Дерни смерть за саван — страница 17 из 46

Он отдавал себе отчет в том, что имеет мало шансов победить в завязавшемся бою. Сколько человек в доме? Допустим, старуху и похабную девчонку можно не считать. Но есть Пепе (по-видимому, тот самый живописец, которого спугнула с холма Анита) и еще какой-то сиплый. И все, безусловно, вооружены. Надежда на успех заключалась лишь в том, что они не знали, сколько человек ломится в их жилище. Максимов схватил с земли камень и швырнул его в оконный проем, высадив стекло. Сию же секунду выпустил пулю в соседнее окно и прокричал, постаравшись изменить голос:

– Romper la puerta, chicos![3]

Суматоха в доме усилилась, загрохотали беспорядочные выстрелы. Гвалт и канонада не помешали Алексу расслышать, как опять вскрикнула несчастная девушка.

Осознав, что дальнейшее промедление недопустимо, он разбежался и налетел на дверь. Она захрустела, но не поддалась. Разбежался еще раз и двинул со всей силы. В ушибленном плече полыхнула боль, но он не обратил на нее внимания. Чертова дверь перекосилась, но все еще преграждала путь в дом, где вмиг затихли все звуки – не слышно было ни топота, ни голосов, ни пальбы. Тишина испугала Максимова, он сжал револьвер двумя руками и, прицелясь, выстрелил туда, где с обратной стороны должен был находиться засов. Полетели щепки, и дверь с противным скрипом отворилась.

Максимов перескочил через порог и окунулся в темень, едва разбавленную серым вечерним светом, сочившимся в окна с улицы. Сторожкое злое безмолвие обволокло со всех сторон. Нарушало его только потрескивание чего-то, горевшего в печи в углу комнаты. Максимов свернул туда, распахнул, обжигаясь, железную дверцу. Из отверстой топки потянуло смрадной гарью. Максимов разглядел среди языков пламени листы бумаги, сумел выдернуть один. Это оказалась карта, нарисованная от руки и испещренная пометками. Разглядывать ее было некогда, требовалось в первую очередь отыскать бандитов и их жертву.

Максимов увидел в сполохах огня, трепыхавшегося в печке, трость на полу. Не составило труда узнать ее – эта трость принадлежала сеньоре Лусии и была, по всей вероятности, брошена второпях. Максимов подцепил ею кусок тряпки, горевшей вместе с бумагами, вскинул трость над головой, как факел, и осветил небольшое помещеньице.

Взгляд сразу приковало тело девушки, лежащее в углу и похожее на сломанную куклу: голова неестественно запрокинута, одна нога подвернута под другую, а руки сведены за спиной. Глаза прикрывала тугая черная повязка. Девушка, одетая в изодранное, покрытое пятнами грязи платье, казалась неживой, по ее виску полз багровый ручеек. Максимов бросился к ней и споткнулся о твердый предмет, который загромыхал по доскам пола. Что это? Старый гладкоствольный пистолет Мортимера. Разряжен, из дула несет пороховой гарью. Максимов повертел его, сунул за пояс как трофей и, подбежав к неподвижной девушке, схватил ее за обнаженное запястье. Кожа была теплой, под ней пульсировала жилка.

– Жива!

Он поднял руку с тростью-факелом повыше. Свет желтыми лохмотьями заполоскался на прокопченных стенах. Кроме бедняжки, пребывавшей в глубоком обмороке, в комнате не оказалось никого. В углу за печью стояла грубая лестница, ведущая к открытому черному лазу. Максимов, держа револьвер на изготовку, поднялся по перекладинам, сунул в лаз трость с горящей тряпкой. Ожидал услышать выстрелы, но дом продолжал хранить гробовое молчание.

Поднявшись осторожно на чердак, Алекс убедился, что негодяи ускользнули. Об этом недвусмысленно говорила распахнутая дверца, к которой снаружи была приставлена еще одна лестница, упиравшаяся в землю в двух шагах от реки. Максимов обошел весь чердак, но обнаружил лишь лоскут пестрой материи, зацепившийся за гвоздь, который торчал из дверного косяка.

Вывод из увиденного следовал однозначный: преступники удрали. Гнаться за ними одному и в темноте не имело никакого резона, и Максимов поспешил к девушке, все еще лежавшей без сознания. Перво-наперво он сорвал с ее глаз повязку и осмотрел рану на виске. Она оказалась неопасной – пуля чиркнула, не повредив кости и только вскользь задела ушную раковину. Жизни пленницы (теперь уже бывшей) ничто не угрожало, а чувств она лишилась, вероятно, от пережитого шока.

Из мебели в комнате присутствовали четыре деревянные лежанки, застеленные домоткаными покрывалами, пара табуреток и стол с остатками трапезы: шесть глиняных кружек, в которых поблескивало недопитое вино, растерзанный печеный окорок и несколько ломтей хлеба. Раз кружек шесть, то и бандитов шесть, механически отметил про себя Максимов, перенося девушку на одну из лежанок. Почему тогда спальных мест всего четыре? Да потому, что двое бандитов ночевали на чердаке – там полно сена и оттуда, через щели, удобно наблюдать за окрестностями.

Не все ли теперь равно? Требовалось поскорее привести в себя пострадавшую. Положение ее рук, заведенных за спину, объяснялось тем, что их скрепляли пружинные наручники-darby. Ключ, конечно же, отсутствовал. Максимов поискал глазами что-нибудь, чем можно взломать прочные кандалы, но подходящего инструмента не нашел. Помочь могли жандармы, но они запаздывали.

Обругав сеньора Лопеса и его лодырей неприличным словом, Максимов легонько похлопал девушку по щекам. Ее пушистые ресницы дрогнули, она приоткрыла глаза, мутно уставилась на своего спасителя. В зрачках сверкнул испуг, она приняла склонившегося над ней незнакомца за еще одного разбойника. Максимов улыбнулся ей и произнес по-испански, как можно мягче:

– Не бойтесь, вы в безопасности. Как вас зовут?

– Сильвия… – выдохнула она едва различимо.

Закрыла глаза и вторично провалилась в беспамятство.

Глава пятаяПод сухой ветлой

Догадки и гипотезы. – Личная драма Серхио Ортиса и его дочери. – Похищение в Марселе. – Неделя взаперти. – Гостеприимство Кончиты. – Что Сильвия скрыла от полиции. – История Тартесса предстает в новом свете. – Купание в ледяной воде. – Максимов испытывает восторг. – Человек с мешком и человек с подзорной трубой. – Вверх по холму. – В зарослях тамариска. – Сражение с невидимкой. – Еще один привет от покойного Хорхе. – Паровая лопата. – Вспышка в темноте.


Гвардейцы сеньора Лопеса, прибывшие вместе с ним самим спустя полчаса после описанных выше событий, явили запоздалое сыскное усердие: облазили весь дом и примыкавшую к нему территорию, но, помимо найденных Максимовым предметов, наткнулись лишь на десяток отпечатков, оставленных на илистом берегу реки подошвами нескольких башмаков – как мужских, так и женских. Это подтверждало догадку, к которой успел прийти Алекс, пока оберегал покой девушки, назвавшейся Сильвией. Бандиты, решив, что нагрянула жандармская облава, ретировались заранее намеченным путем – через чердак, дверь которого выходила на задний двор и не была видна со стороны фасада. Будь дом на самом деле окружен, их бы легко поймали, но что мог сделать один храбрец? Сеньор Лопес продемонстрировал сообразительность и предположил, что преступники держали на случай экстренного бегства лодку, привязанную к колышку у берега. На ней они все и уплыли неизвестно куда.

Перед отступлением они бросили в печь некие компрометирующие их документы и вознамерились застрелить свою узницу, так как тащить ее с собой показалось им обременительным. Но удача сопутствовала ей – выстрел пришелся мимо, пуля, оцарапав нежное ушко, угодила в пристенок, и девушка осталась жива. Врач, освидетельствовавший ее, заверил, что всё пустяки: серьезных телесных повреждений нет, а душевное потрясение пройдет само собой. С нее спилили кандалы и отправили на день-другой под медицинское наблюдение в лазарет. Там она окончательно очнулась, но была еще слишком слаба.

Анита, едва прознав о случившемся, не преминула побывать в доме, где разыгралась драма. Не доверяя жандармам, сама все облазила, заглянула и на чердак, и в печь, пламя в которой к тому времени уже потухло. Исключительный интерес у нее вызвала бумажка, выхваченная Максимовым из огненного зева. Рассмотрев ее, Анита выдвинула теорию, что здесь изображена местность с холмом и домом Хорхе. Но что означали крестики и стрелочки, покрывавшие отдельные участки бумажного листа, она понять не сумела.

Максимов досадовал на нерасторопность местных стражей порядка. Упустить опаснейшую шайку прямо из-под носа! Правда, происшествие в доме на окраине в корне изменило отношение сеньора Лопеса к Кончите и ее гостям. Теперь он стал серьезнее внимать их рассказам и не заговаривал более о помрачении умов. Весь наличный состав гражданской гвардии, призванный оберегать покой Аранжуэца, был направлен на прочесывание города и окрестных селений. Но нигде не нашлось ни единого следа означенной банды. И это при том, что у жандармов имелись подробные приметы всех или почти всех ее участников.

Максимов высказал предположение, что командует канальями сеньора Лусия, подлинность имени которой находилась под великим сомнением. Более того, некоторые подельники называли ее мамой – не исключено, что они и впрямь являются ее детьми. В частности, это касалось девицы в кричащем наряде и бородача Диего, которого Анита опознала по слышанному Максимовым сиплому голосу. Сведения, что ни говори, важные, но в предпринятых сеньором Лопесом розыскных мероприятиях они помогали мало.

Надеялись на Сильвию, ждали, когда она сможет поведать о своих злоключениях. Ждать пришлось недолго – уже на другой день она дала согласие побеседовать с сеньором Лопесом, но присовокупила, что хочет также повидать удальца, который вырвал ее из лап безжалостных подонков. Максимов воспользовался этой просьбой и пришел в лазарет к пострадавшей вместе с жандармским начальником, добившись разрешения присутствовать при допросе.

Сильвия полусидела в кровати, стыдливо запахнув на груди больничный халат. Она подарила Максимову застенчивую и очень милую улыбку, выразила ему горячую благодарность за спасение, а сеньору Лопесу сказала, что чувствует себя хорошо и готова ответить на любые вопросы.