С легкой конницей у Сасанидов, видимо, были проблемы. На востоке это показали их неудачи с кидаритами и эфталитами, а на западе — победы мобильных арабских соединений Септимия Одената, а впоследствии (в VII веке) — мусульман Халида ибн Аль-Валида. Согласно «Стратегикону Маврикия», персидская конница обращалась в стремительное бегство, если подвергалась внезапному удару. При этом, в отличие от кочевников, она не умела «делать неожиданные повороты против своих преследователей»{97}.
С другой стороны, часто упоминается о том, что нередко легкая и тяжелая конницы очень слаженно действовали, принося персидским войскам победу. Что касается соотношения легко- и тяжеловооруженных воинов, то первых было в десятки раз больше. Тяжелая конница на поле боя выполняла ударную роль, а легкая осыпала противника стрелами, проводила разведку, охранение и преследовала врага.
Ведущим видом наступательного оружия в сасанидской армии был сложносоставной пятичленный лук, с высоким КПД выстрела и, соответственно, поражающей силой. Данный тип лука многими так и называется — «сасанидским». Хотя вернее его назвать «кушано-сасанидским», ведь, эволюционировав от гуннских образцов и скифского лука, он принял свой сложившийся вид в кушанскую эпоху{98}. Пришедший из Центральной и Средней Азии, этот тип лука был взят на вооружение парфянской конницей и затем, соответственно, армией Сасанидов. Среднеазиатские луки пользовались популярностью у персов и веками позже, во времена Фирдоуси. Не совсем понятно, на фоне сказанного выше, имеющееся в «Стратегиконе Маврикия» утверждение, что стрельба персов была скоростной, но не сильной. Возможно, такое применение обуславливалось определенными тактическими задачами и не является опровержением мощности «сасанидских» луков.
Сасанидская армия, костяк которой составляла все та же парфянская конница, тем не менее отличалась от парфянского войска расширенным применением пехоты и введением элефантерии. Корни такой трансформации кроются во внешнеполитических амбициях персов. Претензии шахов на ахеменидское территориальное наследие и активно проводившаяся в жизнь экспансия на запад приводили к необходимости захвата приграничных римских крепостей и городов-твердынь, что требовало активного привлечения пехоты. Но ведь до вражеского оплота надо было еще добраться. Одно дело — осаждать неприятеля, и совсем другое — противостоять ему в открытом поле в случае, если он неожиданно проявил инициативу. Так вот, чтобы обеспечивать поддержку пехотинцам и, более того, прорывать вражеский боевой порядок во время рукопашного сражения, как раз и пригодились слоны{99}. Они же были как нельзя кстати при осаде римских крепостей.
Итак, надобность как в подготовленной пехоте, так и в элефантерии явно обозначилась. И надо отметить, Сасаниды имели возможности ее удовлетворения.
Если про знаменитые римские легионы не слышал только ленивый, то про пехоту Сасанидской империи мало что известно. С одной стороны, это вполне понятно, так как собственной эффективной пехоты, равной римской, у персов практически не было. Особенно поначалу. Так, в IV веке Аммиан Марцеллин являлся свидетелем того, что персидские пехотинцы, «вооруженные наподобие мирмиллонов, несут службу обозных» Римский гладиатор-мирмиллон был защищен шлемом и щитом-скутумом, на ногах — матерчатая, кожаная или металлическая защита, например поножи, вооружен гладиусом. Аммиан Марцеллин продолжает: «Вся их масса следует за конницей, как бы обреченная на вечное рабство, не будучи никогда вознаграждаема ни жалованьем, ни какими-либо подачками»{100}.
С другой стороны, пехота, хоть и «второсортная», у Сасанидов, в отличие от парфян, наличествовала. В ее ряды входили лучники, пращники, копейщики. Этот фактор позволял персам при необходимости вступать в правильное сражение с противником, прежде всего с римлянами. Конечно, приходилось как-то восполнять качественный и количественный пробел в рядах пехоты. Важным источником пополнения пехотных порядков при первых Сасанидах были римские перебежчики. Случилось так, что на закате парфянской эпохи, после окончания междоусобной войны Септимия Севера с Песцением Нигером, иранские земли приютили немало воинов последнего. Согласно Геродиану, среди этих военных было много ремесленников, так что вскоре персы «научились не только пользоваться оружием, но и изготовлять его»{101}.
В VI–VII веках (хотя, возможно, и ранее, при парфянах) поставщиком отличных пехотинцев выступал Дейлем — горная область на юго-западном побережье Каспийского моря. Выходцы из нее были важной частью сасанидской пехоты{102}. Согласно Агафию Миринейскому, на службе в персидском войске состоял трехтысячный отряд дейлемитов{103}. Этим горцам поручалось выполнять целый ряд функций. Они штурмовали крепости, особенно те их участки, что располагались на гористых склонах. Они участвовали во внезапных ночных нападениях, бесшумно приближаясь к расположению войск противника. Они выполняли отвлекающие маневры, давая возможность персидской коннице перегруппироваться для атаки либо организованно отступить. Отрицательным моментом привлечения дейлемитов, как, впрочем, и остальных наемников-иноземцев, была их постоянная склонность к измене. Феофилакг Симокатта, например, говорит о заговоре против Ормизда IV и одним из его организаторов называет предводителя дейлемитов Зоараба{104}.
Пехота, конечно же, применялась при осадах и штурмах. Ее стараниями воздвигались валы вокруг осажденных вражеских крепостей и городов, подкапывались вражеские стены, и так далее.
Как позволяют судить имеющиеся источники, парфяне слонов на войне не применяли. Римляне тоже. Встает вопрос, что же побудило Сасанидов возродить эту эллинистическую практику. Кто из персидских шахов первым сделал это? Ответы на поставленные здесь вопросы можно отыскать в работах отечественных исследователей Владимира Дмитриева и Андрея Банникова{105}. Первым из Сасанидов слонов стал использовать основатель династии Ардашир I{106}. Шапур I и следующие за ним шахиншахи продолжили практику использования элефантерии. Что касается места происхождения боевых слонов, то таковым стоит считать Индию{107}. Вероятно, со временем удалось обеспечить воспроизводство слонов и на сасанидской территории. Так или иначе, но к VI веку персы обладали достаточным их количеством, о чем свидетельствует Иоанн Эфесский: «Ромейские полководцы… вторглись и производили опустошения в областях персидских на расстоянии многих миль, и в 3 милях от персидской столицы они грабили и забирали слонов персидских, так что наполнили и Константинополь слонами»{108}.
Как правило, на спине у боевого слона размещалось несколько воинов — погонщик и еще несколько человек, которые вели обстрел противника из луков и используя дротики.
Слоны использовались как в полевых сражениях, так и при осадах. С их помощью перемещались крупногабаритные осадные приспособления. А непосредственно в ходе осадных операций на них водружались башни из дерева, обитые железными листами. Элефантерия выступала в связке с пехотинцами. Например, при осаде Амиды «против западных ворот поставлены были сегестанцы, самые храбрые из всех воины; с последними медленно выступал, высоко возвышаясь над людьми, отряд слонов с сидевшими на них вооруженными бойцами. Морщинистые чудовища представляли собой, на что я уже не раз указывал, ужасное зрелище, наводящее неописуемый страх»{109}.
В полевых сражениях слоны тем более представляли собой грозную боевую силу, особенно в психологическом плане — они наводили своей мощью ужас на врага. Вот как пишет о них святой Амвросий: «Кто в самом деле отважился бы приблизиться к ним, зная, что может быть легко пронзен дротиками, брошенными сверху, и смят натиском слонов? Перед слонами отступают даже фаланги пехотинцев и конные отряды, и рушатся квадратные лагеря. Ведь они нападают на врагов в непреодолимом натиске. Поэтому их не задержит никакое построение бойцов, никакое скопление воинов, никакая преграда из щитов. Подобные неким движущимся горам, они кружатся в битвах и как холмы выступают над глубоким водоворотом, оглушающим ревом вселяют во всех страх. Что может сделать им пехотинец, пусть даже сильный и ловкий, когда ему навстречу идет стена, защищенная множеством вооруженных воинов? Что может сделать всадник, когда его конь помчится вспять, напуганный громадными размерами подобного животного? Что может сделать лучник, когда закованные в железо тела мужей, находящихся наверху, не чувствуют удара стрелы? Когда слон, которого и самого по себе трудно поразить стрелой, а тут еще и покрытый броней, без всякой опасности для себя рассекает пехотные отряды и опрокидывает эскадроны всадников?»{110}.
Впрочем, под вражескими стрелами и дротиками слоны часто становились неуправляемыми и топтали свою же конницу и пехоту. На этот случай у их погонщиков всегда имелись длинные ножи, с помощью которых они могли нанести удар слону в позвоночник и тем самым убить его.
Учитывая, с одной стороны, сокрушающую мощь слонов, а с другой — сложности в управлении ими, сасанидские командующие в зависимости от обстоятельств применяли разные тактические схемы использования слонов