Он осторожно спросил:
— Так вы уверяете меня, что не видели вошедшего сюда человека в коричневой шапочке и кожаном охотничьем костюме?
— Я же сказал тебе, здесь никого не было. А теперь уходи.
Дункан твердо сжал губы.
— А вы не думаете, что я и сам могу посмотреть? — холодно спросил он, приближаясь к двойным дверям и распахивая их.
Шагнув в усыпальницу и захлопнув за собой двери, он услышал возмущенный крик монаха, но ему было уже не до того. Особое, свойственное всем Дерини, чутье сразу привело Дункана в середину нефа. Как и сказал монах, в маленькой часовне никого не было — сейчас, во всяком случае. Но куда же делся Аларик, если здесь всего один вход?
Приблизившись к ограде алтаря, Дункан внимательно осмотрелся, пытаясь понять, что здесь изменилось с момента его посещения. Ни одной свечи не прибавилось на полочке у алтаря, но одна, сломанная и раздавленная, лежала на полу возле ограды — ее он прежде не видел. А дверца — была ли закрыта дверца, когда он здесь был?
Конечно, нет.
Тогда почему Аларик закрыл ее?
Точнее, Аларик ли ее закрыл? И если да, то зачем?
Он оглянулся и увидел, что двери слегка приоткрылись и в проеме мелькнула щуплая фигура в коричневой рясе.
Ах вот как, монашек за ним шпионит! С минуты на минуту он вернется с подмогой.
Дункан снова повернулся к алтарю и склонился над оградой, осматривая замок. Вдруг его взгляд остановился на каком-то предмете, лежащем за оградой, которого раньше здесь не было. Он похолодел.
Там, на полу, лежала смятая поношенная коричневая шапочка с ремешком, который крепился под подбородком.
Шапочка Аларика?
Ужасное подозрение шевельнулось в глубине его сознания. Дункан протянул руку за шапочкой и зацепился за что-то рукавом. Осторожно осмотрев замок, он обнаружил вдруг острый металлический шип. Высвободив рукав, Дункан наклонился еще ниже. Какое счастье, что он не дотронулся до замка.
Мераша!
Дункан содрогнулся от ужаса, отпрянув в холодном поту, и с трудом удержался от желания бежать отсюда без оглядки. Припав на одно колено, он оперся об ограду, восстанавливая дыхание и успокаиваясь.
Мераша. Теперь все понятно — закрытая комната, шапочка, замок…
Он словно увидел все, что здесь произошло. Вот Аларик приближается с зажженной свечой к ограде алтаря, так же как он сам перед этим. Вот наклоняется в поисках потайного замка. Он, конечно, настороже и готов к опасностям, которые, возможно, таит это место, но даже не подозревает об угрозе, заключенной в безобидном на вид замке. Вот выступающая из него колючка пронзает не рукав, а живую плоть, посылая замутняющее разум зелье в тело ничего не подозревающего человека.
Кто-то, затаившийся в засаде, выждал, пока отрава ослабит лорда Дерини, а затем его, беспомощного, куда-то уволокли. И что уж там дальше — неизвестно.
Дункан тяжело вздохнул и огляделся, вдруг осознав, как он сам был близок к тому, чтобы тем же путем последовать за своим родственником. Надо было торопиться. Рассерженный монашек вот-вот вернется, и не один. Но, прежде чем покинуть это место, нужно найти хоть что-то, какую-то самую ничтожную нить, за которую можно было бы уцепиться, чтобы найти Моргана. Он ума не мог приложить, где Аларика искать. Каким же образом его вынесли отсюда?
Вытерев рукавом мокрый лоб, Дункан наклонился и вытащил кожаную шапочку между прутьями ограды. Немного подумав, он сосредоточился и вдруг почувствовал обволакивающую его боль, путаницу в мыслях; тьма подступала к нему со всех сторон. Судорожно прижимая к груди шапочку, он уловил отзвуки тех страданий, что испытывал его кузен, когда ее сорвали с его головы.
И вот он уже где-то в другом месте, и мельком видит безликие тени таких же путников, как и все на этой дороге. Он чувствовал, что это солдаты, что они приближаются к нему с какой-то целью, но с какой — распознать не мог. Еще он уловил какую-то зловещую черноту, исходившую от маленького монашка за перегородкой. Разум его наполнился ненавистью к тем, кто готовил ему преждевременную гибель.
Узнал Дункан и кое-что еще: монашек видел, как Аларик вошел, но не только не видел, а и не ожидал увидеть, как он покинет часовню.
Дункан вышел из транса и дрожа, в тоске привалился к ограде алтаря. Ему надо уходить отсюда. Монах, который, очевидно, принял участие во всем, что произошло, мог с минуты на минуту привести солдат, и, если Дункан хочет помочь Моргану, он не может позволить себе угодить в плен.
Дункан со вздохом поднял голову и в последний раз окинул взором алтарь. Да, ему надо бежать, и как можно скорее.
Но где же Аларик?
Он лежал на животе, его правая щека покоилась на твердой холодной поверхности, покрытой чем-то шероховатым и затхлым. Первым его чувством, когда он очнулся, было чувство боли — пульсирующей, начинающейся где-то у кончиков пальцев ног и кончающейся в затылке.