неожиданно завод был хорошо устроен; литье пушек из чугуна превосходило отливку из меди на питербурхском заводе, что очень пригодилось в начавшейся вскорости войне со Швецией.
Сам Державин отзывается о Тутолмине лишь как о сумасброде, но здесь поэту верить трудно. Другое дело, что, считая себя первым администратором России, Тутолмин был страстный охотник до реформ, проектов и нововведений. Все, что императрице случалось высказать в качестве желательной реформы в будущем, он немедленно приводил в исполнение у себя в виде пробы, отчасти, чтоб угодить императрице, а отчасти, чтоб прослыть просвещенным человеком.
К началу царствования Екатерины II в России насчитывалось всего шестнадцать губерний, учрежденных Петром Великим. После подавления пугачевского восстания было образовано еще двадцать четыре. В каждой из сорока назначался правитель или губернатор, а над ним ставился наместник царицы или генерал-губернатор, которому подчинялось две-три губернии. Таким путем Екатерина II стремилась укрепить администрацию на местах. Однако пределы власти наместника и губернатора не были в точности означены, что уже могло содержать в себе источник недоразумений и раздоров.
Вновь организованная Олонецкая губерния существовала пока что лишь на бумаге. Непроходимые леса и болота, тысячи озер покрывали этот малолюдный, никогда не знавший помещичьего произвола край. Олонецкие крестьяне платили подати государству, и лишь часть их работала на Петровском и Кончезерском железных заводах. По числу населения (206 тысяч) новая губерния уступала прочим, зато обширностью превосходила многие.
Новая должность представлялась Державину очень важной. Он полагал искоренить злоупотребления чиновников, строго блюсти законы, держать в узде хищную ораву присяжных и насаждать просвещение. Зная, что в губернском правлении нет еще ни столов, ни стульев, новый губернатор понакупил мебели и вместе со своею обширною библиотекой отправил все это по Неве, Ладожским каналам и Свири. Чтобы набрать нужную сумму, Державину пришлось заложить некоторые женины и свои драгоценности и, между прочим, табакерку, пожалованную ему за «Фелицу».
В начале октября 784-го года он прибыл в Петрозаводск вместе с семьей, а также канцелярскими служителями, в числе которых был Андриан Моисеевич Грибовский, весьма образованный выходец из Малороссии. Державин занял один из шести имевшихся в городе деревянных, обложенных кирпичом домов на Английской улице, названной так потому, что на ней жили выписанные для завода мастера-англичане. 9 декабря 784-го года губерния торжественно была открыта; празднества продолжались целую неделю.
Вскоре Тутолмин объявил, что желает осмотреть присутственные места, и начал с губернского правления. По чрезвычайному честолюбию и тщеславию своему желалось ему, чтобы его, словно императора, губернатор и все присутствующие чины встречали на крыльце. Державин принял его точно по регламенту, в зале. Тутолмин принялся делать разные придирки, привязывался даже к новой мебели. А когда Тутолмин выехал из правления для освидетельствования палаты, Державин, в свой черед, проявил строптивость и не почел за нужное провожать его. Это показалось Тутолмину вовсе оскорбительным. Ввечеру на беседе и в присутствии многих чиновников наместник громко выхвалял казенную и уголовную палаты и относил свое неудовольствие на присутственные места, подчиненные Державину:
— Я готовлюсь к отъезду в Питербурх и буду непременно жаловаться ее величеству на губернатора, не помогающего мне…
— Не помогаю, ваше высокопревосходительство, когда вы вперед забегаете! — ответил Державин.
— Как это понимать? — вспетушился Тутолмин, бросая на него угрозливый взгляд.
— А так! Вдруг потребовали сбора таковых податей, о которых только еще слышно как о проектируемых в будущем. Да и то в более людных и богатых областях империи.
— А вы… Вы изрядный стихотворец, но, видно, худой губернатор! — вспылил Тутолмин.
«Ах ты притворщик! — пронеслось в голове Державина. — Рази ты сам не кропал стишков? Не восхвалял, будучи в Екатеринославле, в дурных виршах князя Потемкина? Ты наш брат, только с тою разницей, что и стихоткач негодный, и законодатель дурной!»
— Пусть я делаю стишки, зато вы схватываете вершки! — отрезал он, меж тем как чиновники, столпившись, образовали род круга, словно на кулачных боях. — Ваше вредно в важных делах, а мое — немного.
— Вы отъемлете у меня главную мою добродетель — быть миролюбивым человеком! — Тутолмин нагнул пудреную голову, будто и в самом деле собираясь драться.
— Я бы мог изобразить картину кроткого и миролюбивого вашего нрава! — встретил его Державин. — Пристойнее почитаю не делать того. За меня все скажет храбрый Сумский полк…
Тутолмин стал в пень и замолчал.
При отъезде Тутолмина из Петрозаводска в Питербурх, когда он уже откланивался в зале собравшимся на его проводы чиновникам и гражданам и был готов садиться в карету, Державин подал наместнику преогромный незапечатанный куверт с надписью: «Всемилостивей-шей государыне императрице в собственные руки».
— Что это такое, Гаврила Романович?
— Донос на ваше превосходительство!
— Гаврила Романович! — повысил голос Тутолмин. — Вы знаете правила почты и то, что доносчики обязаны изветы свои посылать запечатанными. Слуга! Огня, сергуч, печать! Гаврила Романович, вы приложите вашу!
Державин хладнокровно запечатал куверт и подал его Тутолмину за своей печатью.
— Ваше превосходительство, — сказал Тутолмин, — можете быть в том совершенно уверены, что донос ваш будет представлен всемилостивейшей государыне императрице. Прощайте, Гаврила Романович, но еще повторяю вам, как начальник, высочайшею властью поставленный, в продолжение отсутствия моего соблюдать тот же порядок в отправлении дел, какой мною введен и производится. В противном случае вы будете подлежать ответственности.
Он притворно обнял Державина и пошел усаживаться в поданную к крыльцу карету.
Приехавший в столицу наместник или губернатор всенепременно обязан был на другой же день явиться во дворец к ее величеству. Поутру в шесть часов Тутолмин уже был во дворце. Екатерина II пожаловала поцеловать свою руку и с видом беспокойства спросила:
— Это что у вас, Тимофей Иванович?
— Всемилостивейшая государыня! Гражданский олонецкий губернатор Державин в минуту отъезда моего вверил мне всеподданнейше иметь счастие поднесть вашему величеству…
— Да что такое?
— Донос на меня, государыня.
Ничто не дрогнуло в лице императрицы:
— Прочту. Садись, Тимофей Иванович.
По истечении долгого, трехчасового беседования о губерниях, управлению его вверенных, Екатерина II отпустила Тутолмина без обычного приглашения явиться к обеденному столу. Наместник вышел с сокрушенным сердцем, почитая себя уже в опале, и поспешил как можно скорее уехать из дворца.
Вечером к Тутолмину явился гоф-фурьер с приглашением быть назавтра у государыни в шестом часу пополуночи.
В пять наместник уже стоял перед дверью кабинета Екатерины II. Через минут десять-пятнадцать появился Захар Зотов:
— Государыня императрица изволит ожидать вас…
Екатерина II занималась варением кофе, подкладывая под кофейник изорванные куски бумаги.
— Тимофей Иванович, — обратилась она к нему, — садись-ка поближе, ты ведь не боишься камелька: я чаю, у вас в Олонце огонь в чести, холодно бывает…
Тутолмин, удивленный столь милостивым приемом, поспешил усесться. Государыня, продолжая подкладывать под кофейник изодранные листы, изволила сказать ему:
— Спасибо тебе, Тимофей Иванович! Ты мне привез прекрасную подтопку. Смотри, как кофий мой хорошо и скоро варится. Это вчерашний куверт…
По отъезде наместника на Фоминой неделе заседатель земского суда Молчин шел поутру в присутственное место мимо генерал-губернаторского дома. К нему пристал живший во дворе медвежонок, который был весьма ручен и за всяким ходил, кто только его не приласкивал. Приведши его в суд, Молчин отворил двери и сказал своим товарищам:
— Вот вам, братцы, новый заседатель — Михайла Иванович Медведев!..
Чиновники посмеялись и тотчас выгнали медвежонка, а Молчин, зайдя к губернатору отобедать, рассказал ему глупое сие происшествие. Державин тоже посмеялся, но заметил, что в присутственных местах так шутить дурно и ежели дойдет это до наместника, то он сильный сделает напрягай. Но и губернатор не мог предвидеть последствий сей невинной шутки. Заседатель Шишков, наушничавший Тутолмину, репортовал в Питербурх, будто Молчин привел медвежонка и посадил его в генерал-губернаторское кресло, что один из секретарей клал мишке на стол листы бумаги, а Молчин окунал мишкину лапу в чернильницу и заставлял как бы подписываться. Якобы Шишков с компаниек», оскорбясь таковою насмешкою над главным своим начальником, приказывали сторожу медвежонка выгнать, а Молчин кричал: «Не трогайте! Медвежонок сей, чать, не простой, а генерал-губернаторский!»
Тутолмин сейчас же дал этой истории обвинительное толкование. Когда дело о заседателе Мишке, взявшем на себя роль наместника, дошло до сената, всего более радовался князь Вяземский. Генерал-прокурор сам показывал рапорт и скрипуче говорил прочим сенаторам:
— Вот, милостивцы, смотрите, что наш умница-стихотворец делает! Медведей назначает председателями!..
Вскоре пришел указ сената, требовавший от Державина объяснений по поводу оскорбления наместника; тот немного смутился. Однако ответил губернатор довольно искусно: говоря о просвещенном веке Екатерины, он и не предполагал «странного сего случая за важное дело и не велел произвесть по оному следствия, как по уголовному преступлению, а только словесный сделал виновному выговор, ибо даже думал непристойным под именем Екатерины посылать в суд указ о присутствии в суде медведя, чего не было и быть не могло!».
В сенате дело было замято. Но по возвращении Тутолмин придумал мщение за все и в законной форме. Он предписал губернатору открыть новый уездный город Кемь у берегов Белого моря. Дело было очень трудное, потому что в Олонецкой губернии по чрезвычайно обширным болотам и тундрам проехать можно было только зимою или в начале лета, когда богомольцы отправляются в Соловецкий монастырь. Ближе к осени начинается сильный ветер, и переезд водою делается крайне опасен. Тем не менее Державин отправился в нелегкое путешествие, взяв с собою самых образованных чиновн