Спускаю штаны и (00000000000) проносит по полной программе. Ну и ну! (00 нет нет нет) дерьмо так и хлещет!
Вот и он! Я вижу (нет 000 о нет,) и все уносится бурным потоком. (скотина, нет)
Есть! (нет 0000000000 00000000000000 00000000000 0000000)
МАСОНСКИЕ ШТУЧКИ
Вот он! Просыпаюсь утром после сумасшедшего полусна и вижу эту тварь! Выполз из моей жопы и лежит на бедре. Дотрагиваюсь. У него черные глаза. Кривой рот. Похож на сваренную вермишелину с головкой. Хочу схватить, но ублюдок исчезает в заднице, словно спагетти во рту…
…и мы проснулись. Я проснулся. На диване. Включаю видео, ставлю одну из тех кассет, что припас для меня Гектор Фермер. «Бойня с вибратором»: лесбиянки уделывают в лесу юных красоток.
Блядь, как тяжело дышать… я просто расползаюсь по гребаным швам… мы разваливаемся на части…
Эти пиздюки убивают нас экономией на сверхурочных, зная, что никто не продержится целую ночь. Они знают, что сна нам надо немного, что в темноте не остается ничего другого, как только думать, думать, думать и думать. Чтобы не думать, приходится ебаться, а это чревато осложнениями. Финансовыми — в случае с блядями, социальными — со всеми остальными.
Сажусь и жду. Жду света. Читаю «Тэма О’Шентера». Весьма возможно, что именно меня попросят произнести первый тост под хаггис на ужине в честь Бернса в Ложе. Это тем более вероятно после прошлогоднего прокола старикана Вилли Макфи. Я знаю, что он выступал с речью на протяжении последних полусотни лет, что это единственное, ради чего он живет, но, шутки в сторону, пора и честь знать. Пора, пора освобождать место и собираться в последний путь. Наконец рассветает, и мне удается уснуть.
Прочухался и на работу. Сегодня у нас рождественская вечеринка. Принимаю выданное Росси слабительное. Мы изгоним мерзких тварей из Брюса Робертсона, изгоним всех, можете не сомневаться. Начать надо пораньше, пропустить еще до полудня — и никаких протухших черножопых и прочей ерунды.
В управлении все уже в праздничном настроении. Инглис, похоже, успел тяпнуть, видать, глушит в одиночку, как и подобает тайному гомику. И этого в инспектора? Я так не думаю. Разве что в инспектора по задним проходам. Он еще не то получит, кроме шуток. Граффити в сортире — только начало. Скоро все узнают, какой педик ел с ними за одним столом.
Баб только две, Карен Фултон и Аманда Драммонд, так что перспективы не обнадеживающие. Блондинку, любительницу больших хуев, похоже, перевели в Саут-Сайд. Карен упоминает о бедре Клелла, и Рэй спрашивает:
— А какие у него есть альбомы? А в какие клубы он ходит?
Разумеется, до этих дур не доходит.
Драммонд холодно сообщает, что Клелланда отвезли в Эдинбургскую Королевскую больницу, в клинику Артура Доу. Наверное, пытался повторить попытку! От этих таблеток и не то еще сделаешь!
Настроение поднимается.
Выходим из управления и отправляемся в индийский ресторанчик.
— Если я и готов общаться с азиатами, то только здесь! — объявляет Гиллман, поднимая стакан. — Поехали!
— Веселого Рождества — всем! — громко провозглашаю я, опережая Драммонд, которая уже открыла рот, чтобы выразить неодобрение по поводу тоста Гиллмана, и тоже поднимаю стакан.
Подкрепившись, выходим на улицу, чтобы прошвырнуться по пабам. Из заведения на Кокберн-стрит вываливает шумная компания хмырей в костюмчиках и расфуфыренных блядей, которые едва держатся на обледенелом тротуаре. Один толстомордый хуй с прической под Артура Скаргилла дает залп из заднего орудия, так что аромат вонючей фасоли едва не валит с ног. Курочка с лошадиной мордой смущенно смотрит на нас, а другая, с кругленькой фигуркой, вычитывает пердуна высоким, пронзительным голосом.
— Перестань, Хэнк! Слишком много рождественского духа!
Вот уж сборище недоумков. Я думал, только мне не повезло с компанией, но всегда есть кто-то, кому еще хуже. Замечаю, что Драммонд делает неодобрительный жест, откровенно позаимствованный у Тоула, и это мгновенно вызывает во мне всплеск доброжелательности по отношению к выпивохам-любителям, которых я инстинктивно ненавижу. Достаю из кармана пальто несколько салфеток. Всегда держу под рукой на случай, если надо сгонять по-быстрому, потому как на прижимистых раздолбаев в управлении рассчитывать не приходится — у них вечно всего в обрез. Протягиваю салфетки парочке.
— Возьми, кореш.
— Спасибо, — благодарит от его имени пищалка.
— Вы откуда? — спрашиваю я.
— Бюро стандартизации.
А, вон оно что. Бюро стандартизации. Главное эдинбургское пиздохранилище. В этом городе ты не можешь считаться полноценным мужчиной, если к двадцати пяти годам не отымел по крайней мере парочку телок из Бюро. При этом те, что представлены здесь, ничем особенным не впечатляют, наверное, из уже послуживших. Забудьте всю эту чушь насчет моделей в модных костюмчиках из дамских журналов. Принцип таков: чем выше поднимаешься по иерархической лестнице, тем меньше надежд встретить лакомый кусочек. А все потому, что чем приятнее попка, тем меньше мозгов. Так что вверх идут одни высохшие задницы с серыми физиономиями. Если же к фигурке прилагается и не совсем пустая голова, то такая телка всегда находит обходной путь, удачно выскакивая замуж и устраивая совсем другую жизнь. Приглядевшись, прихожу к мнению, что мы где-то на уровне совета директоров.
Заходим в паб, который только освободила встретившаяся нам компания. Я заказываю себе водки и тоника. Порох уже в пороховнице, и я тешу себя надеждой разрядиться в кого-нибудь чуть позже. Очевидный кандидат — Фултон, но она осторожничает. Не то что на прошлое Рождество или после похорон принцессы Дианы, когда я подпоил ее, а потом выебал в ее же квартире в Ньюингтоне.
— Прижимаешь тормоза, а, Карен? — спрашиваю я, замечая, как она нянчится с первой порцией.
— Стараюсь, — отвечает она.
Драммонд одобрительно кивает.
— А помнишь похороны принцессы Ди? Мы тогда были в стельку!
Ничего не могу с собой поделать и тихо радуюсь, наблюдая, как она сжалась.
— И закончили в твоей…
— О да, — смеется Инглис, — расскажи что-нибудь еще.
Фултон вздрагивает, но тут вмешивается Драммонд.
— То был очень печальный для всех день.
— Да, — говорит Гас. — Я смотрел вчера похороны матери Терезы. Подвернулась старая пленка. Просмотрел с начала и до конца и должен сказать, что у принцессы Ди похороны были лучше.
— Паписты, чего ж ты от них хочешь, — фыркает Гиллман.
— Я тебе так скажу, эти паписты обычно знают, как устраивать хорошие похороны; надо отдать им должное, — говорит Гас.
— Так это ж Калькутта, долбаные азиаты, — скрипит Гиллман, — от них толку никакого. Без нас и страной управлять не в состоянии, а ты хочешь, чтобы они похороны не испоганили.
— Не думаю… — начинает Драммонд.
Гиллман затыкает ей рот презрительной ухмылкой.
— У них было пятьдесят гребаных лет, чтобы навести там порядок. И если бы навели, то никакая мать Тереза им бы и не понадобилась, потому что не было бы ни бедности, ни трущоб.
— Что ж, — жизнерадостно сообщает Инглис, — вот у нас теперь собственный парламент. Будем надеяться, что справимся с делами лучше!
— Полная хуйня, вот что из этого получится, — бросаю я. — Если мы не в состоянии организоваться, чтобы сходить в бар, то как будем управлять собственными делами!
Инглис принимает намек на свой счет, и мы меняем дислокацию.
Через какое-то время, пропустив уже по паре стаканчиков, замечаем, что потеряли где-то Драммонд. Хуй бы с ней, но уходит и Фултон, что окончательно разбивает мои планы на небольшой перепихон. Впрочем, жалеть нечего: эта пизденка не стоит того, чтобы в нее тыкаться. Медленно проползая по городу, добираемся до бара «Устрица». Заканчивается все тем, что я подцепляю какую-то сучку, которая так тискает мою задницу, что у меня пропадает всякое желание вести ее к себе. Леннокс указывает, что я нашел себе драную подстилку, и мы по-тихому сваливаем и снова тащимся по дороге.
Инглис отпускает какое-то замечание по поводу дам сомнительного поведения, и я решаю, что этот пидер слишком много себе позволяет, а потому напрашивается на неприятности. Предлагаю выпить по последней в одном казино, которое, как мне известно, закрыто на ремонт. Начинает подмораживать, и мы бредем под падающим снегом.
— Вот, бля! — бормочу я, глядя на наглухо заколоченные двери. — Что ж, тут поблизости есть одно местечко, где собираются «голубые» братья.
— Я туда не пойду, — заявляет Инглис. — Лучше в Ложу…
— Есть что скрывать, а? — хохочет Леннокс.
Он взял пиво с собой и теперь никак от него не оторвется.
Инглис смотрит на Рэя так, как будто надписи в сортире — его рук дело.
— Нет. — Он пожимает плечами и отхлебывает из своей пинты. — Мне скрывать нечего.
Я улыбаюсь.
— Послушайте, давайте зайдем. Нам же только выпить, — говорит Гиллман.
Рэй допивает пиво и швыряет стакан в грузовик дорожной службы. Он разбивается о кузов.
— Недоумки! — орет Рэй.
Идем в клуб. Вышибала на входе смотрит на нас не слишком дружелюбно, но пропускает, узнав, что мы из полиции. В зале полным-полно самых разных педиков. Помимо прочих, есть тут и бывшие уголовники, пристрастившиеся к этому делу в Соутоне. Спускаюсь вниз и замечаю парня своей мечты, Синки, промышляющего в Кэлтон-Хилл. Быстро даю ему необходимые инструкции и возвращаюсь наверх, к ребятам.
Веселимся вовсю. Гиллман уже расквасил нос какому-то гомику, который имел неосторожность посмотреть в его сторону в туалете. Через некоторое время появляется Синки и направляется через зал прямиком к Инглису.
— ПИ-И-ИТЕР! О, ПИ-И-ИТЕР! — кричит он. — ДАВНЕНЬКО НЕ ВИДЕЛИСЬ! Вижу, ты и дружков привел!
— Я тебя не знаю! — кричит Инглис.
— О, извините… не понял… у вас тут своя компания… — Синки отступает, удивленно подняв брови, и, обращаясь к изумленно наблюдающим за этой сценой приятелям, добавляет: — Он бывает таки-и-им ро-о-обким…