Я думал, что на другой день, 26 августа, будет непогода. Но опасения мои оказались напрасными. Наутро небо очистилось, и день был совершенно ясный.
Староверы Бортниковы живут зажиточно, повинностей государственных не несут, земли пашут мало, занимаются рыболовством и соболеванием и на свое пребывание здесь смотрят как на временное. Они не хотели, чтобы мы отправились в горы, и неохотно делились с нами сведениями об окрестностях.
Река Сяо-Кема состоит из слияния двух рек: Горелой, длиной в пятнадцать, и Сакхомы, длиной двадцать – двадцать пять километров. Слияние их происходит недалеко от моря.
Сегодняшняя вечерняя заря была опять очень интересной и поражала разнообразием красок. Крайний горизонт был багровый, небосклон – оранжевый, затем – желтый, зеленый и в зените мутно-бледный. Это была паутина перистых облаков. Мало-помалу она сгущалась и наконец превратилась в слоистые тучи. Часов в десять вечера за ней скрылись последние звезды. Началось падение барометра.
Утром разбудил меня шум дождя. Одевшись, я вышел на улицу. Низко бегущие над землей тучи, порывистый ветер и дождь живо напомнили мне бурю на реке Билимбее. За ночь барометр упал на семнадцать миллиметров. Ветер несколько раз менял свое направление и к вечеру превратился в настоящий шторм.
В этот день работать не удалось. Палатку так сильно трепало, что казалось, вот-вот ее сорвет ветром и унесет в море. Часов в десять вечера непогода стала стихать. На рассвете дождь перестал, и небо очистилось.
28, 29 и 30 августа были посвящены осмотру реки Сяо-Кемы. На эту экскурсию я взял с собою Дерсу, двух стрелков, Аринина и Сабитова, и одного мула. Маршрут я наметил по реке Сакхоме до истоков и назад к морю по реке Горелой. Стрелки с вьючным мулом должны были идти с нами до тех пор, пока будет тропа. Дальше мы идем сами с котомками, а они той же дорогой возвращаются обратно.
Часов в восемь утра мы выступили с бивака.
Мул, которого взяли с собою Аринин и Сабитов, оказался с ленцой, вследствие чего стрелки постоянно от нас отставали. Из-за этого мы с Дерсу должны были часто останавливаться и поджидать их. На одном из привалов мы условились с ними, что в тех местах, где тропы будут разделяться, мы будем ставить сигналы. Они укажут им направление, которого надо держаться. Стрелки остались поправлять седловку, а мы пошли дальше.
Немного выше того места, где она соединяется с рекой Горелой, долина суживается. С правой стороны поднимаются высокие горы, поросшие густым смешанным лесом, а слева тянутся размытые террасы с лиственным редколесьем.
Здесь тропы первый раз разделились: одна пошла вверх по реке, другая куда-то вправо. Надо было поставить условленный сигнал. Дерсу взял палочку, застругал ее и воткнул в землю; рядом с ней он воткнул прутик, согнул его и надломленный конец направил в ту сторону, куда надо идти. Установив сигналы, мы отправились дальше в уверенности, что стрелки поймут наши знаки и пойдут как следует. Пройдя километра два, мы остановились. Не помню, кажется, мне что-то понадобилось во вьюках. Мы стали ждать стрелков, но не дождались и пошли назад к ним навстречу. Минут через двадцать мы были у места разветвления троп. С первого же взгляда стало ясно, что стрелки не заметили нашего сигнала и пошли по другой дороге. Дерсу начал ругаться.
– Какой народ! – говорил он в сердцах. – Так ходи, головой качай, все равно как дети. Глаза есть – посмотри нету. Такие люди в сопках живи не могу – скоро пропади.
Его удивляло не то, что Аринин и Сабитов ошиблись. Это не беда! Но как они, идя по тропе и видя, что на ней нет следов, все-таки продолжают идти вперед. Мало того, они столкнули оструганную палочку. Он усмотрел, что сигнал был опрокинут не копытом мула, а сапогом стрелка.
Однако разговором дела не поправишь. Я взял свое ружье и два раза выстрелил в воздух. Через минуту откуда-то издалека послышался ответный выстрел. Тогда я выстрелил еще два раза. После этого мы развели огонь и стали ждать. Через полчаса стрелки возвратились. Они оправдывались тем, что Дерсу поставил такие маленькие сигналы, что их легко было не заметить. Гольд не возражал и не спорил. Он понял, что то, что ясно для него, совершенно неясно для других.
Напившись чаю, мы опять пошли вперед. Уходя, я велел людям внимательно смотреть под ноги, чтобы не повторить ошибки. Часа через два мы достигли того места, где в Сакхому с правой стороны впадает река Угрюмая. Тут тропы опять разделились. Первая ведет на перевал к реке Илимо (приток Такемы), а по второй нам следовало идти, чтобы попасть в истоки реки Горелой. Дерсу снял котомку и стал таскать бурелом.
– Рано делать бивак, – сказал я ему. – Пойдем дальше.
– Моя дрова таскай нету. Моя дорога закрывай, – ответил он серьезным тоном.
Тогда я понял его. Стрелки бросили ему укор в том, что оставляемые им сигналы незаметны. Теперь он решил устроить такую преграду, чтобы они уперлись в нее и остановились. Меня это очень рассмешило. Дерсу наваливал на тропе множество бурелома, нарубил кустов, подрубил и согнул соседние деревья – словом, создал целую баррикаду. Завал этот подействовал. Натолкнувшись на него, Сабитов и Аринин осмотрелись и пошли как следует.
Река Угрюмая течет в широтном направлении. Узкая долина ее покрыта густым хвойно-смешанным лесом. Следы разрушительного действия воды видны на каждом шагу.
Лежащие на земле деревья, занесенные галькою и песком, служат запрудами, пока какое-нибудь новое большое наводнение не перенесет их в другое место.
По дороге мы несколько раз видели козуль. Я стрелял и убил одну из них. В сумерках мы дошли до верховьев реки и стали биваком.
Вечером Дерсу особым способом жарил козулятину. Он выкопал в земле яму размером сорок сантиметров в кубе и в ней развел большой огонь. Когда стенки ямы достаточно прогрелись, жар из ямы был вынут. После этого гольд взял кусок мяса, завернул его в листья подбела и опустил в яму. Сверху он прикрыл ее плоским камнем, на котором снова развел большой огонь на полтора часа. Приготовленное таким образом мясо было удивительно вкусно. Ни в одном первоклассном ресторане не сумели бы так хорошо его зажарить: снаружи козулятина покрылась красновато-бурой пленкой, но внутри была сочная. С той поры при каждом удобном случае мы жарили мясо именно таким способом.
Отсюда на другой день стрелки Аринин и Сабитов с мулом пошли обратно, а мы с Дерсу продолжали маршрут дальше.
В верховьях река Угрюмая разбивается на две речки, расходящиеся под углом градусов в тридцать. Мы пошли влево и стали взбираться на хребет, который здесь описывает большую дугу, охватывая со всех сторон истоки реки Горелой (река Угрюмая огибает его с запада).
Сверху, с высоты гольцов, было видно далеко во все стороны. На юге, в глубоком распадке, светлой змейкой извивалась какая-то река; на западе в синеве тумана высилась высокая гряда Сихотэ-Алиня; на севере тоже тянулись горные хребты; на восток они шли уступами, дальше за ними виднелось темно-синее море. Картина была величественная и суровая.
Когда начало смеркаться, мы немного спустились с гребня хребта в сторону реки Горелой. После недавних дождей ручьи были полны воды. Очень скоро мы нашли удобное место и расположились биваком высоко над уровнем моря.
Лежа у костра, я любовался звездами. Дерсу сидел против меня и прислушивался к ночным звукам. Он понимал эти звуки, понимал, что бормочет ручей и о чем шепчется ветер с засохшей травою. Одна половина его была освещена красным светом костра, а другая – бледными лучами месяца, точно рядом, прижавшись друг к другу, сидели два человека – красный и голубой.
Мы разговаривали: говорили о небе, о луне, о звездах. Мне интересно было узнать, как объясняет все небесные явления человек, проведший всю жизнь среди природы, ум которого не был заполнен книжными аксиомами. Оказалось, что он никогда не задумывался над тем, что такое небо, что такое звезды. Объяснял он все удивительно просто. Звезда – звезда и есть; луна – каждый ее видел, значит, и описывать нечего; небо – синее днем, темное ночью и пасмурное во время ненастья. Дерсу удивился, что я расспрашиваю его о таких вещах, которые хорошо известны всякому ребенку.
– Кругом люди понимай. Разве тебе, капитан, посмотри нету? – спрашивал он меня в свою очередь.
Я так увлекся созерцанием звездного неба, что совершенно забыл о том, где я нахожусь. Вдруг голос Дерсу вывел меня из задумчивости.
– Посмотри, капитан, – сказал он, – это маленькая уикта (звезда).
Я долго не мог разобраться, на какое светило он указывал, и наконец после разъяснений понял, что он говорил про Полярную звезду.
– Это самый главный люди, – продолжал гольд. – Его всегда один место стоит, а кругом его все уикта ходят.
В это время яркая падающая звезда черкнула по небу.
– Что это такое, Дерсу? Как ты думаешь? – спросил я его.
– Одна уикта упала.
Я думал, что он свяжет это явление с рождением или со смертью человека, даст ему религиозную окраску. Ничего подобного. Явление просто: одна звезда упала.
– Китайские люди говорят, – добавил он, – там, где упала звезда, надо искать женьшень.
Для образованного человека это явление сложно: осколок астероида, случайно вошедший в сферу земного притяжения, раскалившийся от трения о воздух, горящий за счет кислорода воздуха, метеорное железо, космическая пыль. Падение их на землю в течение многих веков должно влиять на объем, вес и плотность Земли, а всякое малейшее изменение в этом направлении влечет изменение в движении ее и рефлектирует[37] на движении других планет и т. д. и т. д.
Я очнулся от своих дум. Костер угасал. Дерсу сидел опустив голову на грудь и думал. Я подбросил дров в огонь, затем завернулся в одеяло и заснул.
На другое утро мы проснулись от холода. Роса, выпавшая с вечера на землю, замерзла и превратилась в иней. Согревшись чаем, мы надели свои котомки и стали спускаться в реку Горелую. Долина ее шире, чем долина реки Сакхомы, и имеет явно выраженный характер размыва. Другая отличительная черта – отсутствие лесов, большею частью уничтоженных пожарами. Все склоны гор, обращенные к реке Горелой, сплошь покрыты осыпями, заросшими травой, кустарниками, и завалены буреломом. Река имеет порожистый характер.