лицами и в почтительных позах.
– Она там! Держите ее! – подсказала им Анита и махнула рукой в сторону распахнутой двери, ведущей в кладовую. – Это лазутчица, она хотела убить ее величество!
Стражники, толкаясь, загремели длинными ружьями, кинулись выполнять приказ, словно он был отдан самой Изабеллой.
В то же время Сильвия стремглав мчалась по совершенно темному подземному ходу. Он был облицован каменными плитами, от времени и сырости они начали крошиться, и после каждого шага в воздух поднималась пыль. Она лезла в нос и рот, порошила глаза. Сильвия опустила веки – все равно из-за непроглядного мрака в зрении не было надобности. В спешке два или три раза больно ударилась о стены на поворотах. Но это не остановило ее, вперед гнала надежда на то, что, может быть, еще удастся вырваться. Главное, выскочить на поверхность, покинуть дом Кончиты и затеряться в какой-нибудь из деревушек, которых так много вокруг города. А там – дать знать отчиму, он поможет нелегально переправиться в Португалию или Францию, и она спасена!
Дыхание от быстрого бега сбилось, она почувствовала, что не может больше выдерживать взятый темп, перешла на шаг. Чутко прислушиваться мешали стучавшие в висках молоточки. Она открыла глаза, обернулась. Нет, сзади, кажется, никого, не видно света, не слышно топота, погоня отстала. Сильвия прикинула: где-то рядом уже должно быть боковое ответвление – то самое, что ведет к свободе. Приложила ладонь к стене, стала напряженно шарить. Вот и оно! Сама пару часов назад прокопала лопатой этот лаз, соединила два прохода.
Она протиснулась в узкую дыру и буквально ввалилась в шахту, прорытую паровой землечерпалкой. Теперь снова бежать! Времени нет, могут настигнуть…
Но что это? Впереди блеснул огонек. Да не один, а целых три… пять… семь… Навстречу по тому же тоннелю двигалась группа людей. Сильвия остановилась, внутри у нее все оборвалось. Она различила во главе процессии дона Ольмоса с высоко поднятой газовой горелкой. За ним шли вооруженные жандармы в мундирах.
Стон отчаяния вырвался у Сильвии. Она повернулась, чтобы бежать назад, но увидела, что жерло, соединяющее два прохода, тоже освещено. В него с факелами в руках лезли королевские гвардейцы. Путей к спасению больше не было.
– Давайте без глупостей! – крикнул дон Ольмос. – Деваться вам некуда.
Сильвия прижалась спиной к крепежному столбу и снова закрыла глаза. Нащупала в кармашке платья маленький складной ножичек, раскрыла его и резанула себя по левому запястью.
С окончания описанных выше событий прошло двое суток. В «доме на куличках» водворилось умиротворение – впервые с того памятного дня, когда Анита и Алекс прибыли сюда из Барселоны. Кончита, отойдя от хмельного дурмана, возблагодарила небо за то, что все завершилось так удачно. Она пожертвовала монастырю сакраменток пятьдесят эскудо, но уходить в монахини раздумала. Взгляды, которыми она обменивалась с доном Ольмосом, давали понять, что мирская суета еще не окончательно опротивела ей.
Веронике оказали первую помощь. Пожилой врач сказал, что она родилась под счастливой звездой – удар пришелся вскользь, кости черепа не пострадали, лезвие лопаты лишь сорвало лоскут кожи с темени. Было наложено несколько швов, Веронику хотели оставить в лазарете, но она выпросилась домой и лежала теперь в своей кровати с забинтованной головой, принимая почести, как подобает героине. То был уникальный случай: не она прислуживала господам, а они ей, поднося еду и питье. Она смущалась, краснела, хотя в глубине души, конечно, блаженствовала.
Что до Сильвии, то и ей не дали умереть. Взрезанные вены быстро перетянули жгутом, кровотечение остановилось, после чего задержанную препроводили в жандармский участок. Там она провела всего одну ночь, и наутро ее, как опасную законоотступницу, перевезли в Мадрид, в тюрьму Линарес. Дон Ольмос по своим каналам узнал, что ее величество Изабелла, довольная приемом, который оказали ей власти Аранжуэца, еще до окончания следствия и суда решила явить милость и избавить злодейку от казни. В аппарате судебного ведомства уже готовили указ, согласно которому Сильвия должна была закончить свои дни на каторге в Южной Америке.
– Сомнительная милость, – высказала Анита свое мнение Максимову, когда они вдвоем гуляли по берегу Тахо и обсуждали недавние приключения. – Она умрет там через год от лихорадки или малярии.
– Согласись, она это заслужила. Убила Хорхе, свою бывшую няньку, покушалась на правящую особу… В России ее в лучшем случае сгноили бы в Сибири.
– Все так. Но мне жаль, что ум и воля, заложенные в ней, не получили достойного направления. Когда я перебираю в памяти ее поступки, то прямо-таки восхищаюсь! Невероятно, что все это делала одна-единственная женщина, такая хрупкая на вид. Вспомни, как она перевоплощалась в совершенно разных персонажей… как стреляла в ночи по нашим окнам и заставила нас поверить, что дом осаждает целое полчище! Как ловко она ввела нас в заблуждение, когда у тебя на глазах брала в библиотеке «Историю Тартесса»… Все было настолько тонко рассчитано, что просто диву даешься!
– Но тебя она не обманула…
– Мелкие промашки. Ты сказал мне, что когда нашел ее в старом доме, то в печи, кроме бумаг, горело какое-то тряпье. Я и сама это определила по запаху, хотя пришла туда много позже. В топке уже ничего не осталось, кроме золы. Я подумала: зачем разбойникам при отступлении сжигать тряпки? А это была одежда сеньоры Лусии, в которой Сильвия приходила к нам будто бы покупать дом Кончиты. Ей требовалось избавиться от маскарада, а куда все это денешь, чтобы жандармы после не наткнулись? Только в огонь…
– А я как-то не придал значения. Посчитал, что важнее всего – бумаги, которые сгорели там же.
– Сильвия нарочно подстроила так, чтобы клочок с картой уцелел. Это было еще одним доказательством того, что бандиты ищут серебро… Нет, все-таки она умница!
– Она убила Хорхе, – напомнил Максимов со всей суровостью. – Конни вряд ли разделяет настроения ее величества. Она бы с радостью приговорила эту бестию к смерти и сама бы привела приговор в исполнение.
– За Хорхе числится изрядная доля вины. Эта, как ты говоришь, бестия сумела подчинить его себе, и он долго плясал под ее дудку. Так долго, что успел сконструировать нужную ей машину и разработать план подземных коммуникаций. Потом-то, после разговора со мной, он прозрел, восстал против нее и, как следствие, нарвался на пулю. Пожалуй, во всей сложной игре, которую затеяла Сильвия, это было единственное действие, продиктованное не рассудком, а эмоциями.
– Наверное, она решила, что и без него справится?
– Наверное. Она была настолько убеждена в собственной безошибочности, что с помощью трупа Хорхе устроила для нас смертельную западню. Позже пыталась отравить нас ядовитыми яблоками… Но вскоре сообразила, что выгоднее иметь нас в качестве живых союзников, нежели мертвых врагов.
– Раз она смогла подвести провода к телу Хорхе, значит, разбиралась в технике?
– Но не до такой степени, чтобы в одиночку собрать паровую машину. Тут ко всему прочему нужна была еще и физическая сила…
Увлекшись беседой, они перешли по мосту на другой берег реки, и там их догнала знакомая карета с двуглавыми российскими орлами. Откуда только она вынырнула! Анита и глазом не успела моргнуть, как две храпящие лошади преградили им путь, а с подножек соскочили юнкера с вынутыми из ножен саблями.
– В чем дело, господа? – холодно спросил Максимов. – Вы имеете к нам претензии?
– Извольте пожаловать в экипаж, – ответил один из здоровяков, по-вологодски окая.
– Зачем это?
– Их высокородие кличут. Не извольте перечить, извольте повиноваться.
Максимов, оскорбленный тоном и содержанием приказа, потянулся к карману с револьвером, но в грудь ему уперлись сразу два клинка. Третий великан, сидевший на козлах, полуобернулся и вытащил из-за пояса пистолет.
– Лучше подчиниться, Алекс, – сказала Анита. – Эти господа за просто так нас не отпустят.
– Эт точно! – оскалился вологодский увалень. – Полезайте!
Дверцу кареты толкнули изнутри, она приотворилась, и Алекс, косясь на обнаженные сабли, ступил на подножку.
– Быстрее, господа, быстрее! – прозвучал из темного нутра голос статского советника Тищева. – Уж больно живописную картину мы с вами являем…
Анита и Максимов, очутившись в карете, присели на обтянутый сукном диванчик. Василий Антонович сидел напротив них в углу, привалившись к дверце, и напоминал нахохленную сову.
– Степан, трогай помалу, – скомандовал он кучеру, и карета покатилась по дороге вдоль берега.
Максимов посмотрел в наполовину зашторенное оконце.
– Куда мы едем?
– Никуда. Покатаемся… поговорим… Нам есть что обсудить.
– Если вы полагаете, что мы способны повлиять на судьбу вашей падчерицы… – начала Анита, но господин Тищев невежливо ее перебил:
– Знаю, знаю… Ни на что вы не способны повлиять. Все, что от вас зависело, вы уже сделали. И сделали, надо признать, превосходно. Кто бы еще мог похвастать, что переиграл Силюшку?
Как необычно прозвучало это «Силюшка» на фоне проплывавших мимо испанских пейзажей! В полутьме кареты Анита вгляделась в затуманенный лик Василия Антоновича, и в сердце кольнуло что-то сродни жалости.
– Я бездетен, господа, – прокряхтел он и задымил пахитоской. – Двух жен пережил, троих детей похоронил…
– Как же так?..
– Горькая доля! Видать, на роду написано. Никто из моих ребятишек дольше года не прожил, все во младенчестве перемерли… А Силюшка мне вместо дочки. Растил ее как родную.
– Как она у вас оказалась?
– Длинная история… Был я дружен с одним испанцем, он меня однажды из пучины морской вытащил, когда я тонуть вздумал. Плыли мы тогда из Генуи в Валенсию, а буря скорлупку нашу в щепки разнесла… Словом, я ему жизнью обязан. Он карлист до мозга костей. Все мечтал Изабеллу с трона спихнуть. Ну и доигрался – в мятежные годы голову сложил.