она была теперь в 300 шагах, если не больше. В это время на бивак возвратился Дерсу. Взглянув на него, я сразу понял, что он был навеселе. На лице его играла улыбка. Подойдя к палаткам, он остановился и, прикрыв рукой глаза от солнца, стал смотреть, в кого стреляют солдаты.
Как раз в этот момент выстрелил Калиновский. Пуля сделала такой большой недолет, что даже не напугала птицу. Узнав, что стрелки не могли попасть в утку тогда, когда она была близко, он подошел к ним и, смеясь, сказал:
– Ваша хорошо стреляли. Теперь моя хочу утку гоняй.
Сказав это, он быстро поднял свое ружье и, почти не целясь, выстрелил. Крик удивления вырвался у всех сразу: пуля ударила под самую птицу так, что обдала ее водой. Утка до того была напугана, что с криком сорвалась с места и, отлетев немного, нырнула в воду. Спустя несколько минут она показалась на поверхности, но уже значительно дальше. С поразительной быстротой Дерсу опять вскинул винтовку и опять выстрелил. Если бы утка не взлетела в воздух, можно было бы подумать, что пуля ударила именно в нее. Теперь птица отлетела очень далеко. Чуть-чуть ее можно было рассмотреть простым глазом. Мы взяли бинокли. Дерсу смеялся и подтрунивал над солдатами. Дмитрий Дьяков, который считал себя хорошим стрелком, стал доказывать, что выстрелы Дерсу были случайными и что он стреляет не хуже гольда. Товарищи предложили ему доказать свое искусство. Дьяков спустил курок. Пуля сделала рикошет далеко перед уткой. Птица нырнула, но тотчас же опять показалась на поверхности. Тогда Дерсу медленно поднял свое ружье, прицелился и выстрелил. В бинокль видно было, как пуля опять вспенила воду под самой уткой. Вероятно, такое состязание в стрельбе длилось бы еще долго, если бы сама утка не положила ему конец: она снялась с воды и полетела в открытое море.
Вечером я услышал у стрелков громкие разговоры. По настроению я догадался, что они немного выпили. Оказалось, что Дерсу притащил с собой бутылку спирта и угостил им солдат. Вино разгорячило людей, и они начали ссориться между собой.
– Не надо ругаться, – сказал им тихо Дерсу, – слушайте лучше, я вам песню спою. – И, не дожидаясь ответа, он начал петь свои сказки.
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо не думает», – вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Уже смеркалось совсем, зажглись яркие звезды; из-за гор поднималась луна. Ее еще не было видно, но бледный свет уже распространился по всему небу.
Подвыпившие стрелки уснули, а Дерсу все еще пел свою песню, и пел он ее теперь вполголоса – для себя.
Я вернулся в палатку, лег на постель и тоже уснул.
На другой день вечером, сидя у костра, я читал стрелкам «Сказку о рыбаке и рыбке». Дерсу в это время что-то тесал топором. Он перестал работать, тихонько положил топор на землю и, не изменяя позы, не поворачивая головы, стал слушать. Когда я кончил сказку, Дерсу поднялся и сказал:
– Верно, такой баба много есть. – Он даже плюнул с досады и продолжал: – Бедный старик! Бросил бы он эту бабу, делал бы оморочку да кочевал бы на другое место.
Мы все расхохотались. Сразу сказался взгляд бродячего туземца. Лучший выход из этого положения, по его мнению, – сделать лодку и перекочевать на другое место.
Поздно вечером я подошел к костру. На дровах сидел Дерсу и задумчиво глядел на огонь. Я спросил его, о чем он думает.
– Шибко жалко старика. Его был смирный люди. Сколько раз к морю ходи, рыбу кричи, наверно, совсем стоптал свои унты.
Видно было, что «Сказка о рыбаке и рыбке» произвела на него сильное впечатление.
Поговорив с ним еще немного, я вернулся в свою палатку.
Глава 3Первый поход
Выступление. – Дерсу находит отряд по следам. – Река Иодзыхе и река Литянгоу. – Притоки реки Иодзыхе. – Лудева. – Тайга. – Пауки. – Да-Синанца и ее притоки. – Затяжные дожди. – Горбатый таз и его семья. – Бегство их от китайцев. – Сон Дерсу и поминки по усопшим.
Наконец после долгого ожидания, в конце июня, на пароходе «Эльдорадо» прибыли наши мулы. Это было радостное событие, выведшее нас из бездействия и позволившее выступить в поход.
Пароход стал шагах в четырехстах от устья реки. Мулы были спущены прямо на воду. Они тотчас же сориентировались и поплыли к берегу, где их уже ожидали стрелки.
Двое суток мы пригоняли к мулам седла и налаживали вьюки. 30 июня была последняя дневка, а на следующий день, 1 июля, мы тронулись в путь.
На реке Иодзыхе наш отряд разделился. Я, Н.А. Десулави и П.П. Бордаков с частью команды отправились на реку Синанцу[5], а А.И. Мерзляков с остальными людьми пошел вверх по реке Литянго[6]. Около последних тазовских фанз, в северо-западном углу долины, нам надлежало разойтись. В это время ко мне подошел Дерсу и попросил разрешения остаться на один день у тазов. Завтра к вечеру он обещал нас догнать. Я высказал опасения, что он может нас не найти. Гольд громко за смеялся и сказал:
– Тебе иголка нет, птица тоже нету – летай не могу. Тебе земля ходи, нога топчи, след делай. Моя глаза есть – посмотри.
На это у меня уже не было возражений. Я знал его способность разбираться в следах и согласился. Мы пошли дальше, а он остался на реке Иодзыхе. На второй день утром Дерсу действительно нас догнал. По следам он узнал все, что произошло у нас в отряде: он видел места наших привалов, видел, что мы долго стояли на одном месте – именно там, где тропа вдруг сразу оборвалась, видел, что я посылал людей в разные стороны искать дорогу. Здесь один из стрелков переобувался. Из того, что на земле валялся кусочек тряпки с кровью и клочком ваты, он заключил, что кто-то натер ногу, и т.д. Я привык к его анализу, но для стрелков это было откровением. Они с удивлением и любопытством поглядывали на гольда.
Река Иодзыхе[7] (по-удэгейски Иеньи) почему-то на морских картах названа Владимировкой и показана маленьким ручейком.
Долина ее шириной около трех верст и имеет левый край возвышенный и гористый, а правый – пологие увалы, поросшие редкой осиной, березой, ольхой и лиственницей. Уловить, где именно долина переходит в горы, нельзя. Выше по реке картина меняется и горы принимают резко выраженный характер.
Здесь, кроме дуба, растут: черная и белая береза, китайский ясень, орех, клен, пихта, пробковое дерево, тис, акация, осина и липа, а из кустарников – лещина, боярышник, калина, таволга и леспедеца.
Река Иодзыхе близ устья разбивается на множество рукавов, из которых один подходит к правой стороне долины. Место это староверы облюбовали для своего будущего поселка.
Тропа от моря идет вверх по долине так, что все протоки Иодзыхе остаются от нее вправо, но потом, как раз против устья Дунгоу, она переходит реку вброд около китайских фанз, расположенных у подножия широкой террасы, состоящей из глины, песка и угловатых обломков.
Реку Иодзыхе было бы справедливо назвать Козьей рекой. Нигде я не видел так много этих грациозных животных, как здесь.
Сибирская козуля крупнее европейской. Сжатое с боков тело ее имеет в длину 1,5 м и в высоту 87 см. Красивая притупленная голова с большими подвижными округленными ушами сидит на длинной шее и у самцов украшена двумя маловетвистыми рогами, на конце вилчатыми и имеющими не более шести отростков. Общая окраска тела козули летом темно-ржавая, зимой – буро-серая. Сзади, на ляжках, около хвоста, цвет шерсти белый. Его очень заметно, когда козуля бежит, сильно вскидывая задом. Охотники называют это пятно зеркалом. Защитная окраска делает ее совершенно невидимой: цвет шерсти животного сливается с окружающей обстановкой и видно одно только мелькающее белое «зеркало».
Осенью, в октябре, козуля большими табунами оставляет лесистые местности Уссурийского края и перекочевывает в Маньчжурию. Впрочем, некоторый процент животных остается в приханкайских степях. Заметив место, где табуны коз переплывали через реку, казаки караулили их и забивали во множестве, не разбирая ни пола, ни возраста. С проведением железной дороги и заселением долины Уссури сибирская козуля перестала совершать такие кочевки. Убой животных на переправах сошел на нет, и о таких ходах ныне сохранились только воспоминания.
В общем, дикая коза – пугливое животное, вечно преследуемое четвероногими хищниками и человеком. Она всегда держится настороже и старается уловить малейший намек на опасность при помощи слуха и обоняния. Любимым местом пребывания козули являются лиственные болотистые леса, и только вечером она выходит пастись на поляны. Даже и здесь, при полной тишине и спокойствии, она все время оглядывается и прислушивается. Убегая в испуге, козуля может делать изумительно большие прыжки через овраги, кусты и завалы буреломного леса.
В Уссурийском крае козуля обитает повсеместно, где только есть поляны и выгоревшие места. Она не выносит высоких гор, покрытых осыпями, и густых хвойных лесов. Охотятся на нее ради мяса. Зимние шкурки идут на устройство спальных мешков, кухлянок и дох; рога продаются по три рубля за пару.
Любопытно, что козуля охотно мирится с присутствием других животных и совершенно не выносит изюбра. В искусственных питомниках при совместной жизни она погибает. Это особенно заметно на солонцах. Если такие солонцы сперва разыщут козы, они охотно посещают их до тех пор, пока не придут олени. Охотники неоднократно замечали, что, как только на солонцах побывают изюбры, козули покидают их на более или менее продолжительное время.
Редколесье в горах, пологие увалы, поросшие кустарниковой растительностью, и широкая долина реки Иодзыхе, покрытая высокими тростниками и полынью, весьма благоприятны для обитания диких коз. Мы часто видели их выбегающими из травы, но они успевали снова так быстро скрыться в зарослях, что убить не удалось ни одной.