Прямо сейчас Космо думал, что Пуччи стоило придушить при рождении – именно это, согласно семейным легендам, он и пытался предпринять. Все в ней вызывало раздражение. Она была эгоистичной, заносчивой, жадной, тщеславной, безжалостной, упрямой, начисто лишенной такта и вообще не умела видеть себя со стороны.
В их роду эти вещи не считались недостатками: едва ли можно разбогатеть, если все время беспокоиться, правильно ли ты поступаешь. Но Пуччи считала себя красавицей, и это выводило Космо из себя. У нее были прекрасные волосы, это правда, но эти высокие каблуки! Она выглядела как воздушный шар на ниточке! За то, что у Пуччи была хоть какая-то фигура, стоило сказать спасибо корсетам. И хоть он слышал, что у толстых женщин добрая душа, у Пуччи ее было слишком много, и вся она пошла в Шиков.
С другой стороны, она была его ровесницей и, во всяком случае, обладала амбициями и удивительным даром ненависти. Она не была лентяйкой, как все остальные. Те проводили жизнь в обнимку со своими деньгами. Они не думали о большем. А с Пуччи можно было поговорить. Она смотрела на вещи с женской, более мягкой точки зрения.
– Нужно было избавиться от Бента, – сказала она. – Мне кажется, он что-то знает. Давай свесим его за ноги с моста. Дедушка так всегда делал. Почему ты все еще в этой перчатке?
– Он верой и правдой служил нашему банку, – ответил Космо, пропуская последний вопрос мимо ушей.
– И? Это здесь при чем? У тебя снова что-то с рукой?
– С рукой все в порядке, – ответил Космо, и очередной алый бутон боли распустился аж до самого плеча. «Я так близок, – думал он. – Так близок! Витинари думает, что поймал меня, но это я поймал его! О да! И все же… возможно, пришла пора заметать следы».
– Сегодня же вечером отправлю к господину Бенту Кренберри, – решил Космо. – Теперь, когда есть Криббинс, он мне более ни к чему.
– Правильно. А потом Липкина посадят за решетку, и банк вернется к нам. Знаешь, ты очень плохо выглядишь. Такой бледный.
– Такой же, как Витинари? – спросил Космо, указывая на портрет.
– Что? О чем ты? Хватит говорить глупости, – ответила Пуччи. – И пахнет здесь как-то странно. Тут кто-то умер?
– Мои мысли очистились. Завтра будет последний день Витинари в кресле патриция, обещаю.
– И снова ты говоришь какие-то глупости. И сильно потеешь, кстати говоря, – сказала Пуччи. – В самом деле, у тебя с подбородка капает. Возьми себя в руки!
– Гусеница, наверное, тоже думает, что умирает, когда превращается в прекрасную бабочку, – проговорил Космо мечтательно.
– Чего? Что? Кто ее знает! Какое отношение это имеет к делу? – допытывалась Пуччи. – И вообще, там все не так происходит, потому что, вот послушай, это очень интересно: короче, гусеница умирает и вся разлагается, а потом маленький кусочек от нее, точка или типа того, вдруг просыпается и съедает эту гусеничную кашу, и это становится потом бабочкой. И это чудо природы. А ты просто приболел. Хватит капризничать. У меня сегодня свидание. Увидимся утром.
Она упорхнула, оставив Космо одного, не считая Кренберри, который читал в углу.
Космо вдруг подумал, что почти ничего не знал о нем. Но в качестве Витинари он, разумеется, скоро будет знать обо всех все.
– Ты ведь учился в школе Гильдии Убийц, верно, Кренберри? – спросил он.
Кренберри достал из верхнего кармана маленькую серебряную закладку, бережно положил ее на страницу и закрыл книгу.
– Да, сэр. Стипендиат.
– А, точно. Помню таких, вечно куда-то торопились. Их частенько травили.
– Да, сэр. Некоторые из нас выжили.
– А я тебя никогда не дразнил?
– Нет, сэр. Я бы запомнил.
– Это хорошо. Это хорошо. Как твое имя, Кренберри?
– Не знаю, сэр. Найденыш.
– Какая жалость! У тебя, наверное, была тяжелая жизнь.
– Да, сэр.
– Мир подчас бывает так жесток.
– Да, сэр.
– Сделай одолжение, убей сегодня господина Бента.
– Я взял себе на заметку, сэр. Я возьму напарника и примусь за задание за час до рассвета. Большинство постояльцев госпожи Торт отсутствует в это время, и туман будет самый густой. Госпожа Торт как раз гостит у своей старой приятельницы госпожи Хармс-Битл на Добромыльной улице. Я справился заранее, предвидя такую возможность.
– Ты мастер своего дела, Кренсберри. Снимаю шляпу.
– Спасибо, сэр.
– Ты не видел Досихпора?
– Нет, сэр.
– Куда он только мог подеваться? Впрочем, ступай и поужинай. Я сегодня не буду есть. Завтра я изменюсь, – проговорил он вслух, когда за Кренсберри закрылась дверь.
Он потянулся вниз и обнажил клинок. Это была вещь редкой красоты.
На портрете напротив лорд Витинари вздернул бровь и сказал:
– Завтра ты станешь прекрасной бабочкой.
Космо улыбнулся. Он был почти у цели. Витинари окончательно спятил.
Господин Бент открыл глаза и уставился в потолок.
Прошло несколько секунд, и этот удручающий вид сменился огромным носом, на некотором расстоянии от которого виднелось встревоженное лицо.
– Ты проснулся!
Господин Бент моргнул, перефокусировался и посмотрел на госпожу Драпс, от которой виднелся только силуэт напротив лампы.
– Ты такое учудил, господин Бент, – сказала она спокойным заботливым тоном, которым обычно разговаривают с буйнопомешанными, пожилыми или вооруженными до зубов людьми.
– Учудил? Я сделал что-то смешное? – Он приподнял голову с подушки, принюхался и спросил: – Госпожа Драпс, на тебе чесночное ожерелье?
– Мало ли… что, – сказала госпожа Драпс с виноватым видом. – Против… простуды… точно, простуды. Лишняя осторожность не помешает. Как ты себя чувствуешь, в себе?
Господин Бент замешкался. Он не знал точно, как он себя чувствовал. Он не знал точно, кем он был. В нем как будто проделали дыру. У него в себе не было себя.
– Что происходит, госпожа Драпс?
– О, тебе не о чем беспокоиться, – сказала госпожа Драпс с ломкой веселостью.
– Мне кажется, есть о чем, госпожа Драпс.
– Доктор говорит, тебе нельзя перевозбуждаться, господин Бент.
– Если мне не изменяет память, госпожа Драпс, я в жизни не перевозбуждался.
Женщина кивнула. Увы, в это было слишком легко поверить.
– Ну, ты же знаешь господина фон Липвига? Говорят, он украл все золото из банковского хранилища!..
И она приступила к рассказу. Во многом там были одни домыслы, как свежие, так и обмусоленные, а поскольку госпожа Драпс исправно читала «Вестник Танти», повествование велось в том стиле, в котором обсуждаются кошмарные преступления.
Шокировало ее то, что Бент лежал спокойно. Пару раз он просил вернуться назад и объяснить подробнее, но ни разу не изменился в лице. Она пыталась добавить огня, раскрашивала стены восклицательными знаками, но он не двигался с места.
– …и теперь его посадили в Танти, – сказала госпожа Драпс. – Говорят, его повесят за шею насмерть. Мне кажется, это гораздо хуже, чем когда просто вешают.
– Но они не могут найти золото… – прошептал Маволио Бент, откидываясь на подушки.
– Так и есть! Некоторые говорят, что его похитили подлые сообщники! – воскликнула госпожа Драпс. – Еще говорят, что господин Шик предъявил компромат.
– Нет мне прощения, госпожа Драпс, ни прощения, ни оправдания, – сказал господин Бент, уставившись в стенку.
– Тебе, господин Бент? Так нельзя говорить! Тебе-то, кто никогда не допускает ошибок?
– Но я грешен! О, это сущая правда. Я поклонялся ложным богам!
– Ну, до настоящих иногда не достучаться. – Госпожа Драпс потрепала его по руке и задумалась, не позвать ли кого-нибудь. – Но если хочешь искупления грехов, насколько мне известно, ионийцы на этой неделе отпускают два по цене одного…
– Оно нагнало меня, – прошептал Бент. – Ох, боги, госпожа Драпс, что-то внутри меня поднимается и так и рвется наружу!
– Ничего страшного, у нас есть ведро, – успокоила госпожа Драпс.
– Нет! Тебе нужно уйти, немедленно! Это будет ужасно!
– Никуда я не уйду, господин Бент, – сказала госпожа Драпс, образчик решимости. – Ты просто снова чудишь, и все.
– Ха! – сказал господин Бент. – Ха… ха… ха-ха…
Смех поднимался у него из горла, как мертвец из могилы.
Его худосочное туловище неподвижно застыло, а потом изогнулось дугой, словно вздымаясь с матраца. Госпожа Драпс бросилась на кровать, но было уже слишком поздно. Дрожащая рука поднялась и указала пальцем на шкаф.
– А вот и мы! – закричал Бент.
Замок щелкнул. Дверцы распахнулись.
В шкафу лежала стопка гроссбухов и… что-то… под покрывалом. Господин Бент распахнул глаза и взглянул госпоже Драпс в лицо.
– Я оставил его у себя, – сказал он, словно разговаривая сам с собой. – Я ненавидел его всей душой, но оставил. Зачем? Кто управляет цирком?
Госпожа Драпс замолчала. Единственное, что она знала, так это то, что она останется здесь, пока все не прояснится. В конце концов, она уже провела ночь в спальне с мужчиной, и леди Дейрдре Ваггон многое имела сказать по этому поводу. Технически она была падшей женщиной, что казалось несправедливым, ведь еще более технически таковой она не была.
Она наблюдала, как господин Бент… переодевался. Ему хватило порядочности проделать это, повернувшись к ней спиной, но госпожа Драпс все равно закрыла глаза. Потом она вспомнила, что уже пала и что в этом больше не было смысла.
Она снова их открыла.
– Госпожа Драпс? – позвал господин Бент как во сне.
– Да, господин Бент? – спросила она, стуча зубами.
– Нам нужно найти… кондитерскую.
Кренберри с напарником вошли в комнату и застыли как вкопанные. Этого в плане не было.
– И хорошо бы еще лестницу, – сказал господин Бент. Он достал из кармана полоску розовой резины и отвесил поклон.
Глава двенадцатая
Помощи ждать не от кого – Слово берет Стукпостук – Вероятность розыгрыша – Шалопай в центре внимания – Странности в воздухе – Возвращение господина Бента – «Берегись, у него ромашка!» – Минута славы для Пуччи – Космо нужна рука помощи