— Ну зачем? Зачем ты это делал, Клифф? Зачем втянул во все это меня? А я-то думал, мы друзья!
— Я ничего не делал! Мы с тобой друзья, Брюс! — жалобно ноет Блейдси. И тут силы его покидают. — Я ничего не деееелааал… нееее деееелааал…
Он вцепляется зубами в рукав своего клетчатого пиджака, чтобы заглушить рыдания.
Противно смотреть, как хнычет взрослый мужчина. Никакой гордости, мать его… Ну разве видел кто-нибудь, чтобы я вот так вот раскисал? Хуй вам! Мы всегда держим себя в руках. А этому мудаку стоило бы умереть, покончить с собой, взяв пример с Клелланда. Будь моя воля, так кончали бы все эти недоделки; я бы заставлял их накладывать на себя руки — проводил бы естественную психическую селекцию. Сидел бы на телефоне доверия и оказывал услуги человечеству; если бы мне звонили такие вот разъебаи, я бы говорил: да, все правильно, вы и должны испытывать отчаяние. Дайте миру отдохнуть от себя, покончите с собственной никчемной жизнью. А если вам требуется помощь, я буду через несколько минут. Блейдси. Мусор. Отстой. Шваль. И не хуй тут с ним рассусоливать. Смотрю на него и начинаю учащенно дышать.
— Как бы я хотел верить тебе… Как бы я хотел верить тебе… Все, ухожу!
Вылетаю из камеры, сбивая по пути стул. За спиной стонет Блейдси:
— Бруууссс…
В коридоре понемногу прихожу в себя. Тычу пальцем в сторону камеры.
— Свихнулся. Совсем ёбнулся. Не давать ему никакого кофе, — шепчу я изумленному недоумку в форме.
— Ладно, босс, — робко говорит он.
Вот такие парни мне нравятся. Мне нравится, когда меня называют боссом. Вот получу повышение и сделаю так, что все недоумки в управлении только так и будут ко мне обращаться. Серьезно! Я прощаюсь с гребаным католиком Маклафлином, благодарю его за помощь и подтверждаю, что да, теперь, оглядываясь назад, становится ясно: в данном случае мы имели дело с подпорченным товаром в форме брата Блейдси. Возвращаюсь в управление. Сажусь за стол и приступаю к изучению готовых лопнуть шаров Моники из Шеффилда с четко выраженными сосками. Сразу видно — фотограф свое дело знает.
Звонит телефон. Звонок из города. Сердце подскакивает, и грудь как будто сдавливает. Беру трубку.
— Да?
Это Банти.
— Банти.
— Его взяли?
— Да. Я только что виделся с ним.
— Держу пари, он по-прежнему все отрицает.
— Да… этого и следовало ожидать. Они все так себя ведут. Должен сказать, приятного мало.
— Да, наверно… Брюс, когда я смогу тебя увидеть?
— Я думал об этом, Банти, и полагаю, будет лучше, если мы не станем сейчас демонстрировать наши отношения. По крайней мере до тех пор, пока все это немного не поутихнет.
— Что…
— Банти, я очень многим рискую. Я детектив. Мне давно следовало взять Клиффа под подозрение. Я знал, что он за человек, знал о пленках и всем прочем… Мы… я… надо мной же все станут смеяться! А впереди заседание аттестационной комиссии. Ты понимаешь, о чем я?
— Брюс, никто ничего не узнает. Я буду очень осторожна. Обещаю, что никому ничего не скажу. Но ты должен приехать ко мне, Брюс…
— Конечно, приеду, — негромко говорю я в трубку. — Ведь у нас с тобой не просто так, верно? У нас с тобой по-особенному.
Не волнуйся, толстуха, скоро я приеду и выебу тебя.
— Я тоже так думаю. — Голос у нее ломается. — Но я никогда не стану между тобой и твоей карьерой, не сделаю ничего такого, что могло бы повредить тебе.
— Банти, ты даже не представляешь, как много значит для меня то, что ты сказала. Всю свою жизнь я чувствовал, что предназначен для чего-то большего, но всегда было что-то, что сдерживало меня, тянуло назад. В моей мозаике всегда недоставало какой-то детали. Теперь я понимаю, что этим недостающим кусочком была любовь. Любовь и понимание чудесной женщины. Эта чудесная женщина — ты, Банти. Ты столько выстрадала, прошла через такие испытания… Я хочу это исправить.
— О Брюс…
— Ты просто помалкивай пока, дорогая, а я скоро приеду. Обещаю.
— Хорошо, Брюс.
— Мы скоро увидимся.
— Брюс… я люблю тебя.
Пошла на хуй, жирная падаль! Наши отношения вступили в завершающую стадию в тот момент, когда Блейдси оказался на казенной койке. Можно, конечно, еще какое-то время поводить эту корову за нос, избегая неудобных вопросов и пользуясь ею для поддержания чистоты и порядка в доме.
— Я тоже люблю тебя, Банти.
Молчание.
— Мне надо идти, — говорю я.
Звонят по другой линии. Снимаю трубку. Ширли. Чтоб ее! В углу, возле раковины, стоит Гиллман с моей фирменной кружкой. Перехватив мой взгляд, он свободной рукой показывает на чайник.
— Ширли, — коротко говорю я.
— Проверяю, остался ли в ящике «Кит-Кэт». Парочка еще завалялась.
— Брюс… мне необходимо повидаться с тобой. Нам нужно поговорить.
Показываю Даги большой палец.
— О чем?
— Мне надо тебя видеть! Пожааалуйссста…
Эта сучка сведет нас с ума.
— Хорошо, хорошо. В «Джинни Динс» через полчаса.
— Пожалуйста, Брюс, будь там. Не подведи меня…
— Да… конечно, нет, — говорим мы ей. Что «да»? Что «конечно, нет»? Затем, думая о Банти, но не о чувствах, а о том, что мы ей сказали, добавляю: — Я люблю тебя.
— Что? Ты серьезно?
Принцип одинакового подхода. Что даешь одной, то давай и другой. Укрепляет доверие в межличностных отношениях.
— Я не привык бросать такие слова на ветер. Уже иду. Увидимся.
— Пока.
Кладу трубку. Что нужно от меня этой тупой корове? У нас и без нее проблем выше крыши. Иду к чайнику, туда, где совещаются Гиллман и Леннокс.
— Гаскойн был прав, а Бест[37] так прямо и сказал. Тот не мужик, по крайней мере не настоящий мужик, кто ни разу не съездил своей бабе по физиономии. А все остальное — пустая либеральная трескотня. Переступила черту — получи по зубам. Только так и не иначе.
Леннокс недовольно морщится и качает головой.
— Мы расследуем дела, связанные с насилием в семье. То, о чем ты говоришь, называется оскорблением действием и наказывается по законам этой страны.
— Фи, — ухмыляется Гиллман. Так, как ухмыляется он, не ухмыляется никто другой. Скажу честно, я бы сошел в могилу счастливым человеком, если бы мог кривить рожу, как Гиллман. Между ним и Ленноксом пять футов, тем не менее Рэй бледнеет. — Я получаю достаточно пинков на работе, чтобы сносить их еще и дома. — Он смотрит на меня. — Наставь этого распиздяя на истинный путь, Брюс.
— Улетаю. Проблемы с женщиной, — притворно улыбаюсь я. — Но вообще-то эта тема требует отдельного разговора.
(0000000000000000 Теперь нас только двое, Брюс, ты и я 000000000000000 нас только двое. 00000)
Они кивают, и я, мы, я… все мы запрыгиваем в машину и на всей скорости несемся к пабу «Джинни Динс» в Саут-Сайде. Мы едем через Квинс-Парк и любуемся величественной статуей Солсбери Крейга. Город по-настоящему красив, и нам особенно нравится эта его часть, где не встретишь никакой шпаны. Ну почему невозможно убрать весь хлам, все вонючее дерьмо к чертям собачьим, на край света, например, в Глазго, где этим подонкам самое место? Если подумать, не этим ли мы и занимаемся, когда плетем интриги, строим козни и играем в игры? Отправляем их куда подальше, но не слишком далеко.
У нас еще осталось немного кокаина, примерно полграмма, и мы втягиваем его в себя. Лицо моментально немеет. Так надо, потому что впереди встреча с Ширли, и мы знаем, что эта тварь обязательно попробует предъявить на нас свои права. Но мы не собираемся уступать требованиям слабых. Это не в нашем характере.
Ширли сидит за отдельным столиком в углу пустого бара и похожа на шлюху, у которой впереди еще вся дневная смена. Подойдя ближе, мы распознаем горе за покрасневшим, распухшим лицом. Очевидно, наша свояченица только что плакала.
— Брюс, у меня брали мазок… мазок из шейки матки… Там что-то есть… придется пройти еще несколько тестов…
— Очень жаль, — говорим мы, — но ведь такое же случается довольно часто. Пока нет результатов других тестов, беспокоиться не стоит.
— Я просто не могу с этим справиться… Дэнни уехал, и я совсем одна… Ты нужен мне, Брюс. Я… мне нужен кто-то… мне нужно на кого-то опереться…
Нам хватает одного мимолетного взгляда, чтобы понять — наших сил здесь слишком мало. Как бы мне хотелось быть кем-то другим, тем, за кого она меня принимает. Тем, кому не насрать.
— Извини, — говорим мы. — Даже не знаю, чем могу помочь. Придется тебе разбираться самой.
А я еще вылизывал ее поганую пизду. О Господи!
Начинаем думать о другом: Стронаку явно не светит выйти на поле, когда на скамейке скучает тот молодой, как его там, тот, который играл в конце сезона. Парень в форме, так что никаких ссылок на слабую селекцию быть не может.
— Брюс, пожалуйста, — говорит она, хватая нас за руку. Мы уворачиваемся. — Извини, Ширли. — Она вот-вот откроет шлюзы, и мы поспешно поднимаемся. — Ничем не могу тебе помочь. Срочное дело. Разбирайся сама и держи меня в курсе. Выше голову! Чао!
Легко и изящно пересекаем бар, ловко обходя два попавшихся на пути стула и, обернувшись, видим круглую черную дыру ее рта. Она еще кричит что-то, но мы уже вворачиваемся в дверь, и она встает и устремляется вслед, но мы несемся через парк, насвистывая мелодию из «Шоу Бенни Хилла».
Нас преследуют по пятам, и пронзительное «Брууусссс» звенит в ушах, и мы вдруг ловим себя на том, что взяли неверное направление и удаляемся от машины. Мы оглядываемся, замедляем ход, восстанавливаем дыхание и поворачиваемся, встречая улыбкой ту, что приближается, дыша, как загнанная лошадь. И когда она уже совсем близко, мы делаем обманное движение, ловим ее на финт в стиле Чарли Кука и уходим, оставляя ее в дураках, так что будь она защитником, ей пришлось бы приплачивать за возможность выйти на зеленый газон!
Есть!
Куда там Тому Стронаку!
Она падает на колени, скуля от отчаяния, а я — мы ныряем в машину, врубаем мотор и устремляемся прочь, наблюдая в зеркале заднего вида уменьшающуюся фигурку.