— Да, Брюс, ты прав, — соглашается Том. — Кстати, у меня есть парочка билетов на торжественный обед. Мы собираемся устроить его где-то между Рождеством и Новым годом. Сам знаешь, для праздника любой повод хорош.
— Отлично, Том, — говорю я и выхватываю из его руки брошюру и два пригласительных билета, отпечатанных на тисненой бумаге.
И тут же понимаю, что совершил ошибку. Ублюдок провел меня. На билете написано:
ВЫ ПРИГЛАШЕНЫ В КАЧЕСТВЕ ПОЧЕТНОГО ГОСТЯ
НА ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ОБЕД В ЧЕСТЬ
ТОМА СТРОНАКА
Отель «Шератон», Латин-роуд, Эдинбург
Понедельник, 28 декабря 1997 г.
Фрак не обязателен
Денежное пожертвование в Благотворительный фонд
Тома Стронака в размере 60 фунтов стерлингов
Денежное пожертвование. Шестьдесят монет. Ловко же меня одурачили. И кто? Говнюк Стронак! Я молчу. Сам виноват — можно было догадаться, что здесь где-то подвох. Он всегда такой. Как только речь заходит о возобновлении контракта, так и начинается: закулисная возня, дешевые драматические приемчики и прочее. «Ивнинг ньюс» не раз об этом писала. Там, где пахнет бабками, этот мудак своего не упустит.
— Извини, Брюс, я не могу отдать их тебе просто так, ты же и сам понимаешь.
— М-м-м-м, да, Том, понимаю, — бормочу я. — Подожди, только схожу за чековой книжкой.
Ну скотина!
Выписываю, скрепя сердце, чек, а эта сволочь нашептывает мне на ухо:
— На обеде будет Грэм Саунес. Надеюсь, и Кенни Далглиш сумеет вырваться. С Родни Долакром все уже согласовано. Ты же знаешь, как он умеет выступать.
— М-м-м-м. Родни Долакр. Я слышал, он делает сейчас неплохие деньги.
— Да, приятно, что он проявил интерес.
Чтобы Далглиш, Саунес или Долакр приехали на обед в честь этого шланга? Да никогда в жизни.
Не успел Стронак урвать свое, как к нему вернулась обычная заносчивость, столь характерная для большинства футболистов.
— Если понадобятся еще билеты, Брюс, ты только свистни. Это не значит, что они у меня обязательно будут, но, зная тебя и все такое…
— Буду иметь в виду, — бросаю я, протягивая чек, сумма которого эквивалентна двенадцати сеансам минета.
Скотина!
Стронак с противной улыбочкой на лице уходит. Доволен собой, потому что думает, будто оставил в дураках Брюса Робертсона. Что ж, мой недалекий футбольный друг, тебя тоже ждут неприятные новости. И заключаются они в том, что правила не изменились.
Позже вечером приходит Крисси. Тюлевые шторы на окне Стронаков слегка раздвигаются, но Том сегодня играет, так что слежку, судя по всему, ведет его сучка. Впускаю гостью, и мы без долгих предисловий начинаем игры с отключением газа. Надо отдать должное, получается у нее неплохо. Быстро схватывает.
— Крепче, Брюс… туже… — шипит она, и я чувствую, как пояс сдавливает дыхательное горло.
Мне бы ее энтузиазм. Перед глазами написанные на доске имена конкурентов в гонке за повышением:
ГАС БЕЙН
ПИТЕР ИНГЛИС
ДЖОН АРНОТТ
Хренов плебс… вот уж вам… держите…
— Еще, Брюс, еще! Быстрее! Ну же, Брюс, давай! — стонет Крисси.
Хрен вам всем…
На комоде фотография Стейси в рамке. Я не могу на нее смотреть. Надо было положить лицом вниз или убрать куда-нибудь. Она смотрит на нас… наблюдает…
Стейси видит, как я с этой стервой…
…нет…
Я хороший… так сказала она… та женщина, его жена… Я пытался вернуть его к жизни… пытался…
А теперь…
Дрючу эту дрянь…
Туда-сюда… взад-вперед… сильнее… глубже… быстрее…
— О, Брюс… ну же… о… ооо… о Господи… о… о… оооооо…
Жарю и жарю, но этой бляди сколько ни пихай — все мало. Я уже взмок, а потому, когда комнату наполняет жуткий пронзительный вопль, сигнализирующий, что она улетела, и ремень на горле ослабевает, я с облегчением довожу до финиша и себя.
— Бля, Крисси… — выплевываю я, ощущая замирающие толчки.
Падаю на нее, скатываюсь, и мы на какое-то время засыпаем. Я просыпаюсь первым и изучаю нанесенный урон.
На веке лопнул кровеносный сосуд, на шее темнеет густой синяк. Я же профессиональный служитель правопорядка. Мне с людьми работать. Не могу же я расхаживать в таком виде только из-за какой-то эгоистичной бляди. Тем более сейчас, перед самым повышением.
— Было великолепно, — говорит Крисси, лениво потягиваясь, и начинает одеваться. — Послушай, Брюс… — Она натягивает белье, влезает в юбку и застегивает блузку. — Нам о многом нужно поговорить, прежде всего о наших отношениях, но мне кажется, что спешить не стоит.
— Вполне разумно, — говорю я.
Выглядит она неплохо. Немножко пополнела, покрасила волосы. В движениях чувствуется уверенность и грациозность.
— То есть я хочу сказать, что нет смысла, не закончив одно дело, начинать другое. — Она улыбается, отбрасывает назад волосы и неторопливо причесывается. — Давай сохраним то, что есть, и не будем ничего менять. Проверим чувства…
— Полностью с тобой согласен. Как говорится, семь раз отмерь… — Пожалуй, неплохо бы перепихнуться еще разок. — Послушай, почему бы тебе не остаться? Мы могли бы перекусить, а потом еще поразвлечься, а?
Я перехожу к комоду и убираю фотографию Стейси в верхний ящик.
— Я бы с удовольствием, Брюс, но мне надо кое с кем встретиться.
— Вон оно что, — говорю я.
— Увидимся, Брюс. Пока, малыш. — Она вешает на плечо сумочку, поворачивается, целует меня в лоб, подмигивает и, придав голосу американский акцент, говорит: — Рада, что мы паркуемся на одной стоянке.
Дверь за ней закрывается.
— Верно…
Ушла.
Что б ее…
Думает, что ей все сойдет с рук. И это после того, как из-за нее мое повышение оказалось под вопросом. Кем она вообще себя возомнила? Она никогда не заменит Кэрол! Никогда!
Дешевая шлюшка! Полицейская подстилка!
Оставила помаду. Красную-красную помаду.
И ЕЩЕ КЭРОЛ
Надо признать, мы совершили ошибку, уехав из Австралии. Нам с Брюсом было хорошо там. Просто так случилось, что после смерти отца моя мать захотела, чтобы мы вернулись. Оставаться не имело смысла, потому что Стейси была маленькая и еще не пошла в школу. Знаю, я повела себя эгоистично и не думала о карьере Брюса. А у него дела в сиднейской полиции шли очень хорошо. Ему было дьявольски трудно вернуться в Шотландию на более низкую должность, чем та, которую он занимал в Австралии.
Я так хочу снова быть с Брюсом, снова быть одной семьей: я, он и наша малышка Стейси. Ей надо понять, как плохо она поступила, сколько несчастий причинила своими глупостями. Меня часто охватывает чувство вины, я понимаю, что должна была больше заниматься с ней, научить ее видеть разницу между плохим и хорошим. Вообще-то она добрая девочка, и важно, чтобы она знала, что мы с Брюсом прощаем ее.
Подобного рода проблемы возникают во всех семьях; главное, не придавать им слишком большого значения. В нашем нынешнем, таком сложном мире детям очень трудно.
Я снова в баре. На меня таращатся двое мужчин. Один говорит что-то другому; слов не разобрать, но тон явно враждебный.
А почему это женщина не имеет права выпить одна?
Вы хотите меня, но вы меня не получите.
Я — Робертсон.
Я взяла фамилию мужа.
Я принадлежу ему.
Если бы он был сейчас здесь, он заставил бы вас замолчать, стер бы ухмылки с ваших наглых физиономий. Вы ничтожества по сравнению с моим Брюсом. Вы не мужчины.
ЧАСТНЫЕ УРОКИ
Глисты. Приятного мало. Я немало узнал о них, посидев в библиотеке. Здесь работает такая приятная кошечка. Когда мне надоедает смотреть в книгу, я смотрю на нее. Просидел здесь почти все утро, и это после практически бессонной ночи. Но надо идти в кабинет; суббота — день больших сверхурочных.
Как и следовало ожидать, в управлении полно народу. В том числе и Леннокс. Мы решаем поработать часок с документами, а потом свалить.
Приятно разъезжать в машине. Я нормально утеплился, дороги расчищены. Леннокс же чувствует себя неуютно в дурацком замшевом пальтишке.
— Оделся по погоде, а, Рэй? — усмехаюсь я.
— Черт бы побрал этих скупердяев, — ворчит он. — Могли бы на одежду и побольше выделять.
Вечно ему все не нравится, этому раздолбаю. Не тратил бы деньги на модные лейблы, так и пособия бы хватало на что-то практичное. Думает, налогоплательщикам не хрен больше делать, как только финансировать всяких мудаков, воображающих себя большими модниками и только притворяющихся полицейскими. Едем дальше, и я все отчетливее начинаю понимать: у Леннокса что-то на уме. Но дело-то в том, что Рэй от избытка ума не страдает. Некоторые вещи ему просто недоступны. Существует определенный набор правил, о которых ему подобные имеют весьма смутное представление, тогда как мы, Брюсы Робертсоны этого мира, движемся совсем по другим траекториям.
Серьезно.
— А не заглянуть ли нам на Рыбзавод, а, Рэй?
— О’кей, — соглашается Леннокс.
Сворачиваю с Джанкшн-стрит на Ферри-роуд.
— Ширли, — задумчиво произношу я. — Помнишь, как мы ее вдвоем?
— Угу, — без энтузиазма отвечает Рэй.
Мистер Первый Ёбарь Леннокс, ха! Этот недоделок даже ее не смог удовлетворить. Показал себя полным неудачником. Она отсасывала у меня, а Леннокс порол ее сзади. Пары минут не проходит, Ширли поворачивается и говорит: «Поменяйтесь… Брюс, засади мне… по полн(00000000ecmь, Брюс)Леннокс извлекает свою зубочистку и (есть, Брюс, тебе надо)тается зацепиться губами за его смор(есть тебе сказали, что)чик.
— Эта сучка думает (надо есть00000000они)лоне лет.
(были правы. 00000000 не поверил им тогда 00)
Леннокс улыбается. (0000но они были правы0)
— Ты, Роббо, крутой