— О, — усмехнулась Наталья. — Такая попа спортивная, а показать стеснялся…
Она протерла ваткой со спиртом «мишенное поле» и с силой воткнула туда иголку. Матрос приглушенно вскрикнул.
— Готово! — звонко доложила фельдшер, — минут через двадцать подействует. Эффект на острие иглы…
Матрос вымученно кивнул.
— Здесь стой, — сказала ему фельдшер. — Чтобы я видела, как у тебя идет процесс выздоровления.
— На огневом рубеже военнослужащие находятся в средствах защиты! — громко напомнил Шабалин.
Матрос медленно начал надевать бронежилет, умудряясь напялить его на себя задом наперед. Миша Хвостов рывком поправил его, помог застегнуть ремни и водрузил на голову матроса защитный шлем.
— Если бы я такое про цитрамон и казарму сказал своему ротному, — не выдержал старшина, — когда служил срочку, я бы потом замучился бегать по полигону в броне и противогазе. Вместе со всей ротой.
— Прошли те славные времена, — вздохнул подполковник. — Ныне матрос уже не тот пошел. Чуть что — сразу в прокуратуру бегут, да в комитет солдатских матерей. Случись беда — кто воевать будет? Мы в Чечне в своё время четко знали — задача, поставленная матросу, будет выполнена им любой ценой — даже ценой своей жизни. А что сейчас? Цитрамон и коечка в казарме…
— Ничего, товарищ подполковник, — уверенно сказал Паша. — Мы и в новых временах найдём способ качественно донести до сознания личного состава всю пагубность безответственного отношения к службе вообще и преодолению тягот и лишений в частности. — И повернувшись к матросу, спросил: — Правда, товарищ матрос?
— Так точно, — угрюмо ответил Сидоренко.
— А надо было его увезти в казарму, — сказал старшина.
В глазах матроса мелькнула искра надежды.
— Он бы там отлежался, — продолжил Жиганов, — а потом, когда замерзшая на полигоне голодная рота вернулась бы в расположение, я бы всех построил и объявил о необходимости провести в казарме санитарную обработку помещения. Вдруг наш матрос подхватил какой-нибудь вирус в грязном расположении? Впредь надо пресечь распространение болезни! Нет, конечно, матрос Сидоренко продолжил бы отдыхать на своей коечке, а вот остальные матросы и старшины трудились бы у меня всю ночь. Зато к утру в казарме была бы чистота и порядок!
— Поддерживаю, — сказала Наталья. — Давно пора! А тут и случай представился!
— Да и закаливать матросов надо, — вставил Шабалин. — Один то ладно, заболел. Он, конечно, должен в казарме отлежаться. Но вот остальных, пожалуй, я по форме одежды номер два на стадион выгоню — пусть побегают километра три ночью по морозу. Закалка будет — что надо!
— Вы что, сдурели? — подыграл Федяев. — Его же потом зачмырят в роте…
— А что поделать, — Паша картинно развел руками: — если матрос сам не понимает, что с его приходом в армию у него жизнь кардинально изменилась, и теперь больше не будет возможности просто так валяться в койке, то это понимание ему вложим или мы, командиры, или свои же сослуживцы. Но если мы всё по уставу сделаем, то сослуживцы могут и морду набить для ускорения мыслительных процессов.
— Тут и не уследишь… — горько вздохнул старшина.
Матрос молча слушал подначки в свой адрес.
— Да лишь бы не убили, — вставила фельдшер и спросила больного: — Как голова? Проходит?
— Прошла, — буркнул матрос.
— Вы чем-то недовольны, товарищ матрос? — уточнила фельдшер.
— Всем доволен, — снова пробурчал матрос.
— Тогда лайкните за укол! — весело предложила представительница военной медицины.
— Лайк, — угрюмо произнёс выздоровевший защитник Родины.
— На учебное место, — сказал ротный. — Бегом — марш!
Матрос убежал к своему взводу.
— Я еще нужна? — спросила Наталья.
Когда она ушла, старшина сказал:
— Ну, вроде нормально матроса прокачали.
— Пока нормально, потом посмотрим — может еще понадобится, — усмехнулся Паша.
— Что там казачий генерал? — спросил Федяев. — Комбриг за него мне все мозги выел.
— Пристрелял ему две винтовки, — ответил Паша. — Хорошие машинки, очень точные. Нам бы такие.
— Что у него было?
— «Манлихер» и «Зауэр», — с благоговением в голосе ответил Паша. — Нам бы такие…
— Готовься, — усмехнулся Валера. — Бригада в следующем месяце получает четыре «Манлихера» — два три-ноль-восемь и два три-три-восемь.
— Да ладно, товарищ подполковник, — усмехнулся Паша, не веря своим ушам. — Не может такого быть! Они же только у «солнышек» есть!
— Теперь в каждой снайперской роте будут, — сказал Федяев. — Во всех бригадах — мотострелковых, танковых, десантных, морской пехоты и спецназа. Решение принято на самом высшем уровне по результатам анализа действий снайперов на Донбассе. Нам нужно оружие, которым мы сможем дотянуться на полтора километра. И такое оружие мы получаем. А тебе придется своих лучших снайперов отправить в снайперскую школу на повышение квалификации.
— Отправим, — радостно ответил Паша. — Вы меня прямо обрадовали, товарищ подполковник! А то я всё думал, если мы на юга поедем, как там, на открытой местности, работать будем?
— Кое-что еще получите скоро, — усмехнулся Федяев. — Но пока не буду радовать, вопрос окончательно еще не решен.
— Боюсь даже подумать, что нам еще перепадёт… — Паша расцвел и улыбался от уха до уха.
— Генерал на КПП мне гильзу прострелянную показал, — Федяев сменил тему разговора. — Говорит, что ты в нее с одного выстрела на сто метров попал…
— Ну, попал, было, — кивнул Паша.
— Ну, это же не реально, Паша, — Валера улыбался. — Колись, как ты это делаешь!?
— Да как… — Паша замялся на секунду. — Макс четыре гильзы в ряд поставил, они закрывают площадь примерно в три угловые минуты — а это, для такого ствола, плевое дело. Хоть в одну гильзу, да попаду. Главное было отвлечь генерала от наблюдательной трубы, чтобы он подвох не рассмотрел. А потом гильзу простреленную найти…
— Мошенники, — рассмеялся заместитель командира бригады морской пехоты. — Пыль в глаза бедным коммерсам пускаете!
— Зато уважают, — улыбаясь, пожал плечами Паша.
— И легенды про нас потом рассказывают, — вставил старшина.
Подошел Хвостов.
— Матрос Сидоренко показал лучшую кучность на сто метров, — сказал взводник. — Две угловые минуты.
Все удивленно переглянулись.
— Вот тебе и больная голова, — вырвалось у Шабалина.
Глава 2
— Дневальный!
Шабалин носком ботинка поддел отколовшуюся на полу плитку и пнул её в угол туалета. Плитка ударилась о стену и звонко раскололась на несколько частей. На пороге появился матрос с красной повязкой дневального на рукаве.
— Товарищ командир, вызывали?
— Так, Беляев, видишь в полу дырку?
— Так точно, товарищ командир. Это прошлый наряд расколол, мы им говорили… но они…
— Если не смог нагнуть старый наряд, то оправдания уже не уместны, товарищ матрос! Идешь к старшине, берешь цемент, песок, ровняешь дыру. Место огородить, чтобы твои же боевые товарищи не затоптали результат твоего труда! Задача ясна?
— Так точно…
— Выполняй.
Матрос убежал.
Шабалин был не в духе. Только что он вернулся с совещания у командира бригады, где его подразделение, и он лично, были отмечены не в лучшую сторону из-за того, что ящики, в которых он вывозил на полигон ротное имущество, оказались окрашенными не в той тональности зеленого цвета, как было в образцовом (с точки зрения комбрига) десантно-штурмовом батальоне. Комбриг этот факт использовал для грандиозного разноса, метал молнии и блистал нецензурной словесностью так долго, что Паша даже притомился стоять по стойке «смирно», около получаса являя собой для всего офицерского состава бригады образец безответственного отношения к военной службе, граничащий с моральным разложением и духовным растлением, что в итоге, по мнению командира бригады, неминуемо должно было привести старшего лейтенанта Шабалина к предательству Родины. Однако, Паша держался с показательной безразличностью к молниям, что в немаловажной степени было обусловлено «разносоустойчивостью», сформировавшейся и укрепившейся в сознании за долгие годы военной службы.
В армии Паша служил давно. Так сложилось, что ему довелось быть срочником в учебном центре инженерных войск, затем контрактником — командиром отделения управляемого минирования в инженерно-саперной бригаде, затем курсантом общевойскового военного училища имени маршала Рокоссовского, и вот уже три года он служил в бригаде морской пехоты, из которых год был командиром стрелковой ротой снайперов. Все его одногодки уже ходили в майорах и были как минимум командирами батальонов или слушателями академий, а вот Шабалину жизнь уготовила другую судьбу — пройти абсолютно через все ступени военной службы, начиная с самых низов. Это обстоятельство хоть и цепляло его самолюбие, но одновременно делало его более подготовленным к очередным ступеням военной карьеры, формируя из него специалиста самого высокого уровня. Будучи еще лейтенантом в десантно-штурмовом батальоне, он увлекся снайперской стрельбой, и, обладая пытливым умом и непреклонной настойчивостью, вскоре в полной мере освоил процесс точного выстрела до такой степени, что при возникновении вакантной должности командира стрелковой роты, у кадровиков не возникло и тени сомнения, кого туда рекомендовать.
После назначения и знакомства с личным составом, Паша с двумя офицерами и тремя контрактниками убыл в окружную снайперскую школу, где три месяца проходил углублённую подготовку, приобретая знания и навыки, необходимые для успешного решения снайперских задач. По окончании курсов он получил квалификацию снайпера третьего уровня и вернулся в роту с расширенным багажом знаний. Спустя год он получил второй квалификационный уровень, который делал его одним из наиболее подготовленных снайперов флота, но никоим образом не помогал избегать бессмысленного выноса мозга со стороны командования бригады.