22
— А я принесла кое-что интересное для Вас, — Ида вынула из сумочки и протянула Вадиму какую-то небольшую книгу. — Думаю, Вам это должно быть интересно…
— Что это? — с улыбкой спросил Вадим, принимая книгу из обтянутой серой перчаткой маленькой руки.
…Это был карманного формата сборник во вполне аполлоновском духе: блеклый четырехугольник греческого орнамента на обложке, силуэт увитой полынью амфоры под блеклыми же буквами названия: «артерлбш» 67. Снизу — «Москва, 1915». Сверху — стилизованными под греческие буквами…
«Евгений Ржевский». Вадим вздрогнул.
— Боже мой! Неужели это — стихи Жени Ржевского? Но ведь он, кажется, их не издавал…
— Посмотрите внимательнее.
— Скоропечатня Левенсона? Тогда понятно. Частный заказ.
Перед глазами Вишневского возник странный псевдоготический домик в Трехпрудном переулке, домик с линией символических репейников по фасаду. Вадиму только один раз довелось побывать в этой скоропечатне, по какому-то, сейчас и не вспомнишь, какому делу, но дом отчего-то запомнился…
— Я не дам его Вам с собой — мне очень не хотелось бы с ним, даже ненадолго, расставаться, но сядем здесь, и Вы почитаете…
— Но ведь Вы соскучитесь, пока я буду читать, Ида? — открывая книгу, спросил Вишневский, когда они сели на белую скамью под старым королевским каштаном.
— Я буду сама виновата: я же не хочу Вам его дать. Смотрите, как красиво осыпается розовая каштановая свечка — несколько лепестков упали прямо на страницу! Жене бы это понравилось… Читайте же!
Вадим перевернул титульный лист68.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАВРИЯ
1. Кипарисы
Где в сияньи — без тени и влаги,
Зноем солнца ущелья горят,
Кипарисы — древесные маги —
Упование ночи таят.
Кипарисы — ночные виденья,
Черен лиственный строгий наряд,
Это древних заклятий сплетенья,
Тенью знанья влекущие взгляд.
Этих знаков не смог разгадать я,
Но, внимая молчанью времен,
Я узнал, что от века проклятье
Ждет того, кто нарушит их сон.
Выйдут, вытекут денные силы,
К темной тайне, душа, прикоснись:
Я хочу, чтоб над камнем могилы
К небу черный взлетел кипарис.
2
Осенне-золотой закат,
Закат Таврического сада,
Меж черных шпалер золотят
Лучи прозрачность винограда.
Ложится ломаная тень,
Леса холмов оделись чернью,
Дымок татарских деревень
Чуть терпок в воздухе вечернем…
Железо скрипнет на петлях,
Душа иного не захочет,
Чем, измеряя боль в шагах,
Бродить в грядущей пышной ночи.
О чем-то смутно тосковать,
Смеясь, сзывать ночные мысли
И безотчетно обрывать
Магнолий лаковые листья.
3
Татарка старая сказала.
Держа ладонь моей руки,
Что проживу я очень мало.
Но не развеяла тоски.
В холодной сакле дымно было
И сажа хлопьями плыла.
Старуха травы заварила
И с наговором подала.
Я пил из глиняной пиалы
Оттенка мутного отвар,
И зелье пахло горьким салом,
И я вдыхал горячий пар.
Под кровлей ныли злые духи —
Заклятья жалкого рабы,
И я не мог сказать старухе,
Что я старей ее волшбы,
Что свежесть юности убога
С душою старой и больной…
…И камни плоские порога
Уже остались за спиной.
И шел я вниз тропинкой горной,
Касалось солнце плоских крыш,
И девой, вечеру покорной,
Вставала благостная тишь.
Над морем плыли белой тенью
Гряды вечерних облаков,
И я поверил в искупленье
Еще не сбывшихся грехов.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КИММЕРИЯ
Камень тверже и зелень бледнее…
Чем тот берег так властно влечет?
Ветром моря грудь дышит вольнее,
Здесь ли время к истоку течет?
И, стесненное сердце тревожа.
Так прохладно в полуденный зной
Древнерусские земли Сурожа
Набегают полынной волной.
Дух тоскующий странствия хочет,
Чтобы в плоть возвратить имена,
Я дождусь наступления ночи
Там, где скалы венчает стена.
И пред тем, как виденья восстанут,
Оттенены наброшенной тьмой,
Стебли мягко-упругие станут
Нежно-белой — как
Смерть — бахромой.
Свод небесный так черно-хрустален!
Вдруг замру я, по склону взбежав:
Тонут первые камни развалин
В мягко-белом струении трав.
С башен в ночь барабаны вступают,
Зубьев крепости грозен оскал.