лялся со стрессом, спуская с цепи свое воображение – оно помогало забыть о неприятностях, предлагая мне порой прагматичные, а порой фантастические решения. «Если мы хотим представить всё в позитивном ключе, – говорит Картье, – надо сказать, что вы – «креативная» личность. И ваша способность мыслить вне рамок для вас очень важна. Можете считать свои колоссальные значения тета-волн свидетельством того, что вы мыслите далеко вне рамок – настолько, что вы скорее спросите: «Каких еще рамок?»
– Никаких рамок нет!
– Верно. Для мозга, работающего на высоких тета-волнах, никаких рамок нет.
В том, что у меня есть тревожность и ОКР, Картье не сомневается.
Но результаты этой оценки ЭЭГ показывают, что во многих случаях мышление «вне рамок» только всё усложняет. Оно оказывается полезным, когда мне нужно писать или придумывать что-то креативное, но в повседневной жизни это тяжкий груз. У людей с ОКР оно проявляется разными способами; я, например, начинаю невольно представлять в воображении миллион вероятных сценариев будущего. В частности – когда я играл в бейсбол, к примеру, – я постоянно видел самые разные варианты крушения моей жизни по причине ошибочного решения на поле. Все эти фантазии лишь усугубляют тревожность и одержимость.
КАРТЬЕ ОБЪЯСНЯЕТ: «ВАШ МОЗГ БУДТО ГОВОРИТ: ВОТ БЛИН! МАТЕМАТИКА! ДАЙТЕ-КА Я ПОДУМАЮ О ЧЕМ-НИБУДЬ ДРУГОМ».
Картье вновь подключает меня к компьютеру. Теперь нам уже не нужно задействовать весь шлем целиком, и в стирании кожи нужды тоже нет. На сей раз он применяет два сенсора – один крепится на переднюю часть моего черепа, а другой на заднюю.
Он запускает видеоигру, облет кинематографических видов западной природы. Каньоны, реки, леса, всё в таком духе. Когда я концентрируюсь – когда подавляю свои тета-волны, – я лечу по курсу. Когда мне становится скучно и я начинаю витать в облаках – что происходит примерно каждые две секунды, – я замедляюсь или останавливаюсь полностью. Наилучшие результаты я показываю, когда настраиваю себя на состояние расслабленного контроля – не напряжения, а рабочего состояния, когда я нахожусь в зоне, но при этом спокоен и думают только о движении вперед.
Мы проводим пять сессий по пять минут каждая. И к концу сеанса я понимаю, что проиграл.
Картье говорит мне, что, поскольку результаты Versus оказались точны, я могу использовать устройство для тренировки, а к нему заглядывать, может, раз в месяц, если того хочу. Таков план движения вперед.
– И смотрите: это всё, что мы обещаем, – уточняет Картье. – В этой штуке нет ничего волшебного или мистического. Это не серебряная пуля. Но она может стать вашей дорожной картой – это как GPS-навигатор для вашего сознания. Он не приведет вас туда, куда вы хотите попасть, но расскажет вам, двигаетесь ли вы в нужном направлении или нет.
После сеанса я чувствую себя хорошо. Сконцентрирован, хотя даже не прилагаю к этому усилий. По пути домой я всё так же чувствую груз обычных жизненных тягот и волнений – дедлайны на работе, чувство неудовлетворенности из-за желания проводить больше времени с семьей и друзьями, вот это всё – и вдруг кто-то подрезает меня на дороге… но я спокоен. Обычной моей реакцией было бы выругаться в лобовое стекло, но сегодня я просто протягиваю: «Чува-а-а-ак, да ладно».
Дни проходят один за другим, и это чувство постепенно угасает. Это нормально. Большинству людей требуется как минимум тридцать сеансов для того, чтобы получить долговременный эффект от тренировок с ЭЭГ. Некоторым даже больше. Но даже после тридцати сессий необходимо время от времени «донастраивать» мозг. Поначалу я был уверен, что легко осилю эти тридцать сеансов с Versus за месяц, а там посмотрим, что дальше. Но всё выходит несколько иначе. На протяжении следующих нескольких месяцев я тренируюсь тогда, когда могу – иногда на Versus, иногда на других устройствах, до которых мы вскоре с вами доберемся, иногда в офисе у Картье. И это настоящая работа. В этом может скрываться еще одна причина, по которой тренировки с ЭЭГ не вошли в моду. Легко закинуть в себя таблетку и ждать эффекта, тренировки с ЭЭГ же больше похожи на походы в спортзал.
Сейчас, конечно, Керри Уолш Дженнингсы этого мира не могут утверждать, что тренировки с ЭЭГ – единственная причина их крутости, и к тому же ЭЭГ не оказывает столь впечатляющего воздействия на всех и каждого, кто ее применяет. И кстати, надеюсь, это понятно и так, но всё же сразу проясню: я не поддерживаю подход к работе в этой области какой-либо конкретной компании и не продвигаю чьи-либо методы. Моя цель здесь, как и во всём, что связано с Этими Штуками, – исследовать возможности и выяснить, где мы можем узнать что-то новое.
При всём этом для людей, ищущих конкурентное преимущество, штуки вроде ЭЭГ могут быть привлекательным вариантом. ЭЭГ обещает вам контроль над разумом за счет таких способов, которые большинство из нас и представить себе не могли, предлагая возможность увидеть собственный мозг и начать работать над ним.
Так что да, пожалуй, я одолжу цитату у миссис Уолш Дженнингс и скажу:
– Чёрт подери, это и вправду так волнующе!
Вот почему я рад, что мне удалось поговорить с доктором Пьером Бошаном, спортивным ученым из Монреаля, предлагающим интересные контраргументы. Он работал с элитными спортсменами по всему миру, и у него есть немало возражений касательно тренировок с ЭЭГ.
– У некоторых людей действительно может наблюдаться дисбаланс в работе мозга, но он может приносить вам пользу, – объясняет Бошан. – К примеру, именно из-за него вы можете быть мотивированным атлетом. Так что если ваш специалист по нейрофидбэку решит исправить этот дисбаланс и скажет: «Теперь ты будешь функционировать более оптимизированно», а вы в результате вывалитесь из топ-10 спортсменов мира и упадете на 64-е место, просто потому что ваш мозг больше не работает в прежнем режиме, вам придется как-то исправлять ситуацию. Нужно понять, пытается ли специалист улучшить вашу производительность или же он осуществляет клиническое вмешательство?
– Подождите, – прерываю я его. – Вы хотите сказать, что, если кто-то пытается восстановить баланс в работе мозга спортсмена, он может своими действиями навредить ему в плане выступлений?
Он кивает.
Значит, ЭЭГ может улучшить качество жизни человека, но Бошан говорит, что это необязательно сделает человека более сильным спортсменом – даже наоборот, может сделать его более слабым.
Позже я расспрашиваю об этом Дэна Картье. Тот рассказывает, что уже слышал этот аргумент ранее, но, по его словам, это утверждение не учитывает всей той глубинной работы, которая ЭЭГ на его глазах делала для людей.
– Цель – добиться гибкости, – объясняет Картье. – Вам захочется иметь возможность использовать то, что они называют «дисбалансом», тогда, когда вам это будет нужно, но также вы наверняка захотите научиться выходить из этого состояния, чтобы заниматься привычными каждодневными делами и жить за пределами своей работы в спорте.
В будущем подключение мозга спортсмена к компьютеру (или другому устройству для анализа) может стать обычным делом, таким же как поход в спортзал. Но пока до этого еще далеко, нужно выяснить еще много всего о том, как работает разум человека.
То, что показали мне Картье и Шерлин, – бесценно, но человеческий мозг есть самый сложный объект во Вселенной. В нем происходит много всего такого, о чем мы еще понятия не имеем. Однако есть и хорошие новости: сейчас мы знаем гораздо больше, чем раньше. И для того чтобы узнать, что происходит в наших головах, нам даже не нужно искать кого-то, кто может подключить нас к компьютеру.
Глава 4Дом разума
Давайте вернемся к камбэку, совершенному Расселлом Уилсоном и «Сихокс» в первой главе, особенно к тому эпизоду с двумя набранными очками. От снэпа и начала розыгрыша к сумасшедшему скрэмблу, совершенному в попытке спасти игру, до обнаружения своего тайт-энда и дальнейшего паса ему в руки, после которого тот принес команде очки – на всем протяжении этого времени мозг Уилсона, вероятно, работал предельно близко к идеалу, так близко, как только возможно.
Я буду использовать этот эпизод игры как способ исследовать его значение и как способ разгадать внутренние механизмы работы мозга атлета. Почему? «Всё опять возвращается к необходимости пребывать в осознанном состоянии, – говорит доктор Майкл Джервейс. – Вы должны ощущать свое присутствие здесь и сейчас, быть эмоционально стабильным, чтобы, когда вы начали делать то, над улучшением чего работаете, у вас было убеждение, чтобы в вас была сила и чтобы при этом вы были достаточно гибкими, чтобы суметь подстроиться. Так что да, действительно, очень важными переменными здесь являются осознанность и присутствие».
И чем больше осознанности в вас есть, тем лучше у вас получится справиться с присутствием. Причина этого кроется в небольшой структурной части нашего мозга, отчасти ответственной за предсказание будущего, именуемой «островком». Вероятно, это будет излишним упрощением с моей стороны, но островок ответственен за то, как мы ощущаем то, что переживаем. Он обрабатывает невероятный объем данных, куда больший, чем мы способны обработать сознательно. Наше «шестое чувство» есть в каком-то смысле результат обработки этих данных. Следовательно, чем сильнее наш островок, тем лучше мы понимаем пережитый опыт и тем лучше мы можем препятствовать своим эмоциям, не давая им захватить над нами контроль и утянуть нас в пучину слепой ярости или наоборот, заморозить нас страхом.
Как и все остальные элементы мозга, островок можно укрепить за счет определенной работы, почти как мышцу. Чем более осознанно мы воспринимаем происходящее вокруг нас – и внутри нас, – тем выше вероятность предугадать, что может пойти не так, и это, в свою очередь, позволит нам лучше адаптироваться к тому, что пошло не так, и, как следствие, стать более успешными.