Из ссылки в дальние деревни мог быть и самый короткий путь назад – в столицу, ко двору. Так происходило со многими вельможами, которые, по мнению власти, свое в дальней деревне «высидели». Одним разрешали переехать в столицу, но жить при этом безвыездно в доме и «с двора не съезжать», другим давали новые назначения и приглашали к царскому двору. С подлинным триумфом вернулся в 1762 году ко двору императрицы Екатерины II сосланный Елизаветой в деревню А. П. Бестужев-Рюмин.
Хотя преступников посылали и в самые разные места империи, ссылка в Сибирь была одной из наиболее распространенных форм наказания политических преступников. «Мягкой» формой сибирской ссылки было назначение попавшего в опалу сановника на какой-нибудь административный пост в Сибири. Людей пониже рангом определяли в сибирскую службу. Указ об этом часто предоставлял решать судьбу ссыльного сибирским властям: «Послать его в Сибирь и велеть сибирскому губернатору определить его там в службу, в какую пристойно». Сосланных дворян записывали в служилые люди или гарнизонные солдаты. Они несли службу в острогах по всей Сибири. «Черный арап» Абрам Ганнибал был записан в майоры Тобольского гарнизона. Лишь в 1731 году набравший силу при Анне Ивановне Б. Х. Миних сумел «вытащить» Ганнибала из Сибири и устроил его в Ревеле. Основная масса «замечательных лиц» отправлялась в Сибирь не на службу, а на житье, нередко с семьями и слугами. Некоторых же ожидала тюрьма в каком-нибудь дальнем остроге.
Обычно знатных ссыльных везли под конвоем, хотя и не с партиями ссыльных и каторжан. В одних случаях ссыльным разрешали собрать какие-то вещи, взять деньги и слуг, в других – отправляли без всякой подготовки, что было для ссыльного тяжким испытанием. Перед дорогой командир конвоя получал специальную инструкцию о том, как везти ссыльных. Перевозку знатных арестантов организовывали, естественно, тщательнее, окружали особой секретностью. Так, в полной тайне везли в 1744 году Брауншвейгскую фамилию из Раненбурга на север, объезжая города по проселочным дорогам, не открывая коляску и не отвечая ни на какие вопросы. Арестантов предполагалось ночью доставить в Соловецкий монастырь, «чтобы их никто не видел».
Иногда долгие месяцы пути ссыльные не знали, куда их везут. Как описывает свой крестный путь Михаил Аврамов, после приговора 1738 года его в Петербурге, «посадя в сани, повезли, а куда не сказали и привезли к Москве, и, держав в Москве несколько дней и не дав ему взять из двора ни платья, ни денег, повезли дальше, а куда не сказали и наконец, привезли в Охотск».
Обычно, решая судьбу ссыльных, отправляя их по бездорожью в глухие места, власти не считались ни со временем года, ни с погодой, ни со здоровьем ссыльных. Ссыльные находились в дороге месяцами, а отправленный из Петербурга в начале 1741 года М. Г. Головкин добирался до места ссылки почти два года!
После прибытия ссыльного в Тобольск администрация сибирского губернатора выбирала ему город, если его приговор содержал неопределенный адрес ссылки: «в дальние сибирские городы» или «в самые дальние городы». Так, для обер-церемониймейстера Санти «дальней сибирской крепостью» стал Якутск. По столь неопределенному адресу чаще всего везли «подлых» преступников, а людей известных, знатных обычно отправляли в заранее подготовленное место ссылки.
Условия ссылки в маленькие зимовья и остроги, вроде Жиганска, Нижнеколымска, Сургута, Усть-Вилюйска, были различны. Счастливцем считал себя тот, кого послали не в Нижнеколымск у самого Северного Ледовитого океана, а в Среднеколымск, то есть поближе к центру Сибири.
Чаще всего для ссылки «бывших» назначали Березов и Пелым. Березов оказался удобен тем, что в остроге, переделанном из мужского монастыря, стоял обширный дом, были баня и кухня. Здесь можно было селить целые семьи ссыльных с многочисленными слугами. В таких местах уже сложились проверенные временем условия для содержания преступников и для сносной жизни охраны.
Впрочем, допустимо и иное объяснение ссылки именно в Березов, которая стала подчеркнутой формой мести: Меншикова отправили в Березов Долгорукие, потом их сослали на место Меншикова, затем в Березове оказался А. И. Остерман – организатор ссылки Меншикова и один из судей над Долгорукими. Может быть, так осуществлялся известный принцип: «Не рой другому яму…». Кажется, что по тем же мотивам в Пелым был сослан в 1742 году и Миних. 9 ноября 1740 года он не только коварно сверг Бирона, но и сам составил чертеж дома в Пелыме для бывшего регента, куда его весной 1741 года и отправили. Пришедшая к власти Елизавета Петровна приказала вернуть Бирона в Европу, а Миниха, наоборот, поселить в том самом доме, который он заботливо приготовил для Бирона.
Примечательно, что почему-то Якутск на протяжении десятилетий был местом ссылки украинской элиты – гетманов и старшин, начиная с Демьяна Многогрешного в 1673 году и кончая Войнаровским в 1718 году. Когда Березов или другие ему подобные «популярные» места ссылки оказались заняты, выбор города или зимовья для ссылки зависел от случайности – главное, считала власть, чтобы преступники жили подальше от центра, а также друг от друга, да и не могли сбежать.
Обычно прибывших к месту ссылки, в зависимости от меры наказания, заключали в городской острог, устраивали в пустующих домах обывателей или строили для них новое жилье, которое выглядело, как тюрьма. В конце декабря 1740 года в Пелым был срочно послан гвардейский офицер, чтобы возвести узилище для сосланного туда Э. И. Бирона с семьей. По описанию и рисунку, сделанному, как сказано выше, лично Минихом, видно, что для Бирона возводили маленький острог: «Близ того города Пелыни (так!) сделать по данному здесь рисунку нарочно хоромы, а вокруг оных огородить острогом высокими и крепкими полисады из брусьев… и дабы каждая того острога стена была по 100 саженей, а ворота одни, и по углам для караульных солдат сделать будки, а хоромы б были построены в средине онаго острога, а для житья караульным офицерам и солдатам перед тем остром у ворот построить особые покои». Из донесения выполнявшего эту работу подпоручика Шкота следует, что вокруг палисада был еще выкопан ров.
На содержание ссыльных казной отпускались деньги, которых, как правило, не хватало – слишком дорогой была жизнь в Сибири, да и с охраной приходилось делиться. Для поселенных «на житье» или «в пашню» деньги и хлеб отпускали только до тех пор, «покамест они учнут хлеб пахать на себя». Бывало так, что отпускаемые казенные деньги целиком оставалась в карманах охранников, за что они позволяли ссыльным тратить без ограничений свои личные деньги, устраиваться с минимальным, хотя и запрещенным инструкциями комфортом. А деньги у большинства состоятельных ссыльных водились. Женщины имели при себе дорогие украшения, которые можно было продать.
То, что при выезде из Раненбурга у Меншиковых отобрали абсолютно все, можно расценить как сознательное унижение русского Креза. Так же поступили в 1732 году и с семьей А. Г. Долгорукого. Бирона при отъезде в Сибирь весной 1741 года лишили всех золотых вещей и часов, а серебряный сервиз обменяли на «равноценный» оловянный, но денег у бывшего регента все же не тронули. Деньги ссыльным были очень нужны. Приходилось за свой счет ремонтировать или благоустраивать убогое казенное жилище, заботиться о пропитании.
Самой вольной считалась ссылка на Камчатку – бежать оттуда ссыльным, как думали в Петербурге, было некуда. Ссылать туда начали с 1743–1744 годов, когда на Камчатку отправили участников заговора камер-лакея Турчанинова. Ссыльные в Большерецком и других местах Камчатки жили достаточно свободно, они занимались торговлей, учительствовали в семьях офицеров гарнизона. К началу 1770‐х годов на Камчатке собрались люди, замешанные в основных политических преступлениях XVIII века. За одним столом тут сиживали участники заговора 1742 года Александр Турчанинов, Петр Ивашкин, Иван Сновидов. Позже к ним присоединились заговорщики 1762 года Семен Гурьев, Петр Хрущов, а потом и заговорщик 1754 года знаменитый Иоасаф Батурин. Потом сюда приехал пленный венгр – участник польского сопротивления М. А. Беньовский. Он-то и организовал в 1771 году захват группой ссыльных корабля, на котором они бежали в Европу. Эта скандальная история изменила прежде столь беззаботное отношение властей к дальней камчатской ссылке. Они ужесточили там режим. Довольно свободно чувствовали себя ссыльные в Охотске, особенно когда в 1730‐е годы там обосновалась Камчатская экспедиция Беринга. Ей постоянно требовались люди, которых и находили среди сосланных государственных преступников.
Но так вольготно жилось не всем ссыльным. В тяжелом заключении находился в Жиганске в 1735–1740 годах князь А. А. Черкасский. Его держали в тюрьме «в самом крепком аресте», не давая беседовать со священником, что обычно разрешалось даже самым страшным злодеям и убийцам. Около 8 лет просидел скованным в тюрьме Тобольска Иван Тимирязев.
Если не было каких-то особых распоряжений о «крепком» содержании (то есть в тюрьме или безвыходно из покоев, под караулом), то через несколько месяцев или лет ссыльные получали некоторую свободу. Им разрешали выходить из острога или из дома сначала с конвоем, а потом и без него, бывать в гостях у местных жителей, иметь книги, заниматься сочинительством, научными опытами, вести хозяйство, выезжать на рыбалку и охоту. Важно было иметь в столице влиятельных друзей и активных родственников, которые могли добиться облегчения ссылки. Жена С. Г. Долгорукого, сосланного в 1730 году в Раненбург, была дочерью П. П. Шафирова и из ссылки постоянно переписывалась с отцом и с сестрами, которые присылали Долгоруким вещи, деньги, книги, лекарства, а когда Долгорукий заболел, то добились посылки в Раненбург столичного врача.
Практически все послабления ссыльным делались по воле Петербурга. 29 ноября 1741 года начальник охраны семьи Бирона в Пелыме Викентьев получил указ только что вступившей на престол Елизаветы Петровны: «Соизволяем повеленный вам над ними арест облегчить таким образом: когда они похотят из того места, где их содержать велено неисходно, куда выдти (однакож, чтоб не долее кругом онаго места двадцать верст), то их за пристойным честным присмотром отпускать и в прочем что до удовольствия их принадлежит, в том их снабдевать, дабы они ни в чем нужды не имели, и во уверение их сей указ дать им прочитать».