и к людям далеко не самым обездоленным, выдающимся и даже просто умным. Сиротство 16-летней принцессы Монако Стефании когда-то повергло в уныние и благотворительную истерику миллионы людей, перебивающихся с хлеба на кефир. Умершему от обжорства и нехороших излишеств Элвису Пресли готовы были отдать жизнь армии разноцветных фанов. По застреленному на съемках ручному льву Кингу проплакала глазоньки вся советская страна — пока его преемник не сожрал половину семьи дрессировщика-новатора. Смерть Мэрилин Монро от передозняка породила поныне живущий миф о ее актерском даровании и злом президентском умысле. Слезы богатых, горе людей, по определению лишенных проблем, отзывались болью в миллионах бывалых и потрепанных сердец.
В России эти номера больше не проходят.
Страна давно уже не рисует принцесс в тетрадках. С пышных сказок Шарля Перро она давно перешла на мрачные сказки Гауфа — гнетущие, зато честные, без позолоченных соплей.
Барбины слезы ваньку-встаньку не трогают.
2001. Амели
«Амели», 2001. Реж. Жан-Пьер Жене
Невыразимо прекрасны в 20 лет игристые креативные фантазерки в башмаках с толстыми шнурками и кофтах, застегнутых на одну пуговицу. Они с детсадовской лукавиной задают взрослые вопросы, разбрасывают по улице лед из «Макдоналдса», чтоб скорее пришла зима, любят плясать босиком по свежему асфальту, шить себе вуальки, зажигать по ночам свечки меж зеркалами и дудеть на сопелке угрюмую песню собаки Баскервилей.
Дверь у них красного цвета, стекла исписаны зубной пастой, под кроватью живет шайка гномов, а горы засохших цветов, компакт-дисков, масок и учебников тайского диалекта выдают железное жизненное кредо: «Чисто у тех, кому нечего делать». Каждый день они заняты плешивыми собаками, одинокими консьержками, брошенными и мокрыми от слез подружками, привередливыми покупателями и наушниками от плейера с песнями окультуренных цыган п/у Горана Бреговича. Каждый день их расстраивают унылое несчастье и мелкие неврозы окружающих, выведенных из себя залипанием мокрых тапочек к пяткам, прикосновением чужих рук, вяканьем противоугонов, полотенцами не в том месте и детьми как явлением природы, из-за чего приходится в целях душевного равновесия совать руку в мешок с семечками, или ходить в метро только по клеточкам, или рвать бумагу тонкими полосками, соскребать обои большими кусками, давить ячейки пластиковых пакетов, остервенело натирать паркет и портить настроение ближнему.
В 20 лет это угнетает — но временно, ибо в мире полно не только злых, но и позитивных сумасшедших, работающих скелетами в луна-парковском тоннеле ужасов и коллекционирующих разорванные фотографии из-под будок-моменталок. Они никогда не спросят «зачем?», послушно ходят по нарисованным стрелкам, едят мороженое и участвуют в конкурсе, кто лучше и быстрее нарисует лошадь.
Такие люди живут везде, а не только в фильме Георгия Данелии «Я шагаю по Москве», — но в упорядоченных странах вроде Дойчландии или Соединенных Североамериканских Штатов их настойчивое перпендикулярное поведение, битвы за права пернатых и четвероногих, страсть к анилиновым нарядам и всеобщему равенству потихоньку перерастают в такой же психоз, каким является мелкобуржуазная мания складывать все на свое место, слушать новости и погоду, бить детей и разговаривать о холестерине. Поэтому нам ближе беспонтовый и безуздечный Париж, в котором легче сохранить восторги упований, первое дыхание, краску неги и стыда и в котором иногда попадается на улице официантка Амели из одноименного фильма Жан-Пьера Жене.
Пронзенная легендой об альтруистических подвигах принцессы Дианы, она задумывается: а не сделать ли и в самом деле что-нибудь волшебное для унылых, болезненных, мнительных, раздраженных и влюбленных в свое несчастье людей. Нашить им алых парусов из парашютного шелка. Свозить в Холмогоры и Гранд-Каньон. Прислать объяснение в любви из далекого прошлого. Вернуть старику коробку с детским секретом — стеклянным шариком, фоткой победителя «Тур де Франс», пластмассовым мотогонщиком и патронной гильзой, — но чур не из рук в руки, а по-тимуровски, с небес. Чуть-чуть поработать добрым рождественским Боженькой, которого на всех не хватает. И даже на короткий срок почувствовать себя изобретательным ангелом — исполнителем Его воли, и долго гримасничать перед зеркалом: ангел, ангел, воистину ангел! А злобному дядьке подсыпать соли в коньяк, подменить тапочки на маленькие и жмучие и написать на стене что-нибудь вроде «mene tekel fares». В смысле: «Деньги дерешь, а корицу жалеешь. Берегись. Фантомас».
Вечером в телевизоре ей явится товарищ Сталин, диктующий на ленту: «Не надо никому мешать делать себя несчастным». Тут уж она поймет послание и побежит стремглав к своему позитивному сумасшедшему, который собирает рваные снимки, а играет его чокнутый режиссер Матье Кассовиц, постановщик садистских сказок «Убийцы» и «Ненависть». И станут они кататься на велике, и будет им всем в девятом аррондисмане Парижа радость.
Жене уже веселил сердце и глаз фильмом «Деликатесы», в котором коммуна уныло-буржуазных людоедов-квартиросъемщиков со страстью и выдумкой охотилась на залетного клоуна. Клоун избежал клыков ближнего и восстал в новой картине в облике бойкой и придумистой феи, провоцирующей зрителя замутить что-нибудь предоброе. Чем я сейчас и займусь.
Открытое письмо президенту Российской Федерации
Путину В. В.[25]
«Дядя Вова!
Обратиться к вам меня сподвигла очередь в женский туалет кинотеатра “Ударник” после пресс-показа фильма “Амели”. Во всем мире безмозглые мужчины проектируют дамские комнаты равной вместимости с мужскими, несмотря на некоторые очевидные различия меж нами и ими. Во всем мире прекрасные, нарядные и многим родные Оленьки, Джуленьки, Жоржетты и Ванды Станиславовны томятся в унизительных очередях к двери с женским силуэтом, пряча стыдливый взор от шмыгающих мимо нас, мужчин. У вас есть уникальный шанс вывести страну в мировые лидеры хотя бы в одной бытовой номинации. Распорядитесь перепланировать все “М-Ж” хотя бы из расчета 1: 2 и увидите: вас сразу заценят даже девушки Амели, в обычное время горячо равнодушные к отцам нации и собраниям народных представителей. Помните: президент — тоже друг человека.
Искренне желающий Вам и им добра
Фантомас.
P. S. Кстати, сводите дочек на фильм — вам понравится».
Наша заграница. Пенки
На фоне златотканого гламура — классовую рознь еще никто не отменял. Она казалась анахронизмом — но регулярно поминает о себе кровавыми бойнями по окраинам белого мира и шрамами давних ран в самом его центре.
Москвина говорит: «Не во всем большевики были неправы».
1911. «Титаник»
100 лет катастрофе «Титаника»
Плыло 1300 пассажиров и 900 человек команды и обслуги.
Шлюпок было на 1300 голов.
Спаслось 700.
Катастрофа «Титаника» была выдающимся преступлением хай-классов против черни и пребудет такой в веках.
Это лучше других заметил разумник Кеймерон, стремясь хотя бы формально породнить верхнюю и нижнюю палубы, — раз уж мелодрама не позволяет акцентировать социальную распрю.
Пароход был английским — а жесткость британской стратификации и тамошняя классовая нетерпимость давно стали притчею во языцех. Шлюпки изначально расчитывались на половину присутствующих — т. е. на I класс и офицерскую часть команды плюс гребцы. Многократно восславленный спасшимися закон «Женщин и детей вперед!» касался только барских женщин и люксовых детей: плебейские женщины и дети вместе с мужчинами грудились в трюме за матросскими заслонами, с ними же и утонули. Это верхняя публика могла рассуждать, брать ли с собой драгоценности и мосек, будить ли детей или одевать сонными, покупаться ли на тревогу или нет и красит ли их спасжилет — им по-любому хватало и места, и времени (кстати, спасжилет в воде двуградусной температуры совершенно ни к чему: сердце в таких условиях останавливается минуте на третьей). Всем запомнился игравший до последнего оркестр — только никто не поминает, что оркестр как обслугу в лодки никто не приглашал: могли играть, могли просто так тонуть — ну так они играли. Шлюпки вместимостью в 65 человек спускались на воду загруженными на четверть из-за протестов гранд-дам, боящихся перевернуться, а посоветовать им заткнуть хлебало (раз в жизни, в силу экстремальных условий) не повернулся язык ни у одного офицера и джентльмена. Те были больше озабочены благородным изгнанием из лодок мужчин, в том числе и из шкурных побуждений: это позволяло сажать на весла своих — не будут же столбовые дворянки ворочать уключинами! Все легенды о вылавливании жертв из воды выдуманы позже устыдившимися счастливчиками: в действительности на 700 с лишним человек при недогрузе шлюпок из воды достали всего шестерых! Еще и отпихивали: самим места мало.
Это был масштабнейший грех британской олигархии, утопившей полторы тысячи нижних чинов просто с непривычки думать о ком-нибудь, кроме себя. Разразившаяся вскоре Великая война вызвала всплеск окопной литературы в Германии и Франции — только Британия ответила пудом книг о горестях лучших поместных семейств, к которым вернулись поувеченные сыновья-офицеры. «Солдат не человек» — этот закон советской казармы в начале века был международным и в лучшей из империй не оспаривался никем.
О «Титанике» много и качественно снимали, но обвинить в массовом убийстве целый класс ни у кого не хватило пороху — он ведь тоже пострадал; промок сильно. Примечательно, что круговую поруку прорвала давно неравнодушная к Англии и вполне эгалитарная фашистская Германия. В картине 42-го года «Титаник» спесивых убийц назвали убийцами — слегка, правда, преувеличив роль отдельных матросов и пассажиров германского происхождения в спасении плебса (но это уж неизбежные издержки этнократических кинематографий).