Править Никите оставалось два года, и он, будто чуя последний нонешний денечек, жег напропалую. Впереди были погромы творческой интеллигенции, ядерная загогулина в Карибском бассейне и смерть Кеннеди — единственного оппонента, способного без резких движений разрулить Никитин гопак. России, которая со скрипом, воем и надрывом вен все-таки стала жить по-городскому, больше не требовался настырный селянин с присловьями, семечками и отцовским наганом. Новые песни придумала жизнь — а он все заводил свою похабную частушку под одинокую гармонь.
Новочеркасск был последним, кто заплатил за эту тяжкую и так до конца и не завершившуюся ассимиляцию деревенского уклада.
В последнем горбачевском политбюро городских была уже половина.
Прогресс, да?
1964. Пионерия
К 50-летию фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен»
Рубежный 64-й спас множество режиссерских биографий и рассыпных жемчужин советского проката. С начала 60-х русский кинематограф умнел не по дням, а по часам и, по теории революционной ситуации, вступал в антагонистическое противоречие с принципами управляющего класса. Комедиографу Рязанову стал явно тесен жанр отрядного капустника («Карнавальная ночь», «Человек ниоткуда»), а сценарий о воре-интеллигенте «Берегись автомобиля» третий год мариновали инстанции. Гайдай, сняв пять всенародных «коротышек» («Пес Барбос», «Самогонщики» и три новеллы «Деловых людей»), вплотную подбирался к трем песням о Шурике, но поставить их не мог, ибо Н. С. Хрущев со всем пылом ограниченного селюка ненавидел студенчество и за все 11 лет правления ни одного положительного студента на экран не допустил: «Операция “Ы”» вышла уже при Брежневе. Христианского просветителя Андрея Тарковского хранил любимый им Господь: житийное кино о детстве великомученика Ивана заканчивалось пробегом отрока по воде, аки посуху, — за что «Иваново детство» и получило в Венеции «Золотого льва»; но случись в окружении вождя хоть один охотник расшифровать рискованную аллегорию — на том бы миссия просветителя и кончилась. Это Брежнев смотрел на православный ренессанс сквозь пальцы, а Хрущев на закате срока прогремел последней в истории СССР атакой на веру. «Андрей Рублев» при нем не имел ни шанса даже к запуску.
Но Хрущева сняли — распахнув темницы и небожителям, и их подозрительным творениям. Энциклопедия советской жизни «Застава Ильича», запрещенная личной волей первого секретаря, получила прокатное удостоверение через считаные недели после его отставки. Ревизионистский «Председатель», сдававшийся с великим скрипом, вдруг пошел на ура: срочно понадобилась критика аграрного волюнтаризма и продуктового тупика. Так заодно с другими пролился свет воли и на весьма неоднозначный дебют Элема Климова «Добро пожаловать, или Постороним вход воспрещен».
Секта скрытых антисоветчиков обеих столиц тотчас влюбилась в картину, как в новый завет социального протеста. И не за то, что там дразнили царицу полей кукурузу — кукиш властям был куда масштабней. Маленький ослушник проковыривал невод и утекал на большую вольную воду. Гипсовые истуканы гоняли его ночью по аллее с гипсовыми горнами, барабанами и спортивными луками. Ушлый стукачок в панамке бегал наушничать начальству. В совсем уже «фоловой» сцене мальчик под трибуной атлантом удерживал марширующего сверху лысого дурака. За такое и в вегетарианские времена по головке не гладили. Неиспорченные дети не видели в фильме ничего «такого» — в большом мире дебютант Климов в одночасье стал иконой несогласных (что и объясняет его парадоксальное выдвижение в лидеры мятежного Союза кинематографистов четверть века спустя, на фоне много более именитых коллег).
Успех объяснялся формой: все заусенцы социальной сатиры Климов отполировал спасительным жанром притчи, пионерского лубка (к которой тяготел смолоду: более поздняя «Агония», к примеру, была не хроникой кризиса верхов, а страшной-престрашной сказкой времен монархического упадка). Прыжки через речку. Дурак с сачком. Похоронная процессия в виде вопросительного знака к транспаранту «ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛ БАБУШКУ?». Перекачиванье крови драгоценной тридцать третьей группы из худенького Кости в толстого Дынина. Сирена воздушной тревоги из круглого рта докторши. Стилистика лукавой фантасмагории сглаживала ненужные вопросы редактуры, облегчая протестный заряд и «добрым молодцам урок». Подзаголовок «шутка» обеспечивал проходимость многим ядовитым сочинениям.
Он же избавлял и от вполне законных недоумений практикующих педагогов. Все же в исходном конфликте (исключение из лагеря за самовольное купание) правда была за Дыниным. Тонули дети, до смерти. Проклятием каждого пионерского лета были цифры неживых малолеток, выловленных из бассейнов, речек, пионерских прудов и Черного «артековского» моря. И был у скучных перестраховщиков безотказный козырь: я получил под роспись триста живых пионеров и сдал в конце смены триста живых пионеров — а про свободу детского волеизъявления расскажете родителям неживых, они вас послушают. Но это аргументы реалистического кино — а с шутки какой же спрос?
В шутке были волшебные диалоги. «Когда я был маленьким, у меня тоже была бабушка. Но я так и не смог огорчить ее до смерти. А он — смог!!». «“Бодры” надо говорить бодрее, а “веселы” — веселее!». «Ты, Митрофанова, такого дяди племянница — а вавилоны на голове устраиваешь!» В шутке были чудные дети: будущий неуловимый мститель Витя Косых, ослепительная мини-сексбомба с хула-хупом Люда Смеян, Шарафутдинов с огурцом и квартет сионских очкариков со скрипками и контрабасом. В 1964 году к трем главным вопросам пионерского лета: «Компоту хошь?», «А Фанфана убьют?» и «Костя, тебя что, из лагеря выгнали??» прибавился четвертый:
«А че это вы тут делаете?»
В ответ пионерлагерный грузовичок с молочными бидонами увез в никуда нашего общего директора с чемоданом, на котором в углу лепилась бирка «Тов. Хрущев». Директор плакался: «Я ж хотел как лучше. Чтоб дети поправлялись. Чтоб дисциплина была».
Позже та же секта непримиримых вольнолюбцев передумает и назовет это крахом оттепели.
А не было никакого краха. Как и предупреждал Дынин — все начали через речку прыгать, хула-хуп крутить и вавилоны на голове устраивать. На четыре года всего — до Чехословакии.
Но и четыре года срок немалый.
Кто воевал — знает.
1964. Хрущизм
11 лет под селом и без узды
Занятно: о Хрущеве нет умных книг.
В серию «ЖЗЛ» о нем писал американец — что они понимают. Русский автор и рад бы воспеть освободителя, да всякий раз спотыкается о личность.
Нуль. Пустое место. Августейший пенсионер в шляпе с дырочками.
Он вылез из своей будочки, крякнул и создал тыквенный рай. Рассадил по всем постам ткачих и свиноводов. Настроил черемушек и колхозных рынков. Дал по башке Пастернаку, зато пригрел Тарапуньку и Штепселя. Очистил культурный слой от стиляг, тунеядцев и пидарасов. Много печатал Остапа Вишню. Верил в коммунизьм. Создал комнаты смеха и нерукотворный памятник Белке и Стрелке.
На радость корнеплодам высосал из грязного пальца легенду о Берии — о его синей бороде и сексуальных сафари. Легенда прижилась: все зернобобовые уже 60 лет судачат о растленных пионерках и коллекции женских трусов.
Лобзался с поросятами.
Сделал цветной газету «Правда» (был у нее такой период).
При Сталине была мода ставить гипсовые арки в степи, с колосьями и звездой, — вот это его стихия.
Правление Кума по недоразумению считается вольницей, а последующее брежневское — гнетом и аракчеевщиной. Притом то, что со скрипом проходило при Брежневе: Таганка, разрядка, Высоцкий, косыгинский НЭП, «Мастер и Маргарита», комедии с Бельмондо, — в хрущевском раю ждал позорный столб, райотдел КГБ и пропесочивание в куплетах Рудакова и Нечаева. Просто при тишайшем Л. И. народ распустился, завел моду книжки читать и хотел большего, а у Кума знал свое место и радостно урчал: оттепель! оттепель!
При Брежневе полностью прекратились массовые беспорядки в промзонах из-за пещерного быта и головотяпства местных царьков никитиной выучки. При Брежневе не казнили людей за ненасильственные преступления, включая измену Родине. Брежнев начал ползучую реабилитацию церкви под видом реставрации исторических памятников.
За душенькой Хрущевым по тем же статьям числится:
Расстрелянные волнения в Тбилиси. Расстрелянные волнения в Темиртау. Расстрелянный Новочеркасск плюс семь смертных приговоров вдогон. Подавленные беспорядки в Муроме, Бийске, Краснодаре.
Ввод смертной казни за взятки, валютообмен и хищения в особо крупных. Посадка Стрельца — единственной суперзвезды русского футбола.
Последняя волна порушенных церквей и атеистической пропаганды, в которой успел поучаствовать даже семиклассник Никита Михалков (см. «Тучи над Борском»[7]).
Страна под ним обошлась без глобальных геокатастроф единственно в силу общемирового подъема производительных сил из-за былого бэби-бума, краха колониальной системы и техногенного рывка на военном пепелище. Сравнивать надо не с последовавшим анабиозом (у всех в 70-х была стагнация), а с соседями и считать недополученную выгоду от управленческих шатаний и кампанейщины.
Кстати о катастрофах. Карибский кризис: чуть весь мир не накрылся тряпочкой. Взрыв на Байконуре-60: из-за банального аврала главкома РВСН и еще 90 душ разнесло на атомы. Отмена переговоров с Эйзенхауэром из-за Пауэрса. Додуматься надо — имея на руках такие козыри, как враждебная акция и взятый живьем пилот, разобидеться и хлопнуть дверью! Тыквенная дипломатия.
Нет, космос, Куба, целина, журнал «Юность» — кто ж спорит. Кум был незлой — глупый очень. Иногда по-стариковски давал Чиполлинам волю, иногда вызывал в Кремль и Манеж и драл за вихры. Чиполлины понимали, что он просто прыщ не на своем месте, и прощали многое — особенно за папу Чиполлоне, которого вернули с севера, где он почти совсем загнулся.