Поломавшись — мол, СПИД и у нее нет сверхпрочных презервативов, — сучка все-таки согласилась подставить задницу. А что в этих сверхпрочных почувствуешь? Ни хуя. Девица наклоняется над спинкой стула, и я получаю возможность оценить ее атлетическое сложение. Вижу напрягшиеся на ногах сухожилия, вижу голубые прожилки над высокими черными сапогами и чувствую, как пересыхают губы. Я готов врубаться в камень. Несмотря на хорошую смазку, входит туго. Но чем дальше, тем легче. Ей, судя по недовольному шипению, все это не очень нравится, она крутит задом, но, может, все как раз наоборот, и шипит сучка от невиданного наслаждения.
— Остановись, пожалуйста, подожди, — бормочет она и начинает менять позу, переносить вес с ноги на ногу, стараясь освободить внутри себя побольше места, а я возвращаюсь на планету Земля и снова посылаю разведывательный зонд для обнаружения там, внутри нее, признаков иной жизни.
Да… да… я ощущаю гребаную суперсучку как чужую, инородную жизнь в себе… нет, нет, нет, это та космическая лесбиянка, перетрахавшая всю вселенную, но впервые напоровшаяся на стальной хуй, и ей это нравится, она вертится, извивается… У-у-у-у-ух…
Я разряжаюсь прямо у нее в заднице, и она сжимает мой обмякший хуй, так что когда я его вытаскиваю, то резинка уже почти сползла, и на самом ее кончике темнеют крупинки дерьма. А вот жерло моего спермопулемета чисто как стеклышко.
Расплачиваюсь.
— Все, проваливай. Оставь меня в покое.
Падаю на кровать и мгновенно засыпаю. Просыпаюсь примерно через полчаса. Одиноко, настроение на нуле. Открываю мини-бар. Пропускаю пару стаканчиков виски и стучу в дверь Блейдси. Странно, его нет. Вот придурок. Решаю позвонить Банти и делаю это из телефонной будки на улице.
— Как дела, Банти?
— Убирайся!
— Скучаешь по мне? Я рассказал о тебе Малышу Фрэнку. Он хочет полизать у тебя между ног. — Я понижаю голос и, задыхаясь, бормочу: — А я не хочу.
— ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ! — визжит она и швыряет трубку.
Возвращаюсь в отель, поднимаюсь в номер и смотрю мультяшный канал, тихонько посмеиваясь себе под нос. Немного расстроило то, что Банти не приняла к сведению мой совет и не захотела вступить в игру. Наверное, ей немного не по себе в одиночестве, без надежной опоры в лице супермена Блейдси.
Ха! Помяни черта… Слышу, как открывается дверь соседней комнаты.
— Как дела, Клиффорд? — Я улыбаюсь. — Отымел кого?
Он застенчиво улыбается.
— Э… вообще-то нет. Был в Рийксмузее и видел «Ночной дозор» Рембрандта… потрясающая картина.
— И кто там кого оттягивает?
— Ну-у… это не фильм…
— Я знаю, что это! И знаю, кто такой сраный Рембрандт! — Я показываю на себя. — Да, знаю.
Наглый недоделок считает себя самым умным, а на самом деле ни хрена не петрит. Он просто пустышка. Большой ноль.
Мы выходим выпить, и тут я совершаю ошибку, позволив Блейдси позвонить Банти. Интересно было узнать, как подействовал на нее мой разговор. Плохой ход. Даже сидя в баре и видя лишь затылок и покрасневшую шею Блейдси, я понял, что допустил просчет.
Он возвращается совершенно разбитый и подавленный. Голос дрожит.
— Брюс… — Вздох. — Думаю, мне надо вернуться. Банти ужасно расстроена, ей опять звонили. Не следовало мне оставлять ее одну.
— Возвращаться? Нет, приятель, это невозможно. Мы же гуляем!
— Ей нужен номер телефона отеля. Она считает, что я в Скарборо. В общем, я вроде как пообещал вернуться.
— Ну уж на хер!
— Не знаю, как быть…
Он опускает голову.
Ничего не поделаешь — я кладу руку ему на плечо.
— Вот что я тебе скажу, она испоганила всю твою жизнь.
— Что я ни делаю, все не так, — скулит он. — Когда я там, то только мешаю, а когда здесь, то получается, что не забочусь… а Крейг только и делает, что смотрит на меня как на врага и слушает это чертово техно. Скажи, Брюс, чего она от меня хочет? Что ей от меня надо?
— Послушай, Блейдси. Я твой друг, а друг всегда поддержит друга. Я скажу тебе, что нужно делать…
— Мне надо вернуться… — начинает он.
Я смотрю прямо в большие грустные глаза.
— Мы с тобой начинаем большую охоту на блядей. Ты заставишь своего жеребца показать, на что он способен. Мы зададим им такого перца, что они еще долго будут вспоминать некоего Клиффорда Блейдса. А когда вернешься к себе домой, то первым делом устроишь ей хороший чёс. — Я ухмыляюсь и показываю придурку средний палец. — Засадишь ей по самое не могу. И вот что я тебе скажу, приятель. К тому времени она так изведется, что ее губки расступятся перед тобой, как Красное море перед Моисеем. Будешь каждый день кидать ей по палке.
Я показываю, по какой именно палке, чтоб болван не перепутал.
— Ты действительно думаешь, что мне будет от этого какая-то польза?
— Правила везде одинаковые, — с видом знатока киваю я и поворачиваюсь к бармену. — Повтори, друг мой.
Хватит! Я не потерплю, чтобы этот прыщ, этот прибитый жизнью неудачник даже заикался о возвращении домой.
И СНОВА КЭРОЛ
Накрашивая глаза, я всегда чувствую, как просыпается тело. Наверное, правы те, кто говорит, что глаза — ворота души. А моя душа очень сексуальная. Невозможно противиться собственной природе. Этому научил меня Брюс. В такие моменты мне хочется трогать себя… Мне нравится ощущать прикосновение шелковой блузки.
Мне нравится…
Голова идет кругом. Как будто рядом Брюс.
Скоро.
Пора. Я ухожу, мама.
Скажи Стейси, что я скоро вернусь.
Пока.
Бар такой большой. Идеальное место для наблюдения за людьми. Здесь много тихих уголков, где можно спрятаться, стать незаметной.
Сижу. Одна. Вспоминаю, как в первый раз увидела родителей Брюса. Они были хорошие люди и жили в шахтерском поселке в Мидлотиане. Все было хорошо, пока не появился этот искуситель Скаргил, из-за которого стали распадаться семьи, а люди повернулись друг против друга. Брюс не был на них в обиде, хотя они обошлись с ним очень жестоко и даже оттолкнули его, своего собственного сына. Вот чего добиваются эти люди: чтобы распались семьи. Им плевать, но, по-моему, когда у тебя нет семьи, у тебя нет ничего. И Брюс тоже так считает. Ужасно некстати, что Стейси произнесла те страшные слова, но мы не виним нашу девочку; все дети проходят через такую стадию, когда говорят всякие глупости. А что касается Стейси, то, на мой взгляд, она просто попала в нехорошую компанию в школе.
В любом случае выгляжу я на все сто; это видно хотя бы по тому, как пялится на меня парень за стойкой. Знаю, он чувствует то же самое. Что ж, смотри, но не трогай, приятель! У меня туфельки на каблуках, на мне та шелковая блузка и плиссированная юбка. Я ловлю свое отражение в зеркале. Неплохо, Кэрол. Неплохо.
Я знаю, о чем они думают: одинокая женщина в баре и все такое. Они думают, что я проститутка, что меня легко снять. Ну и пусть думают. Пусть думают, воображают, мечтают.
Они хотят меня.
Все эти мужчины, они хотят Кэрол Робертсон.
А получить меня может только один, хотя если он пожелает, чтобы я отдалась другому, я это сделаю, но только ради него. А он никогда не захочет, чтобы я досталась кому-то из тех, кто сидит в этом баре.
Я сделала то, что хотела, и теперь ухожу. Ухожу к дочери. Я хорошая мать и хорошая жена.
Все смотрят на меня, когда я иду к выходу. Я сделала, что хотела.
Я на улице. Что-то с глазами. Вывески, рекламы — все расплывается, как будто слова написаны на иностранном языке. Я не чувствую себя в безопасности здесь. Надо вернуться туда, где я чувствую себя в безопасности.
НОЧНОЙ ДОЗОР
Утро начинается с робкого стука в дверь — это Блейдси. Спрашивает, не хочу ли я спуститься и позавтракать.
— Да, неплохо бы, но вот что я тебе скажу, Блейдси: не собираюсь жрать это дерьмо, которое называется континентальным завтраком. Ветчина, сыр и булочки? Ну уж нет. На Хаарлемервеге есть британское кафе. Пошли туда.
Мы идем по Зингелю, чувствуя, как бодрящий ветерок срывает с лица утреннюю паутину. Заваливаем в «Барни брекфэст бар». Здесь полным-полно долбаных студентов и прочей швали с пустыми карманами, так что я с удовольствием помахиваю пачкой денег, делая заказ: бекон, яичница, сосиски, помидоры, грибы, кровяную колбасу, тосты и чай.
— Ты вчера сорвался в самоволку, — с легкой укоризной говорит Блейдси. — Встретил интересных дамочек?
— Да, вообще-то встретил. Одну шотландку в баре. Милая оказалась девочка.
— Не… ну, ты понимаешь… не ночная бабочка?
Я с превеликим раздражением и досадой смотрю на это горе луковое, которое каким-то нелепым образом просочилось в мою жизнь.
— Нет. Она не ночная бабочка. Неужели ты полагаешь, что я могу встречаться только с проститутками? Неужели ты действительно так думаешь?
— Нет… конечно, чет… что ты… — виновато бормочет он.
Сажусь на стул. Выпрямляю спину. Надо объяснить этому мудаку кое-что. Чтобы запомнил. Раз и навсегда.
— Ну так вот, послушай, что я тебе скажу, приятель: у меня баб было побольше, чем у тебя горячих обедов. И я имею в виду только сто́ящих баб. Первоклассных. За примерами ходить недолго. Не думай, что если я порой по необходимости трахаю шлюх, то мне приходится им платить. Не думай так, — говорю я наглому раздолбаю.
— Извини, Брюс, ради Бога… я вовсе не хотел тебя обидеть. Ты не так меня понял. Я лишь предположил, исходя из того, что мы с тобой находимся в Амстердаме…
— Неверно предположил, — коротко обрываю я, сворачивая сигаретку с «травкой» и закуривая в ожидании заказа.
Завтракаем молча, а потом я ухожу, оставляя этого сучонка наедине с музеями и галереями. Мне нужно другое — порно и наркота.
Держу курс на квартал красных фонарей и торможу, когда хлипкого вида хуеплетишка шепчет:
— Видеошоу. Вам будет полезно… в познавательных целях…