жнему, не пытка, а битье батоги». Подобное «малое наказание», по-видимому, применялось и при допросе Пугачева в начале октября 1774 года.
Точно установить, пытали ли людей в Тайной экспедиции, мы не можем. Прямых свидетельств о пытках там нет, но слухи о том, что там пытали, точнее били, ходили в обществе. К. В. Сивков не сомневался, что в Тайной экспедиции «широко применялись телесные наказания и пытки», хотя упоминает только один случай, когда в 1762 году о Петре Хрущове и Семене Гурьеве было сказано: «Для изыскания истины с пристрастием под батожьем распрашиваны». Конечно, уже сама неясность вопроса о пытках в Тайной экспедиции должна рассматриваться как свидетельство в пользу их отсутствия – возможны ли исследовательские сомнения на сей счет в отношении, например, Преображенского приказа князя Ромодановского или Тайной канцелярии Ушакова?
Будем иметь в виду, что в стране, где побои людей, «раздача боли» были печальной нормой, можно было и не иметь застенка в Тайной экспедиции – сам государственный страх, угроза применения не запрещенной официально пытки делали свое дело с «клиентами» экспедиции. Кроме того, формой пытки являлось уже само содержание арестанта в казематах Петропавловской крепости. Так было с больной самозванкой Таракановой. Князь А. М. Голицын писал Екатерине II: «хотя я, по лукавству ея и лже, не надеялся того, дабы она написала что-нибудь похожее на правду, однакож, не теряя вовсе всей надежды, думал иногда по человечеству в таком ее утесненном строгостию и болезнию состоянии найти в ней чистосердечное раскаяние». Эта форма пытки была одобрена Екатериной, которая отвечала Голицыну: «Примите в отношении к ней надлежащие меры строгости, чтобы, наконец, ее образумить». В 1762 году власти Тамбова схватили кричавшего «слово и дело» купца Д. Немцова, заперли его на два дня без воды и еды в каморке при ратуше. На третий день он признался в ложном кричании «слова и дела», сказал, что делал это, «избавляясь от постылой жены».
Пытка в России была отменена формально только по указу 27 сентября 1801 года после скандального дела в Казани. Там казнили человека, признавшего под пыткой свою вину. Уже после казни выяснилось, что человек этот был невиновен. Тогда Александр I предписал Сенату «повсеместно по всей империи подтвердить, чтобы нигде, ни под каким видом, ни в высших, ни в низших правительствах и судах никто не дерзал ни делать, ни допущать, ни исполнять никаких истязаний под страхом неминуемого и строгого наказания» и чтобы «наконец, самое название пытки стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной». Однако указ этот остался одним из благих пожеланий либеральной весны царствования Александра. Пока в России существовали телесные наказания, крепостное право, палочная дисциплина в армии, говорить об отмене пыток было невозможно. Лишь с 1861 года, с началом судебной и иных реформ, применение пытки в политическом сыске стало затруднительным, однако изобретательные следователи жандармских управлений и местных органов власти находили немало способов заменить пытки кнутом или плетью другими истязаниями. Словом, в том или ином виде пытка сохранялась в русской истории и без нее политический сыск был как без рук.
В день рождения Петра 30 мая 1724 года в церкви села Преображенского к царю после обедни подошел серпуховский посадский человек Афанасий Шапошников. Он поздравил Петра с праздником и поднес три калача серпуховские по 2 копейки штука, перевязанные разноцветными лентами. Петр поблагодарил подданного и тот напросился в гости к государю, спросив «укажет ли ему ехать с собою». Император указал. Потом Шапошников в компании с Ягужинским, Макаровым и другими приближенными царя обедал во дворце. Увидав, что государь нюхает табак, осмелевший Шапошников выразился с сомнением о пользе табака, на что Петр «изволил рассмеяться и сказал ему: „Не рыть бы тебе, Афанасий, у меня каменья“». Шапошников угрозы не понял и после обеда подошел к императору с вопросом, оставаться ему или ехать домой. Петр рассвирепел и дважды ударил нахала тростью, а потом указал взять его за караул. После этого император вернулся в Петербург, а с ним привезли и нового колодника. 5 сентября А. И. Румянцев спросил царя: что делать с Шапошниковым? Петр указал отвести его в Тайную канцелярию и доложить о нем «при случае». Однако случай доложить Петру так и не представился, император умер в конце января 1725 года. По какой причине сидит в крепости Шапошников, сказать никто не мог. Наконец, несколько месяцев спустя после смерти Петра был подписан указ об освобождении Шапошникова, вина которого была сформулирована без ясности: «Чинил некоторые продерзости». Но купец вышел на свободу только 12 февраля 1726 года, спустя полтора года после радостного события в Преображенском.
Глава 7. Приговор
Петровская эпоха реформ вошла в историю России как время кардинальных преобразований системы судопроизводства, однако для политического сыска судебная реформа мало что значила. Те «два первых пункта», которые включали в себя корпус государственных преступлений, находились в исключительной компетенции государя. Он сам определял, как и в какой форме будет наказан государственный преступник. Проследим, как решалась судьба государственных преступников.
Завершив расследование преступления, подьячие сыскного ведомства составляли по материалам дела «выписку» или «экстракт» (известны и другие названия: «краткая выписка», «изображение»). На основе экстракта готовилось решение, которое отражалось в протоколе в виде «определения» следующего образца: «По указу е. и. в. в Канцелярии тайных розыскных дел слушано дело… Определено…» или «Слушав выписку о распопе Савве Дугине, определено…». Был и такой вариант приговора: «Учинить по всенижайшему Тайной канцелярии мнению…». После этой преамбулы излагался состав преступления, а затем шел проект приговора с перечнем законов, на основе которых выносили решение о судьбе преступника. Наиболее часты были ссылки на Соборное уложение 1649 года (особенно на главы 1 и 2), Артикул воинский 1715 года; упоминались и некоторые именные указы о государственных преступлениях, названные в главе первой данной монографии. При этом ссылка на законы, по которым казнили политических преступников, не была обязательной. Адресатом такого документа был самодержец или высший правительственный орган. Сохранилась копия протокольной записи о приговоре императрицы Анны по делу Погуляева: «1733 г., генваря 31. В Канцелярии тайных розыскных дел генерал… Андрей Иванович Ушаков объявил, что по учиненной в Тайной канцелярии выписке и по объявленному под тою выпискою Тайной канцелярии определению… докладовал он, генерал и ковалер, е. и. в., и е. и. в., слушав оной выписки и определения, соизволила указать в учинении оному Погуляеву за показанную ево вину смертной казни».
Итак, экстракт, или выписка, поданная государю сыскным ведомством, обычно содержала проект приговора по делу. Роль такого проекта приговора-указа для Екатерины I, решавшей летом 1725 года судьбу архиепископа Феодосия, сыграла «Предварительная осудительная записка». Этот документ написан как черновик указа с характерными для него сокращениями: «По указу и проч. и проч., такой-то имярек сослан и проч., и проч. для того: сего 1725 году апреля, в … день, показал он, Феодосий, необычайное и безприкладное на высокую монаршую ея велич. государыни нашея императрицы честь презорство (пренебрежение. – Е. А.)…» и далее дано описание преступлений опального иерарха. Заканчивалась «Записка» такими словами: «За которыя его, Феодосия, страшные и весьма дивные продерзости явился он достоин и проч., и проч., но всемилостивейшая государыня и проч., и проч.». Как мы видим, в последних конспективных фразах проекта приговора предполагалось смягчить наказание преступнику. Так это и было сделано в окончательном приговоре императрицы.
На проект приговора обычно следовала резолюция государя (государыни), который либо подписывал подготовленный заранее пространный указ, либо ограничивался краткой пометой на проекте или даже на экстракте. Последняя форма судебного решения встречается очень часто, особенно в петровское и аннинское время.
На экстракте, который А. И. Ушаков подал императрице Анне Ивановне по делу Вестенгарт и Петровой, предложив наказать вторую кнутом и ссылкой в дальний монастырь, императрица собственноручно написала: «Вместо кнута бить плет[ь]ми, а в протчем быть по вашему мнению. Анна». На этом основании был составлен указ 26 июля 1735 года, гласивший: «По силе полученного сего 26 дня июля имянного е. и. в. указа, подписанного е. и. в. на поданном ис Тайной канцелярии экстракте с объявлением Тайной канцелярии определения о мадаме Ягане Петровой собственною е. и. в. рукою, по учинении оной Ягане за важную вину, о чем явно во оном экстракте, наказания плетьми и ссылке в Сибирь в дальний девичий монастырь». Указ этот не предназначался для публикации, и в конце протокола Тайной канцелярии, откуда мы его цитируем, было записано: «А вышеупомянутой экстракт с подписанием на нем собственной е. и. в. руки, приобща к делу… запечатав канцелярскою печатью, хранить особо».
Бывало, что приговор, вынесенный государем в устной форме по устному докладу начальника сыскного ведомства, записывался в протоколе Тайной канцелярии со слов начальника и оформлялся в виде «записанного именного указа». Таким был приговор по делу Докукина. Экстракт по делу начинался словами: «В доклад. В нынешнем 1718 году…». Далее излагалась суть преступления. В конце экстракта был поставлен вопрос: «И о том что чинить?» Резолюция Петра под экстрактом гласила: «1718 г., марта 17. Великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, слушав сей выписки, указал по имянному своему в. г. указу артиллерийскаго подьячего Лариона Докукина, что он на Старом дворце, во время божественной литургии подал е. ц. в. воровския о возмущении народа против его в. письма (и проч. из доклада слово в слово), и за то за все казнить смертью». Эта резолюция, записанная в журнале присутствия Тайной канцелярии П. А. Толстым и Г. Г. Скорняковым-Писаревым как именной указ, имела окончательную силу. Волю высшей власти мог передать и кто-то другой, действовавший по поручению монарха.