и как никогда прекрасно. Без сомнения, он собирался произвести на объект своей страсти неизгладимое впечатление.
Гостя приняли учтиво. Кончита, предупрежденная о его возможном появлении, оказала ему честь и посадила во главе стола. Дон Ольмос, попав в компанию, выказал себя человеком общительным, без устали сыпал шутками, рассказывал смешные истории, что поначалу казалось увлекательным, но на третьем часу стало утомлять. Максимов сделал попытку перевести разговор на более актуальные темы: начал окольными путями выспрашивать, не сталкивался ли дон Ольмос во время своих ночных бдений с какими-либо темными личностями, околачивавшимися вокруг дома Кончиты. Ко всеобщему разочарованию, дон Ольмос ответил, что не встречал никого, кроме бородатого грубияна, которого прогнал в тот памятный день, когда впервые удостоился счастья лицезреть Аниту. Его мало интересовали посторонние персоны, пред его очами маячил один-единственный образ. Понятно чей.
Слушая его, Максимов с каждой минутой мрачнел и жалел о том, что повел себя с этим пустомелей так обходительно. Помимо прочего, гость оказался поклонником крепкого тернового ликера, известного под названием «пачаран», – пил его рюмка за рюмкой и хмелел на глазах. Анита попробовала заговорить об истинных обстоятельствах, приведших дона Ольмоса в Аранжуэц. Ведь миф об искателе удачи, который он рассказал ей в первую встречу, был сочинен им на ходу, не так ли? Ответ она получила невнятный и малосодержательный. Какие-то коммерческие переговоры, связанные с поставками винных материалов… и еще сыров… и еще… да, черт побери, сеньора, к чему вам эти скучные подробности?
Увидев клавесин, гость загорелся идеей пленить своих слушателей пением. Он исполнил три баскские народные песни, оказавшись не таким уж скверным солистом. Особенно поразила аудиторию широта его голосового диапазона. Дон Ольмос, забавляясь, начинал композицию басом, а заканчивал такой пронзительной фистулой, что закладывало уши. Пожалуй, он мог бы зарабатывать выступлениями хорошие деньги, если бы относился к своим способностям более серьезно.
Увы, финал концерта оказался скомканным из-за пагубного воздействия тридцатиградусного пачарана. Дон Ольмос захлопнул крышку клавесина и пошел бродить по дому в поисках отхожего места. Несмотря на то, что Максимов вызвался быть его проводником, он умудрился ввалиться в кухню, затем в кабинет Хорхе, раза два растянулся на полу, смахнув ненароком со стола бумаги, а в заключение, когда его уже провожали, а правильнее сказать, выпроваживали, рухнул еще и в передней, свалив коробку с хранившимися в ней ключами.
Максимов взял своего незадачливого соперника за шкирку и препроводил до гостиницы. Кончита, игравшая на протяжении всех посиделок роль терпеливой хозяйки, помогла Веронике навести в комнатах порядок и попросила Аниту больше не зазывать в дом таких неуправляемых гостей. Максимов, вернувшись, выразил чистосердечное раскаяние:
– Дурака свалял, признаю. Кто же знал, что он такой пьянчуга? И что обидно, ничего полезного нам не сказал…
– Ты не виноват, Алекс, – возразила Анита, которая выглядела не раздраженной, а скорее задумчивой. – Будь уверен: если бы ты его не пригласил, он бы сам придумал повод сюда явиться.
– Если он еще раз посмеет прийти и заикнуться о любви к тебе, я отработаю на нем все приемы бокса, каким меня учили в Берлине и в Париже.
– Любовь? Нет, Алекс, любовь тут ни при чем. Я умею читать взгляды мужчин. В глазах дона Ольмоса не было и намека на чувства.
Оборвав, как всегда, разговор на самом интригующем месте, Анита напомнила мужу, что настал час для испытаний собранной им машины.
Этого события ожидали все жильцы «дома на куличках», в том числе Сильвия, которая хоть и верила свято в гений своего отца, но не могла дать гарантии, что его расчеты оправдаются.
Максимов заранее запустил паровой котел, проверил, уходит ли дым через рукав в трубу. Агрегат стоял, готовый к работе, попыхивал клапанами и подрагивал в предвкушении запуска. Максимов взял кувалду и четырьмя богатырскими ударами раскрошил украшенную изразцами стену подвала, обнажив земляной пласт. Хрустя подошвами по осколкам плиток, он попросил публику отступить как можно дальше, подошел к машине и задвигал стальными рычагами. Машина ожила, всхрапнула как конь, которому дали шпоры, загремели цепи, и приведенный ими в движение ковш хищно вгрызся в слежавшуюся почву. В лучах двух водородных горелок во все стороны полетели серые сухие комья, поднялась туча пыли, заставившая зрителей закашляться. Но восхищение от увиденного пересилило дискомфорт.
Максимов умело управлялся с регуляторами, действуя подобно кукловоду, который плавно и точно перемещает лаги с послушными марионетками. Землечерпалка, повинуясь человечьей воле, расширила проход и, торжественно лязгая, вкатилась в него. Она смахивала на гигантского крота, прокладывающего себе путь в земной толще.
– Такими темпами, – пророкотал Максимов, стоя на подножке позади котла и перебрасывая рычаги слева направо и справа налево, – мы через неделю доберемся до места.
Это он, конечно, погорячился. Во-первых, прорыть предстояло отнюдь не кротовую нору. Шахта высотой в полтора человеческих роста и шириной без малого в две сажени (делать ее меньше не позволяли габариты землечерпалки) требовала крепежа по всем правилам проходческого искусства. Сосновые доски и столбы для этой цели Максимов нашел на чердаке – несомненно, их заготовил Хорхе, планируя использовать по тому же самому назначению. Но транспортировать их в подвал и устанавливать оказалось занятием нелегким, отнимавшим много драгоценного времени. По факту Алекс трудился в качестве проходчика лишь первые полдня, а затем переквалифицировался в крепильщика. Из прочитанной литературы он знал, что деревянные столбы сопоставимы по прочности с железными балками. Причем железо под давлением сразу гнется, а дерево сперва покрывается трещинами вдоль волокон и тем самым предупреждает шахтеров об опасности обрушения. Столбов на чердаке нашлось не так много (иначе они своей тяжестью обрушили бы потолочные перекрытия), но Максимов рассчитывал пополнить их запас в ближайшем лесу.
Паровая машина, чтобы развить требуемую мощность, поглощала неимоверное количество угля. Запасы, имевшиеся у Кончиты для обогрева дома, иссякли в первый же день. Максимов, взяв в помощницы Веронику, обошел всех городских угольщиков и закупил пять больших подвод с топливом. На вопросы, зачем столько, он отвечал, что его дражайшая половина отличается повышенной зябкостью и требует, чтобы комнаты были нагреты, как банные парилки. Привезенным углем засыпали чулан, все сараи во дворе и половину кухни.
Вскоре возникла еще одна серьезная проблема: некуда было девать вынутую землю. Пробовали складировать ее в порожние бочки из-под вина, рассованные по углам подвала, но ковш имел такой объем, что наполнял одну бочку в три приема. Кончита разрешила завалить землей весь подвал, если ничего другого не придумается. Анита резонно ответила, что это не выход. Чтобы вместить всю предполагаемую кубатуру, потребовался бы целый подземный зал, поэтому Максимов не придумал ничего лучше, чем удалять грунт через подвальный лаз. Для этого понадобилось сконструировать простейшее подъемное устройство, представлявшее собой комбинацию из канатов, блоков и вместительной бадьи. Максимов, свыкшийся теперь с ролью шахтера (ибо никто, кроме него, не умел управлять паровой лопатой), наполнял бадью землей, поднимал наверх, и там женщины общими усилиями выволакивали емкость наружу. Землю поначалу ссыпали на грядки и клумбы Кончиты, но когда они взбухли, как подошедшее в тепле сдобное тесто, стали вываливать за домом в заросший сорняками ров.
Этим нелегким трудом занимались в основном Анита и ее сестра. Вероника была загружена готовкой еды и уборкой помещений, а для Сильвии, еще не восстановившейся после злоключений в плену у бандолерос, нашлось не менее важное занятие. Едва Максимов запускал своего рыкающего, плюющегося паром и дымом бронтозавра, она выходила на улицу и с праздным видом прогуливалась близ дома. В ее задачу входило – следить, не слышит ли кто из посторонних шума, который нет-нет да и прорывался на поверхность. Если в пределах видимости показывался прохожий или проезжий, направлявшийся по дороге в объезд холма мимо дома Кончиты, Сильвия возвращалась во двор и подавала сигнал с помощью дверного звонка, от которого Максимов протянул дополнительную бечевку к себе в подвал и прикрепил к ней колокольчик, бренчавший так громко, что его не заглушал и рев парового агрегата. По этому сигналу прокладка тоннеля временно приостанавливалась, водворялась тишина. Когда Сильвия убеждалась, что опасность миновала, она давала новый сигнал, и машина снова врубалась в земную плоть.
Впрочем, опасность в буквальном понимании этого слова как будто отступила от порога «дома на куличках». Никто не устраивал на него ночные набеги, никто не охотился на его обитателей, никто им не угрожал и никуда не заманивал. Фотографический аппарат после разоблачения дона Ольмоса оставался на боевом взводе, однако уже которые сутки бездействовал, никем не тревожимый.
Кончита начала успокаиваться. Она внушала себе, что злодеи, от чьих рук погиб Хорхе, испугались преследования со стороны гражданских гвардейцев и предпочли оставить свою затею с добычей серебра, перебравшись в более безопасные для себя края. То же самое авторитетно заявлял господин Лопес, который о серебре ничего не ведал, зато был высокого мнения о своем ведомстве. Его подчиненные прошерстили весь город и всю округу, но не нашли ни малейших следов шайки сеньоры Лусии. А ведь не могло такого быть, чтобы полдюжины человек взяли и испарились, как роса на кастильском солнце.
Но чем благостнее становилась обстановка вокруг дома, тем напряженнее делалась Анита. Она говорила Алексу, что затишье – обманчиво и в скором времени прервется. Он в ответ бурчал невразумительно, не то споря, не то соглашаясь, а короче говоря, просто обозначал реакцию на слова жены. Проводя почти все дневные часы под землей и фут за футом продвигаясь к цели, он перестал думать о преследователях. Ему важно было, чтобы агрегат функционировал исправно и начатое предприятие в конце концов завершилось триумфом.