Единство людей доброй воли горы сдвинет. Когда решалось, каким изображать короля на юбилейной почтовой марке — полным или худым, — всеамериканский референдум с небольшим перевесом проголосовал за худого. За мужчину, а не подушку с бахромой. Соленого парня в стойке циркулем, первого и лучшего исполнителя «Тюремного рока», без гнева и отчаяния орущего: «My baby left me, never said a word». Оставила — и катись колбасой.
Герои не умирают. К черту Дебор и Памел. Happy birthday, m-r Presley.
1960. ББ[19]
Брижит Бардо: дневник маркизы ангелов («Инициалы Б. Б.», «Вагриус», 1990)
Под видом мемуарной литературы серия «Мой ХХ век» выпустила зэкински оформленный, с фотками и стишками, альбом первоотрядницы. Читать его лучше порциями на ночь, чтобы пронзенные стрелой сердца и вырезанные из журнала «Ровесник» розочки-собачки окончательно не перемешались в голове. Сначала Трентиньян застал маркизу с Беко. Потом Дистель застал маркизу с Шарье. Потом маркизу чуть не продали в рабство янычары, а потом на нее польстился один король, звался он Луи Второй.
Посвящается Н. Б.
Из нелюбимых дочерей выходят хорошие актрисы, скверные матери и ослепительные «укротительницы тигров» — эту азбучную истину в который раз подтвердила автобиография Брижит Бардо.
Всю жизнь эта дочь своей страны — столь же изнеженной, обидчивой и капризной — делала только то, что ее душеньке было угодно. На сносях пила, как прапорщик, дважды травилась барбитурой и откачивалась морфием. Держала злющего волкодава, перекусавшего всех ее друзей: ах, извините, он сегодня не в духе. Дружила с главным нацистом страны Ле Пеном. В ссорах норовила угодить мужу коленом промеж ног.
И на протяжении пятисот страниц мечтала, чтоб ее пожалели.
Такое обычно свойственно инфантильным артистическим натурам: вестимо, самыми несчастными людьми на свете были принцесса Диана, Жаклин Кеннеди и Александр Абдулов. Мир никогда не сможет оправдать лучистых и праздничных ожиданий суперзвезд — ибо их нежная, игривая, обезоруживающая любовь к себе не знает конкуренции. Толстокожие окружающие вечно стоят на пути мелких, сиюминутных и простительных слабостей. Поклонники черствы. Продюсеры алчны. Пресса разнуздана. Жизнь отравлена. Только собачки никогда не предадут. Остается забыться в танцах босиком, играх со зверьем и любви с новым негодяем, еще не проявившим свое негодяйство.
Или регулярных суицидальных попытках (еще одна примета нарциссического мироощущения. Закройте дверь — я ухожу. Всех прощаю.).
Кто таблетки жменями не едал — себя не любил.
Кого не бросало то в пляски, то в слезы по сто раз на дню — тонко не чувствовал. Смена настроений в книге сродни буйству уставшего на именинах дошкольника: рев и ликование вперемешку. Фразы «не было в моей жизни более счастливого мига» и «мне хотелось умереть» встречаются раз по десять в каждой главе.
Люди с больших равнин назовут это взбалмошной дурью, дети змеистых переулков — непредсказуемой загадочностью.
Все бы склоняло автора на сторону первых, кабы не златые россыпи ума веселых наблюдений, там и сям сверкающие в общем отвале настырной переживательности. «Киношники — мерзкий народ; все, что не выглядит на миллион, для них — мусор». «Гостиничные служащие просовывали в дверь головы, как кукушки в ходиках». «Вернуть любовь? Терпеть не могу подогретого супа и склеенных чашек».
А это? «Оператор был красавец и — коммунист! Мой партнер, душа-человек, тоже красавец и — коммунист! Продюсер был чудесный малый, умница и — коммунист! Из чего я заключила, что компартия — заведение отличных ребят, и решила вступить в нее. Потом познакомилась с Жоржем Марше и передумала».
В комбинации с простоватым шармом и непосредственностью, которою дамы подобного склада огульно зовут все свои фокусы, это и дает гремучую смесь, сбивающую с ног самых бывалых мореходов.
Я так хочу, чтобы лето не кончалось. Ах, вернисаж, ах, вернисаж. Не мигают, слезятся от ветра безнадежные карие вишни.
Вот такая вот зараза девушка моей мечты.
1962. 007
Полвека франшизе о Джеймсе Бонде
В 62-м вышел первый фильм бондианы «Доктор Но».
И конца этому не видно.
Джей-Би стал величайшим гаджетом глянцевой эры. Все аксессуары элитного досуга, номенклатура квазинуворишской рекламы — смокинг и акваланг, часы и запонки, пляжный халат и коктейльная соломинка, очки-стрекоза и горные лыжи — отчаянно нуждались в вешалке, «плечиках», идеальном манекене. Деловой джентльмен Сити с кейсом и зонтиком устарел, плейбой-наследник пугал никчемностью, супермену требовалась благородная и не отвлекающая от релакса занятость. Гонщик? Летчик? Игрок? Артист? Хлопотно и утомительно. А все вместе? Только шпион. Спаситель мира. Звезда холодной войны. Потребитель платиновых карт, гоночных болидов, личных самолетов, подводных ружей, глиссеров, дельтапланов и снегокатов. Мечта праздных Барби и растущей на дрожжах индустрии сервиса: загар, массаж, тренажер, мини-бар, заказ такси, ужин в номер, дайвинг, яхтинг, луна-парк. Только куклу из него не сделаешь, поскольку внешность идеальна до полного стирания личных черт. Зато доступно омоложение и ротация исполнителей — по той же причине.
Была загвоздка. Белый мир (за исключением прародин шпионажа Британии и СССР) не слишком жаловал разведку. Доверие было краеугольным камнем цивилизации, бизнеса, культуры, обман его под чужой личиной — занятием постыдным и бесчестным; если и необходимым, то никак не пафосным. Эту проблему авторы серии решили блестяще: их герой никогда и ни от кого не скрывался. Фраза «Бонд. Джеймс Бонд» заняла верхнюю строчку в рейтинге популярности киноцитат. Дескать, ко мне, бандарлоги. Счас у вас будем секреты выведывать.
Девочки млели и стелились. Впрочем, случайные жертвы трансатлантических монстров быстро надоели куриными мозгами и неумейкой. Бонд занялся перевербовкой женского шпионского интернационала всех цветов кожи и бикини. Трахнуть на шкуре белого медведя опасную немку, японку, бразильянку и русскую было куда увлекательней, чем связывать себя обязательствами с гражданками англосаксонских стран. Девки Бонда тоже напомнили диснеевский цветник: телесное совершенство при полном отсутствии индивидуальности, кроме масти волос. Впрочем, манекенам и манекенщицам это никогда не вредило, а иной цели, кроме пятизвездного сбыта, у франшизы и не было.
Пятидесятые стали эрой становления среднего класса с его поначалу плебейскими запросами на люксовое потребление. Одни названия книг: «Брильянты вечны», «Золотой палец», «Золотой глаз», «Человек с золотым пистолетом», — обрисовывали контур пользователя-сороки с горящим глазом на все блестящее. Не санкционированное насилие и вольности в сексе, о которых применительно к Бонду написаны тома, а именно шик-модерн для Эллочек-людоедок обеспечил серии аккордный спрос.
Наши тоже повелись. На Бонда обзывались матерым врагом и заплечных дел мастером. «Новомирская» статья Майи Туровской о Джей-Би как безобидном архетипе масскультуры незнамо как прошла цензуру и зачитывалась, как самиздат[21]. Присуждение Анджею Вайде каннской «Пальмы»-81 за «Человека из железа» связали с тем, что приз вручал Коннери: льнет, мол, друг к другу антисоветчина, и обидно за большого художника. Четыре года спустя вышло, как у Славкина: «ай-яй-яй, кока-кола! Оказалось: простой лимонад». Ай-яй-яй, агент 007! Оказалось: целлулоидная игрушка.
Не больно-то и модная. С распадом биполярного мира на слово «элитный» уже клевали одни припоздавшие русские, золотые телефоны ушли к туркам, гоночные авто пугали высокой аварийностью, а экзотический секс и шампанское в номер стали доступны любому бухгалтеру. Бонд со своим лакшери-стайлом стремительно вырождался в посредственность. Злодеи измельчали, калибр ближневосточной шушеры уже не требовал всевластия 007. Ребрендинг ничего не дал — и гигант рассыпался на мелких гномов: агента Ханта из «Миссия невыполнима», агента 3Х из «3Х», детей шпионов и трижды забытого Джейсона Борна.
Маленькому злу — мелкие Бондики.
Еще чуть-чуть — и до мышей дотрахаемся.
1962. ММ
На смерть Мэрилин
Все знают, что ММ без конца снималась голышом. Все знают, что изучала для этого систему Станиславского. Все знают, что убили ее братья Кеннеди, чтоб скрыть Страшное: что она им давала.
Никому не втолкуешь, какая это несусветная чушь.
Ни в одном (ни в одном!) своем фильме ММ не появилась голой. Легендарная съемка ню на алом шелке в первый в истории титульный номер «Плейбоя» до такой степени застит людям глаза, что они спорят с очевидным: Мэрилин умерла за девять (девять!) лет до первой обнаженки на американском экране (для непосвященных: это была Энн-Маргрет в «Познании плоти»). Вопреки наветам, фарисейская Америка чуралась неодетых дам, как имам свинины. Швеция пробила это табу в 47-м (бергмановская «Музыка в темноте»), Франция — в 57-м («И Бог создал женщину»), Британия и СССР уже в звуковой период — в 65-м («Дорогая» и «Первый учитель»). И только главная кинодержава хранила белизну одежд до самого 70-го, оскоромившись уже после Вудстока, пышного увядания пионерки этого дела Брижит Бардо и почти одновременно с «Эммануэлью». Так что вольности Мэрилин не простирались и не могли простираться дальше фотопроб и солдатских календарей.
Станиславского она и впрямь штудировала усердно, терзала себя уроками у главного проводника Учения в США Ли Страсберга, не разумея самой сути метода: перевоплощение через погружение в заданную среду и условия. Монро просто ни разу не предлагали роли, чем-то отличной от ее натуры — разбитной няши с видами на жирный брак. Какие глубины требовались для того, чтобы это играть, к чему были искусственная симуляция, а затем и провокация горя в труде и личной жизни, неясно. Она много ставила на свой последний фильм «Неприкаянные» — нервическую, перверсивную экранизацию пьесы своего уходящего мужа Артура Миллера, но и там, как и везде, играла ранимую доступность. Картина вошла в историю лишь серийной гибелью за месяц до проката всех трех исполнителей главных ролей: Кларка Гейбла, Монтгомери Клифта и самой ММ.