Однако Девлет-Гирей повернул на север и восток, отложив свой набег в Кабарду. Невероятное и труднообъяснимое поражение на Калалы, бегство от русских надломило боевой дух его воинов. Он отвел свою армию на Кубань, не оставляя в покое ногайские орды. Несколько мурз переметнулось на его сторону. Но большинство ордынцев хранило верность русской императрице. Преследование отряда Бухвостова заставляло откатываться к горам, к родным местам черкесов, составлявших его ударную силу.
Между тем в Бахчисарае обстановка обострялась. Старейшины правящего в Крыму рода Гиреев были недовольны Сагиб-Гиреем, его сдержанной по отношению к России политикой. Они постоянно подбивали хана на мятеж против русского гарнизона. Сверх того, Сагиб-Гирея не признавала Порта. А с вручением высочайшего фирмана от турецких властей его двоюродному брату, Девлет-Гирею, он вдвойне утратил влияние в своей стране.
В отряд сопровождения Девлет-Гирей отбирал ратников лично. Помимо охранников и нукеров, включил в него партию черкесских всадников. Два полученных послания, в которых ставился вопрос о возможной передаче ему ханской власти Диваном, обязывали оставить войско и сосредоточиться на борьбе за престол. Именно то, что Сагиб взошел на трон благодаря русским, не давало ему покоя. О намерении завоевать Россию и Кавказ он был вынужден временно забыть, ибо фанатически любил свою страну, Крым, и был правоверным магометанином.
Ночью, накануне отъезда, хан собрал военачальников. В шатре, озаренном свечами, было тревожно и сумрачно. Приближенные, считая это своим долгом, всем видом показывали печаль, связанную с тем, что их покидает любимый вождь. Но Девлет-Гирей, видя сие лукавство угодников, оставался тверд и непреклонен.
– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! – провозгласил он распевно и громко, окинув взглядом полукруг сидящих пред ним. – Я отлучаюсь в Бахчисарай. А вам, моим ратникам и подданным, предстоит здесь, на Кубани и Кавказе, сражаться во славу Гиреев!
Его перебили яростные, исполненные преданности возгласы, славящие ханский род!
Девлет-Гирей, подождав, поднял руку. Вмиг сомкнулась тишина.
– Мы должны удвоить свои силы за счет кабардинцев. Это храбрые воины! Поэтому следует воспользоваться приглашением и, соединясь с ними, взять крепость Моздок, истребить новые поселения казаков на Тереке. Это – моя воля и пожелание Абдул-Гамида, султана Порты. Те ногайские мурзы, которые еще колеблются, впоследствии поддержат нас. В русской армии на Малке, в Моздоке, как мне известно, есть артиллерия. Но ее меньше, чем у нас пушек в Копыле… Вы получите большие деньги, золото и наложниц, если разобьете корпус Медема на Малке или в любом другом месте. Да поможет Аллах стереть Моздок с лица земли и разорвать Кавказскую линию!
Девлет-Гирей, испытывая крайнее возбуждение, встал на ноги, и тотчас его примеру последовали подчиненные. Заколебались свечи и факелы в руках слуг.
– Я возлагаю надежду на вас, верные воины! Я хочу видеть всех в Бахчисарае как победителей!
И вновь палатка вздрогнула от множества восторженных криков!
Ночью хан пожелал увидеть Шабаз-Гирея наедине. Тот, встревоженный нежданным вызовом, стремительно вошел к брату. Хан сидел рядом с их родственником Шарин-Каем, человеком ученым и отважным конником.
– Бисмилля![32] – проговорил калга, проведя ладонями по лицу. И, несколько успокоенный, он сел на ковер напротив брата. Пребывавшие в шатре ответно приветствовали его.
– Я передаю тебе, Шабаз, не только командование армией. Поручаю вести переговоры с кабардинскими владетелями. Как говорит арабская поговорка, золото открывает сундуки. Ты знаешь Шарин-Кая. Это татарин с преданной душой и честностью пророка! У меня не было сомнения, кого направить в Кабарду. Я не пожалел денег для начавшегося движения против неверных. Их сполна получил Шарин-Кай. Как только вернется гонец из Кабарды с добрыми вестями, под надежной охраной отправь туда нашего посланника.
– Слушаюсь, великий хан!
Шарин-Кай, внимательно следивший за разговором, удовлетворенно кивнул. Миссия, что ни говори, предстояла ему трудная. Непросто доставить ханское вспоможение в мятежный край, но и заручиться клятвой владетелей, что примкнут к ханскому войску…
2
Отряд Бухвостова в походном порядке двигался следом за кочующими ногайскими аулами, пока не был атакован разрозненными войсками крымчаков. Бои носили разбойный, кратковременный характер. Внезапный налет, схватка, грабеж, и – безоглядное бегство в степь.
Но в верстах сорока от Кубани Девлет-Гирей навязал русским настоящую баталию! Сшиблась черкесская и казачья конница, палили с обеих сторон пушки. И снова натиском ахтырцев, рубак-гусар, враг был опрокинут и ретировался до кубанского побережья.
Через три дня туда же прибыл и Бухвостов, малое воинство которого состояло теперь из той же легкой полевой команды и казачьих полков Платова и Уварова.
Обоюдная враждебность достигала такого накала, что, завидев друг друга, неприятели вступали в бой без подготовки. Теперь же, на водном рубеже, Бухвостов замыслил использовать внезапность соприкосновения с противником, а хан – выгодное положение на берегу, труднопроходимые для казачьей конницы овраги и участки леса.
Сотня Кравцова, спешившись, атаковала янычар, укрывшихся за каменным валом. С громкими криками и свистом казаки набежали на вражеские позиции, вступая в рукопашную. Ремезов рубился рядом с Санькой Акимовым, левшой, стоя плечом к плечу. Но удержаться долго в таком положении не удалось, – налетели басурмане со всех сторон, круговерть смертельной схватки закружила непредсказуемо. В этой суматохе, когда рядом мелькали клинки и ятаганы, издавая высокий звон дамасской стали, когда дрались храбрецы кинжалами и палашами, а зачастую и пиками, – не было секунды на размышленье, на страх, на передышку. Всяк действовал по наитию, по выработанной в боях сноровке и особому ратному чутью, объяснить которое обычными понятиями никто из них не смог бы…
Леонтий, вырвавшись вперед, оберегал сродственников, бьющихся с янычарами. Ранен был урядник Рящин, с окровавленной головой его потащил назад кто-то из казаков. Коварный ятаган навек уложил на кубанском берегу сорвиголову Пахарина, зазевавшегося после удара копьем. Досталось и богатырю Белощекину, подмеченному татарской стрелой. К счастью, она пробила только кольчужку-накладку, которую бородач носил на груди. Пятно крови проступило все же и на казацком кафтане. Это только раззадорило бородача! Меч его еще неотвратимей разил турок, прокладывал дорогу вглубь вражеских позиций.
Крымчаки дрогнули. Их командиры стали давать тревожными голосами приказы, и построение неприятеля нарушилось, изломилось. Задние ряды начали отступать, рассыпаться по отмелям Кубани, утратившей уже полноводную силу. Татарская конница в панике бросилась переходить реку вброд, надеясь укрыться в лесу.
Бухвостов, следивший за ходом боя, понял, что османы охвачены паникой, и приказал Платову преследовать неприятеля в спешенном порядке, а сам повел остальные силы в обход.
Потери с обеих сторон были значительны. Но казаки не отставали, смертельно жаля ханских воинов. Лишь временами на отдельных лесных участках черкесам удавалось создавать очаги сопротивления, отражать натиск неверных. Во главе этих отчаянных горцев стояли уздени. Кровные узы обязывали сражаться друг за друга насмерть. И потому бой принимал затяжной характер.
Между тем, когда баталия переместилась в лес, Шабаз-Гирей вконец утратил возможность управлять разноплеменным войском. Опасность полного разгрома заставила калгу спешно отводить основные силы к горам, минуя и бросая на произвол судьбы Копыл, столицу закубанских черкесов.
Подполковник передал приказ Уварову поворачивать на Копыл, с ходу взять его, прикрывая устремившуюся легкую команду гусар и драгун. Русский отряд влетел в совершенно обезлюдевший город! Жители, не ожидая поражения своих воинов, попрятались в лесах, в ущельях. На радость Бухвостова, противник оставил целыми и невредимыми тридцать четыре пушки с ядрами. Такого подарка он не ожидал!
Гораздо тяжелей пришлось Платову. Бой протекал с переменным успехом, поскольку выросшим в гористой местности и привыкшим к лесу черкесским воинам обстановка была более знакома. Они лучше укрывались за деревьями и кустарниками, быстрей ориентировались. А в боевом искусстве ничуть не уступали донцам.
В самый трудный час боя Платов сам ринулся вперед с обнаженной шашкой! Воинственный вид полковника ободрил обессилевших казаков. Ремезов вновь принял командование полусотней, ввиду гибели урядника. Он бежал неподалеку от командира, зорко глядя по сторонам, чтобы при необходимости броситься Матвею Ивановичу на выручку.
И недаром! На краю обширной поляны, затянутой пороховым дымом, их встретили турки и ногайцы-лучники. Просвистели стрелы. С горестным стоном упало несколько казаков. А Платов первый схватился с рослым янычаром, на лету перехватил его ятаган навостренной саблей! Казаки цепью сошлись с неприятелем, скрестились шашками. Краем глаза Леонтий видел, как Белощекин гнет ряд янычар справа, отступающих под напором казачины, мечущего над головой стальные молнии. Леонтий, подав условный знак, протяжно свистнув, бросился с казаками в брешь вражеской обороны, и в какие-то минуты янычары были взяты в смертельное кольцо. В пылу рубки, добивая усатого турецкого пехотинца, Ремезов вскользь заметил убегающего между деревьями богато одетого черкеса…
Спустя полчаса он с тремя казаками отправился прочесывать окрестный лес, заодно надеясь напиться и помыть липнущие от крови руки. Склон горы уводил все выше. Казаки, остерегаясь внезапного нападения, то и дело останавливались. Тропа привела к лобастой скале, из-под которой ниткой тянулся ручеек. Казак Бричинцов присел и зачерпнул воду ладонью, и тут же повалился набок, сраженный выстрелом из ружья. Из-за каменной громады вспорхнуло пороховое облачко. Раненого односума казаки Шелехов и Медведев понесли к штабному пункту, где развернул лазарет полковой лекарь. А Леонтий, мигом натрусив на полку пороха, взял ружье на прицел и нырнул в заросли папоротников.