Одни молодые лейтенанты тайно млели и открыто изучали наследие: финансирование войн за счет побежденных, значение форсированных переходов и особую роль осадной артиллерии.
1911. Фантомас
100 лет Фантомасу
За 1911 год пара веселых портняжек Пьер Сувестр и Марсель Аллен выпустила первых 11 книжек о похождениях Фантомаса. Романы выходили 15 числа каждого месяца объемом в 300 страниц и расходились почти двухсоттысячным тиражом. Лучшие назывались «Отрубленная рука», «Галстук висельника» и «Фантомас против карликов».
Такой отборной клюквы Франция не едала с «Парижских тайн» Эжена Сю. Фантомас стал первым порождением эпохи гламура, т. е. гран-плезира для бедных. Всеобщая грамотность и сопутствующий скачок тиражей резко снизили планку вкуса, возбудив массовое внимание к сливкам общества и к тому, как эти сливки киснут. Нового демократического читателя магнитом тянул порочный мир президент-отелей, игорных зал и посольских приемов; в царстве быстрых миллионов витал дух неведомой свободы и столь же эксклюзивной господской преступности. Закат религий в результате потрясшего воображение технического прогресса и первых сполохов сексуальной революции (то есть элементарной свободы внебрачных связей) материализовал образ холеного демонического мерзавца с характерным хохотом над устоями традиционного социума. Как справедливо заметил наилучший хроникер массовой культуры Андрей Шарый, Фантомас был первым преступником, который всегда оказывался сильнее закона. На неуловимого лиходея в цилиндре и полумаске существовал стойкий спрос — что довольно точно характеризует европейские нравы в канун первой глобальной бойни в истории. Конан-Дойль воплотил всеобщую жажду зла в образе Мориарти, Франция отстрелялась гениями криминала Жюдексом, Бельфегором и Зигомаром — пока не пришел Фантомас и не разогнал всех бушлатом.
Он рассекал континент в трансъевропейских экспрессах, расхищал фамильные драгоценности и шантажировал чересчур вольных в переписке кокоток. Он подставлял под наручники бутафорские кисти, а под нож гильотины — загримированных статистов. Зловещая фантазия щекотала коллективную нервную систему в момент наивысшего расцвета оккультизма, спиритизма, хиромантии, астрологии и прочей безвредной бытовой бесовщины. Из стен сочилась кровь замурованных виконтов, на визитках проступали писанные симпатическими чернилами буквы, возвращались к жизни отрезанные головы и бурлила прочая искрометная чушь, рожденная воображением двух гениальных графоманов, приводивших в восторг Жана Кокто, Сергея Эйзенштейна и Гийома Аполлинера.
За Фантомасом по пятам бегали Жюв и Фандор — причем Жюв, которого советский зритель привык видеть в образе эксцентричного болвана, в момент рождения был вполне достойным асом уголовного сыска — авторы так и не смогли объяснить, зачем им два положительных героя. 50 лет спустя этот вопрос пришел в голову режиссеру Юнебелю, за что все мы ему благодарны по гроб жизни. Без болтливого и вздорного де Фюнеса серия бы изрядно потеряла в шарме.
Что-то надо было делать и с Фантомасом: вечное торжество зла мог хавать только испорченный и не видавший настоящего лиха потребитель начала века. Юнебель решил и эту проблему, превратив антигероя в антихриста. Новый Фантомас уже замышлял создание сверхчеловеков и взрыв Земли к чертям собачьим — срывая эти гадские планы, Фандор хотя бы сводил игру к почетной ничьей.
Одного не мог вернуть режиссер — прелести гламура. Забогатевшей Франции было наплевать на псовые охоты, личные самолеты и элитные показы мод на крышах небоскребов: в прокате серия изрядно уступила Жандарму, Горбуну и Бабетте. Тем больший успех ждал ее в стране образованных бедняков. Мир, где верхи живут по-старому и трепещут одного Фантомаса, очаровал победившие низы. Гроза и детище ап-класса, злодей с фиолетовым лицом навек вошел в бесклассовую русскую культуру, сопровождаемый великим изречением Павла Лунгина:
«Богатые тоже плачут.
Но чаще все-таки смеются».
1936. Хичкок
100-летие Хичкока обедневшие телеканалы отметили подборкой его ранних, более дешевых картин[17]
Жили-были три старика: старик Хэм, старик Фрейд и старик Хич. Все трое давно уже были призраками — но это не мешало молодым и не очень молодым балбесам при встрече хлопать их по плечу, трепать за бороду и радостно восклицать что-нибудь вроде: «Вот и старина Фрейд утверждал…», «Еще старик Хич первым заметил…» Старики обижались — все-таки двоим уже стукнуло по 100, а третьему и все 145, — однако поделать ничего не могли: основные их открытия достались поколению, в чей жизненный кодекс впервые вошла нота доверительного панибратства по отношению к гигантам мысли. Типа: плавали — знаем.
Притом, если по кому они и «плавали», так только по Хемингуэю: Фрейд был запрещен, Хичкок недоступен. Про Хичкока знали, что он ужасы, что он толстый и что у него вороны — их вместе с ножом из «Психо» пародировал насмотренный Гайдай в финале «Кавказской пленницы». Все остальное про Хичкока рассказывал публике выездной Ростислав Юренев — не уставая пинать старика за фрейдизм, садизм, саморекламу, развязность, моральное гниение и убожество мысли.
Между тем и в карьере Хичкока был период, который нравился даже Юреневу (им и отметили юбилей). То была черная серия о героической борьбе английского народа с кровавой бандой убийц, вредителей, пораженцев и наймитов империалистических разведок, о славных рыцарях компетентных органов и простых шоферах-фрезеровщиках, помогающих им сорвать коварные планы мировой закулисы и явить миру подлинное лицо двурушников и перерожденцев.
Это были 30-е, наша эра, события и факты, без которых англичан невозможно представить, еще труднее — понять. Мохнатые лапы врага, которыми будущий сэр Альфред пугал соотечественников, по размаху больного воображения сделали бы честь самым записным фантазерам из НКВД. Свора гестаповских псов и палачей заливала керосин в огнетушители военных заводов («Диверсант»), взрывала бомбами в клетках с канарейкой автобусы с маленькими мальчиками («Саботаж»), минировала адмиралтейство из здания Биг-Бена («39 ступеней»), стреляла из фотоаппаратов с треногой по важным государственным деятелям («Иностранный корреспондент»), похищала отважных скотланд-ярдовских старушек («Леди исчезает»), травила колодцы, гасила маяки и подсматривала за секретными аэродромами из овечьих кошар. Враг был везде. Численность подпольных организаций не шла ни в какое сравнение с традиционной триадой советских шпионских фильмов: лощеный резидент с усиками — угрюмый дегенерат-убийца — завербованный и толстый любитель сладкой жизни (плюс случайно оступившаяся студентка, не разглядевшая врага и используемая «втемную»). У Хичкока врагов были стаи, орды, полчища — и только пролетарская бдительность простых парней в кожаных куртках или светлых плащах да сероглазая преданность их случайных попутчиц спасали Британию от волны террора и диверсий.
Гениальный эксплуататор человеческих фобий, Хичкок не мог не сыграть на тотальном страхе 30-х перед нацистскими шпионами.
Планомерная мобилизация Гитлером немецких землячеств Европы и Южной Америки, вооруженные национал-социалистические ячейки в тылу испанских республиканцев, участившиеся высылки этнических немцев за шпионаж в пользу исторической родины создали благодатную почву общей нервозности и демонизации немецкой пятой колонны.
Вполне вменяемые британские газеты пугали читателей рассказами о сотнях немок, вербующихся горничными в дома высшего генералитета, об отравленных винах и шоколаде, спускаемых на парашютах доверенным лицам, о динамите в консервных банках и бидонах с двойным дном. Лозунг «Не болтай!» весомо прозвучал отнюдь не только в СССР, квадратные люди в мятых шляпах пользовались не меньшей популярностью, чем синие фуражки в Москве, а масла в огонь подливал самый толстый и любимый англичанами режиссер. «Лондон не должен смеяться в субботу» — такими зловещими записками обменивались меж собой в «Саботаже» немецкий резидент и химикподрывник, скрывшийся под личиной хозяина зоомагазина.
Оснований для тревог у британцев было предостаточно. К началу Второй мировой Соединенное Королевство было для Гитлера главным чирьем и мозолью. В то время как нынешняя владычица поднебесья Америка авральным образом организовывала национальную оборону, имея несчастных пять дивизий и рассеянный по Тихому океану флот, Британия располагала современной мобильной армией, питаемой к тому же мощными колониальными ресурсами: под протекторатом британской короны состояли в ту пору Канада, Австралия, Индия, Новая Зеландия, не считая мелочи вроде Ямайки и Бермуд. Гитлер нацелил на острова всю свою европейскую мощь — однако от наземного вторжения пришлось отказаться именно из-за нехватки шпионов и вредителей, без которых любой десант обречен. Англия гораздо больше боялась врагов, нежели имела их в своем тылу. Хичкок, выдающийся мистификатор, король мнимостей — страха высоты, темноты, насекомых, тоннелей, теней и намыленных глаз, — и на этот раз триумфально воспользовался кошмаром, не имевшим никакого отношения к реальности.
В 40-м его, как позже и всех заметных английских режиссеров, призвали под голливудские знамена. Хичкок поставил «Диверсанта» и призадумался. Шпионов на квадратный метр Америки было значительно больше, чем дома, однако это были советские шпионы. Мощная интернациональная сеть гнала в Россию тонны секретной документации при молчаливом одобрении американцев, в борьбе же с ней блистали отнюдь не ФБР и не провальная даллесовская контрразведка, а красношеее парламентское бычье во главе с сенатором от Висконсина Джозефом Маккарти. Работать на стороне этих черносотенных свиномордий было бы верхом неприличия. Щепетильный сэр Альфред зарыл щит и меч в землю и с фильмов про шпионов переключился на фильмы про воров, психоанализ и платиновых блондинок