еприлично для офицера морской пехоты.
Боковым зрением Паша увидел, как второй боевик вскидывает автомат, и пламегаситель его оружия уже в темпе плюёт дымом пороховых газов, а на песке один за другим поднимаются фонтанчики пыли, вздымаясь всё ближе и ближе к сидящему на коленях Паше, прикрытому лишь хлипким кустиком…
— А-а-а… — взвыл Шабалин, вдруг почувствовав, как замедлилось время, и все движения, которые он наблюдал, приобрели эффект замедленной съёмки.
Со всей силы он давил левой рукой на автомат, разворачивая его вправо, к стреляющему боевику, но понимал, чувствовал, что не успевает довернуть совсем не много — уж слишком быстро один за другим появлялись фонтанчики пыли.
Медленно, очень медленно, от автомата боевика отлетали гильзы, одна, вторая, третья, четвертая… медленно от земли поднимался стреляющий ствол, и Паша словно чувствовал линию его огня, знал, в какой момент времени эта линия пересечет его тело. Но и ему оставалось дотянуть совсем не много — и он даже потянул спуск — вот это микродвижение на спусковом крючке — пока оно дойдёт, автомат уже будет смотреть в грудь противника.
Ба-бах! — выстрелил АКМ.
В грудь ударило что-то сокрушительно-тяжелое, опрокидывающее, отрывая тело от упертого в плечо приклада, бросая тело назад, а голову вперед — по закону рычага.
Ба-бах! — Паша успел дожать спуск еще раз, чувствуя как прилетает в грудь еще один удар чудовищной силы.
И вдруг время снова пошло, как обычно. В глазах мгновенно потемнело, и раскинув руками, он завалился назад. Что-то бессвязное вырвалось изо рта — не столько крик, сколько выдох от внезапного, ударного сжатия лёгких. Дыхание остановилось — отбитое солнечное сплетение на время прекратило работу диафрагмы.
Шабалин перекатиться чуть в сторону — лишь бы по нему не повторили столь болезненную процедуру…
— Я убит… я убит… я убит… — мысленно повторял он простую фразу, за которую зацепился разум, осознав, что произошло.
Но удивительное дело — кроме как сбитого дыхания с ним решительно ничего не происходило! Кровь, вроде бы, ручьями не хлестала, силы не таяли, да и стрельбу по нему больше никто не вёл.
«Твёрдо и непреклонно…» — мелькнула в голове фраза преподавателя, которая тут же сменилась еще одной, не менее мотивирующей — «что ты тут разлёгся, как проститутка семидесятых?».
Паша подскочил на четвереньки, выхватил из разгрузки пистолет Макарова, загнал патрон в ствол и только после этого снова приподнялся, выискивая врага.
На дне небольшого овражка лежали оба боевика, воя и пытаясь ползать. Не сходя с места, Паша добил их «контрольками», и лишь после этого позволил себе ощупать ранение. В это же время восстановилось дыхание, и он хватал воздух глубокими и частыми вздохами.
Передняя плита бронежилета была вздута и разлохмачена в двух местах, но под капом на теле никаких следов от пуль он не нащупал. Еще не веря до конца своему счастью, он подхватил автомат и спрыгнул в ложбинку. За изгибом рельефа показалось еще одно тело, и Паша, вскинув автомат, обстрелял его. Человек скрылся.
— Не уйдёшь, — яростно взревел морпех и, выскочив из ложбинки наверх, побежал, не таясь, по её краю.
Спереди раздалась очередь, но Паша, лишь чуть пригнувшись и отпрыгнув в сторону, продолжал бежать вперед.
— Ну, где ты там? — в нём кипела ярость — наверное, за испорченный подарок однокашника — а может, еще почему-то, но он уже не мог остановиться.
Впереди он услышал крик человека, истошный крик страха и безысходности…
Вдруг сзади раздался… автомобильный сигнал, и Паша, пораженный неестественностью такого события, остановился и обернулся: чуть не на него накатывала «капсула» — бронированный КамАЗ с командного пункта.
Машина остановилась прямо над капитаном, который уже чувствовал грани своего разума от калейдоскопа событий, происходящих именно с ним…
— Запрыгивай сюда! — услышал он знакомый голос.
Сбоку открылась дверь, и Паша одним прыжком оказался в кабине.
— Кого ты тут гоняешь? — с усмешкой спросил Валера Федяев.
— Т-товарищ п-полковник, — Паша не заметил, как стал заикаться. — Н-надо т-туда…
Тяжелая бронемашина, словно грузовик-участник ралли Париж-Даккар, спрыгнула в ложбинку, подняв тучу пыли, и выровнявшись, быстро двинулась вдоль этого небольшого углубления — толи разлома, толи высохшего русла. Валера сам сидел за рулём и явно забавлялся развитием ситуации.
Вскоре они догнали бегущего боевика, пропустив его между колес, и проехав еще с полсотни метров, увидели трёх человек, в разных позах разбросанных недалеко друг от друга — у одного из них отсутствовала голова — явно работа Бушуева. Метрах в трехстах впереди в сторону гор убегали еще двое.
— Не, — запротестовал полковник. — Я туда уже не поеду, там вон, острые камни торчат, гаси их отсюда…
Паша открыл дверцу, приложился удобнее, и несколькими выстрелами остановил стремительный бег воинов запрещенной на территории России террористической организации.
— Нравится? — спросил Валера.
Паша несколько раз кивнул, хотя его кивки больше были похожи на дрожь, после чего показал, чтобы Федяев развернул машину.
Когда подъехали к снайперской позиции, Шабалин с облегчением выдохнул: оба его подчиненных были живы — Артём перевязывал Радика, которому взрывом реактивной гранаты посекло руки и ноги, не прикрытые броней. Впрочем, посекло не сильно — обильных кровоизлияний не наблюдалось, да и сам раненый выглядел бодро и гордо.
— Теперь точно мне «мужика» дадут, — радостно сообщил он ротному.
Шабалин присоединился к оказанию помощи, Федяев тоже не остался в стороне.
— Нам не от кого там не прилетит? — все же высказал свои опасения полковник, посматривая в ту сторону, где лежали подстреленные боевики.
— П-прилетело уже, — сказал Паша, все еще не отошедший от пережитого потрясения.
Впрочем, осознавать случившееся он начал только сейчас, и это вызывало у него тремор, рвоту и острое желание уединиться в ближайших кустах.
Загрузив в «капсулу» всё имущество, оценив состояние раненого, решили, что с эвакуацией он может подождать, и броневик вернулся на место побоища. Радика оставили в машине, в открытом верхнем люке — наблюдать за обстановкой, а сами выбрались наружу. Всех троих, убитых снайперами, досмотрели. Радости Бушуева не было конца — у безголового боевика на ногах были фирменные американские шузы его размера.
— Есть на свете бог, — глумился он, стягивая ботинки с убитого. — К гуриям, вообще-то, босиком ходить надо… так что — отдавай, не жадничай!
— Это не арабы, — сказал Валера, рассмотрев трупы. — Европейцы, даром, что с бородами. Обыщите карманы — нужны документы, телефоны, радиостанции…
Вскоре перед машиной уже выложили собранные трофеи: оружие, боеприпасы, средства связи и навигации, содержимое разгрузок и рюкзаков, были здесь и сотовые телефоны и даже блокнот с какими-то записями.
Покрутив в руках блокнот, Валера сказал, что отдаст его переводчикам Чинара, чтобы определить его ценность как источника информации.
Боевика, которого уничтожили колёсами КамАЗа, перекрутило и выдавило во все стороны, досматривать его никто не захотел — все сошлись на мысли, что там ничего интересного быть не может.
— Да и шузы Тёма себе уже нашел, — сверху съязвил раненый.
Сюрприз ждал их на месте, где Паша вступил в ближний бой: у обоих боевиков были пояса шахидов, и просто чудо, что во время перестрелки их не задели пули. Сфотографировав тела и пояса с разных сторон, их решили уничтожить на месте, для чего Паша использовал обычные гранаты. Перед подрывом Шабалин удовлетворенно отметил для себя, что в обоих боевиков из автомата он попал весьма неплохо — как сказали бы опытные стрелки IPSC, группа попаданий не вышла за пределы «альфы». На самом деле весь бой занял не больше двух секунд, которых, однако, второму боевику хватило для того, чтобы отреагировать на внезапно появившуюся, плохо видимую цель, и пустить в неё результативную очередь. Благо, что бронежилет с передней плитой высшей степени защиты, защитил Шабалина от неминуемой гибели.
У самих же боевиков Паша нашел в разгрузках советские гранаты Ф-1, как нельзя лучше подходящие для задуманного. Гранаты были укреплены на поясах со взрывчаткой, чеки были заменены на булавки, к которым был привязан длинный шнур — и из-за укрытия гранаты были приведены в действие. Оба пояса от взрывов гранат тоже сработали, возвестив о себе столбами черного дыма.
Смотреть, что там осталось, никто не захотел.
Один из боевиков, которых Паша расстрелял из «капсулы», оказался жив. Очевидно, у него был пулей перебит позвоночник, и уставшими, но не просящими пощады глазами, он смотрел на приближающихся Шабалина и Бушуева.
— Что ты смотришь на меня, тварь позорная? — спросил Артём, наводя на него автомат.
— Шакалы, — тихо ответил боевик.
— О, — удивился Артём. — Из России?
— Давай, убивай же быстрее, — сказал он.
Паша связался с Федяевым:
— Т-тут т-трёхсотый, и, п-похоже, с-соотечественник н-наш.
— Может, — спросил Валера. — Все-таки двухсотый?
Бушуев с готовностью поднял автомат, но Паша отвел ствол в сторону.
— Ч-чинару, м-может, п-пригодится?
— Ну, тащи тогда, — разрешил Федяев. — Я туда не поеду, колёса еще проколю…
Боевику связали руки, хотя, похоже, ими он владеть уже не мог — пуля разрушила позвоночник. Каким усилием воли он еще держался, было непонятно. На нём разрезали одежду и перевязочным пакетом забинтовали сквозное ранение, отягощенное открытым пневмотораксом. Колоть боевику обезболивающее и противошоковое Паша не стал, руководствуясь не злостью и ненавистью к врагу, а только прагматичной командирской рачительностью: тут своим бойцам медикаментов не хватает, с какой стати тратить их на чужих?
Досмотрев убитого, и забрав с него оружие, боезапас и кое-какие девайсы, Шабалин увидел на поясе армейский нож, о котором давно мечтал — австрийский Glock-81 в песочной окраске. Расстегнув пластиковую петлю, на которой он крепился на поясе, Паша перевесил нож на себя, после чего подхватив раненого, вместе с Бушуевым потащил его к «капсуле».