Когда отправляешься в филиал его компании в Вествуде, ощущение такое, будто попадаешь в некий потусторонний мир.
В него ведет простая стеклянная офисная дверь без опознавательных знаков, спрятанная в рядах магазинчиков и ресторанов, коими усеяна улица. По соседству с ней Corner Bakery Cafe. У двери висит небольшой кусочек заламинированной бумаги, объясняющий, как попасть внутрь: нужно нажать на звонок, и Крэш откроет вам дверь. Потом вы заходите в лифт и отправляетесь в подвал. Маленький указатель в лифте сообщает: Float Lab. А когда двери открываются, еще один указатель говорит вам «войти и устраиваться поудобнее».
Когда входишь в этот лаунж, появляется ощущение, что попал в декорации фильма об эпохе покорения космоса. Всё выдержано в черных, серых и серебристых тонах. В фойе располагаются два черных дивана и стол Крэша: он сидит в белом кресле за черно-серым столом, на котором нет ничего, кроме iPad, MacBook Pro, лампы и кружки кофе. Мягкая шумоподавляющая обивка на стенах отсылает нас к прошлому Крэша в студиях звукозаписи.
Заходя в свою комнату, вы ступаете на выложенный серой плиткой пол и видите черный стул и маленький черный стол по правую руку от себя. Тут же и душ, открытый, без шторки, и собственно сама ванна, входом в которую служит большая черная дверь на металлической стене. Раздеваетесь, надеваете любезно предоставленные вам затычки в уши, заходите в душ, а как закончите там свои дела, открываете ту самую дверь и ступаете в кромешную тьму. Вода доходит вам примерно до середины голени. Ложитесь в нее и начинаете сеанс флоатинга.
Первые пятнадцать минут своего первого сеанса я слишком много думаю. Правильно ли я все делаю? Это нормально, испытывать такие чувства? Не испортил ли я все, слегка задев телом стену? Когда я уже начну видеть всякое?
ЗАЯДЛЫЕ ЛЮБИТЕЛИ ФЛОАТИНГА МОГУТ НА ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД ПОКАЗАТЬСЯ ВАМ САМЫМИ НАСТОЯЩИМИ ХИППАРЯМИ.
Заядлые любители флоатинга могут на первый взгляд показаться вам самыми настоящими хиппарями. Крэш так точно. Но помимо него и ребята, которых можно встретить в Float Lab. Ранее, в фойе, я разговорился с одним из посетителей, только что вышедшим с сеанса. Он был почти ровесником Крэша – седая борода, длинные седые волосы, южноафриканский акцент и аура дзен в образе. Он сказал мне, что проводит во Float Lab примерно 25 часов в месяц, а в 1980-х он ходил в другую контору, предоставлявшую услуги флоатинга, и там проводил по сотне часов в месяц. «Эта штука переносит тебя в самые разные места, чувак».
Именно эти ребята двигают флоатинг вперед. И, разумеется, слова их кажутся глупостью – мне стыдно признаться, но несколько лет назад я, наверное, высмеял бы их за глаза, – но послушайте их подольше, поучитесь у них новому и начнете улавливать черты того, что они называют своим ви́дением, а после наверняка задумаетесь: быть может, это нашим умам нужна помощь, а не их.
Конечно, помощь нужна всем нам. У нас у всех общая патология – мы люди.
«ЭТА ШТУКА ПЕРЕНОСИТ ТЕБЯ В САМЫЕ РАЗНЫЕ МЕСТА, ЧУВАК».
При этом стоит отметить, что Стеф Карри считается не только одним из лучших баскетболистов NBA, но и одним из самых умных. То, что он увлекся этой темой, уже говорит о многом. Reboot, услугами которого он пользуется, отличается от Float Lab: там индивидуальные капсулы, доступ в которые ограничивается крышкой – ее можно опускать, а можно оставлять открытой при желании. Сами капсулы подсвечены изнутри, а под водой в них находятся динамики, которые могут проигрывать музыку или направлять вас в процессе медитации. Они включают музыку, когда наступает время окончания сеанса. В общем, здесь чуть больше лоска и всякой снаряги, чем нужно Крэшу. Однако капсулы Reboot являются детищем концепций Крэша, поскольку основателя Reboot, Майкла Гарретта, вдохновил на создание компании именно Крэш.
Через какое-то время у меня наступает такое чувство, будто я здесь уже целый день.
Поначалу я чувствую то же, что, как кажется, чувствовали Алипур и многие другие репортеры, впервые побывавшие во Float Lab и отнесшиеся к происходящему там не без иронии: «Ой, это довольно глупо».
Но потом все как-то смешивается воедино. Мои мысли, дыхание, сердцебиение. Я и правда ничего не ощущаю. Порой мне даже кажется, что я заснул, но наверняка сказать не могу.
Зато я точно теряю ощущение времени. Мой приятель позже сказал мне, что его два часа пролетели как 15 минут. Мне же 15 минут показались двумя часами, а два часа легко воспринимались как полдня. Я бродил по своим воспоминаниям из прошлого, они проходили как полноценные дни, как это бывает во снах.
Я снова и снова думаю о том, как в мрачные для себя времена часто ощущал себя обузой для всех окружающих меня людей и думал о том, что им, быть может, было бы гораздо лучше без такой гири на ноге, как я, что им стало бы легче, если бы я в одночасье исчез.
Ощущаю небольшую панику.
Но потом ее сменяет эйфория.
Я чувствую то, о чем мне рассказывали другие люди: кажется, есть вполне конкретная причина, почему мы так остро ощущаем свои чувства и ощущения, – мы невероятно сенсорные существа. Я ощущаю, насколько это потрясающе – быть человеческим существом, вообще получить право сыграть. Не в спортивную игру, не в бейсбол, а просто сыграть в жизнь.
Я понимаю хиппи.
Вижу, как танцуют мои жена и сын.
Потом вижу драконов. Неоновых драконов цвета индиго, они ревут рядом со мной. Это разочаровывает меня, по крайней мере поначалу, но потом они заговаривают со мной и произносят что-то вроде: «Мы есть у каждого, мы добрые драконы, мы здесь, чтобы помочь тебе сразиться с настоящим чудовищем вроде того из фильма про то, как приручить дракона, который ты всё пытаешься поставить своему сыну».
Сначала я не знал, как относиться к драконам, но позже, взяв время на раздумье и спустившись глубже в кроличью нору, имя которой Эти Штуки, я всё понял. Во-первых, драконы мне не в новинку. У всех нас они есть. Порой они ведут себя плохо, но гораздо чаще драконы, живущие в нас, просто остаются непонятыми и отвергнутыми нами, а потому и ведут себя соответствующе.
Во-вторых, кем бы ни были, какими бы серьезными ни были наши трудности, какой бы тяжелой ни была наша жизнь и какими неясными ни были бы цели, ради которых Господь Бог или кто-то там еще спустил нас сюда, какими бы безумными мы ни становились, быть здесь всё равно здорово. Выбирая между тем, чтобы быть ничем, и тем, чтобы быть чем-то, мы, вполне возможно, могли бы захотеть ненадолго взять паузу, чтобы подрейфовать в абсолютной пустоте, короткое время побыть ничем – но всё-таки гораздо лучше быть кем-то, быть чем-то. Существовать.
Лежа в темноте, разглядывая причудливые образы и размышляя о том, что они значат, я подумал вот о чем: когда мы следим за выступлениями наших любимых спортсменов – будь то какой-нибудь подвиг Геракла в их исполнении, столкновение двух огромных футболистов, ожесточенная схватка двух бойцов, от которой хочется съежиться в кресле, или прыжок человека из космоса, после которого он остается жив и здоров, – в такие минуты мы становимся свидетелями воплощения некоего ви́дения… Мы видим плоды невероятных усилий людей, пытающихся воплотить в жизнь свое собственное видение – видение, имеющее наивысшее значение для них, их сердец и разумов.
Я хочу сказать, что мы не просто смотрим игру – или не просто играем в нее, если мы игроки. Люди, преуспевшие в спорте, – это просто люди, которым удалось сделать то, что пытаемся сделать все мы: выжать максимум из своих жизней и способностей.
Когда спортсмены творят великие вещи, их подвиги есть видение того, на что способны мы в целом как человеческие существа, это физические воплощения выигранных и проигранных битв с их внутренними драконами.
Они есть у каждого из нас – и каждый из нас способен что-нибудь придумать с ними.
Теперь я не парю в космосе, а падаю сквозь него. Я вижу звезды, потом они угасают, и я вижу гигантскую ярко-голубую сферу. Землю. Или мне кажется, что это Земля. Она где-то там. Драконы вернулись и летят вместе со мной, к Земле или как там называется эта планета, как будто хотят показать мне что-то. Все эти вещи, которые мы хотим иметь, этот мир, который себе представляем, умиротворение, в котором так нуждаемся, – неужели достичь всего этого нам сложнее, чем спортсмену-олимпийцу завоевать золото?
Потом я вижу космонавта, прыгающего из стратосферы. Наверное, это Бесстрашный Феликс, хотя точно я сказать не могу. Потом космонавтов становится больше, они всё появляются и появляются, пока их не становится так много, что я не могу всех сосчитать, и все мы вместе падаем сквозь космос. А потом я уже не так уверен, что мы вообще падаем. Может, мы мчимся верхом на драконах. А может, летим.
ЭпилогРезультаты
«Так что, ты получил то, что хотел, приятель?»
Я сижу посреди офиса Red Bull North America в Санта-Монике, потягиваю эспрессо и болтаю с Энди Уолшем об Этих Штуках и разной ерунде. Время к пяти вечера, люди в офисе уже потихоньку собираются расходиться – я слышу хор вздохов, бормотаний и горьких смешков, который сменяет взаимный обмен пожеланиями удачи.
Впервые за несколько недель в Лос-Анджелесе идет дождь. Из-за дорожного масла улицы станут скользкими, и движение на них будет еще кошмарнее, чем обычно. Еще немного – и на путь через центр города, занимающий 15 минут, у меня уйдет целых полтора часа.
Впрочем, сейчас меня это не волнует, Уолша кажется тоже, и мы продолжаем без умолку дискутировать об Этих Штуках. Представлять, как они будут двигать вперед мир и изменять его так, что сами ощущения человека от существования будут сродни пробуждению в осознанном сновидении. Кажется, что эти изменения неизбежны, какие бы формы они ни приняли: такие, что я нашел за последние годы, или какие-то совершенно иные.
Другими словами, никто не знает, куда заведут нас Эти Штуки. Как откровенно говорит Майк Джервейс, «мы всё еще во многих световых годах от того, к чему всё это нас движет».