– Ах, какое счастье, – сказала Дора Гая с желчью, пропитавшей каждое слово.
– Просто дело в том, что, как бы ни возражало общество «Шутки для женщин», женщины ни разу не смешные.
– Ужасный недостаток, – согласилась Дора Гая.
– Весьма любопытная дихотомия, потому что клоуны – тоже, – сказал Витинари.
– И я всегда так думала, – сказала Дора Гая.
– Они трагичны, – продолжал Витинари. – И, смеясь над их бедами, мы смеемся над собственными. Нарисованная улыбка скалится на нас из тьмы, смеясь над нашей верой в порядок, логику, статус, реальность реальности. Маска знает, что мы родились на банановой кожуре, которая ведет лишь к открытой крышке люка смерти, и нам остается надеяться только на овации зрителей.
– Как сюда вписываются скрипучие животные из воздушных шариков? – поинтересовался Мокриц.
– Не имею понятия. Но насколько мне известно, когда потенциальные убийцы ворвались к господину Бенту, он задушил одного из них очень реалистичным веселым розовым слоном из шариков.
– Только вообразите эти звуки! – радостно воскликнула Дора Гая.
– Да! Каков поворот! И это безо всяких тренировок! А трюк с лестницей? Настоящая боевая клоунада! Превосходно! – сказал Пьерро. – Теперь нам все известно, Хэвлок. После смерти матери вернулся его отец и, конечно же, увез с собой в цирк. Любому клоуну видно, что смех у него в крови! Эти ноги! Нужно было отправить его прямиком к нам! В таком возрасте с мальчиком может быть непросто. Но нет, его втиснули в старый костюм его деда и выпихнули на арену какого-то захолустного городка, и вот тогда-то клоунада лишилась своего короля.
– Почему? Что случилось? – спросил Мокриц.
– А сам как думаешь? Над ним засмеялись.
Шел дождь, и мокрые ветки хлестали его по лицу, когда он мчался по лесу, с побелкой, все еще стекающей по его мешковатым штанам. Сами штаны подскакивали на эластичных подтяжках, время от времени стукая его по подбородку.
Хотя бы башмаки были хорошими. Замечательные башмаки. Единственные на его памяти, которые пришлись ему впору.
Но мать воспитала из него порядочного человека. Одежда должна быть приличного серого цвета, веселость вульгарна, а грим недопустим.
Что ж, наказание настигло его быстро!
На заре он набрел на амбар. Он соскреб с себя засохший крем и остатки грима и умылся в луже. О, это лицо! Этот толстый нос, огромный рот, нарисованная белая слеза – они будут сниться ему в кошмарах, он точно это знал.
По крайней мере, на нем остались его собственная рубашка и кальсоны, и они закрывали все самое важное. Он хотел было выбросить все остальное, но внутренний голос остановил его. Мать была мертва, и он не смог помешать приставам забрать все их имущество, даже медное материнское колечко, которое она начищала каждый день. Он больше никогда не увидит отца… он должен был оставить себе что-то… должно было быть хоть что-то, что-нибудь, чтобы не забывать, кто он такой и почему, откуда он взялся и даже почему он оттуда ушел. В амбаре отыскался дырявый мешок. Сгодится. Ненавистный костюм отправился внутрь.
Позже в тот же день он набрел на повозки, остановившиеся под деревьями, но это не были кричащие цирковые повозки. Наверное, что-то религиозное, подумал он, а мама одобряла спокойные конфессии, лишь бы боги не были иностранными.
Его накормили жарким из кролика. И когда он заглянул через плечо человеку, который тихо сидел за складным столиком, то увидел тетрадь, полную цифр, записанных от руки. Ему нравились цифры. Они всегда имели смысл в мире, который его не имел. Тогда он очень вежливо спросил человека, что там записано внизу страницы, и получил ответ: «Это называется итогом», и сказал: «Нет, это не итог, это на три фартинга меньше итога ».
«Откуда ты знаешь?» – спросил человек, и он ответил: «Вижу», и тот сказал: «Но ты ведь только один раз посмотрел!» И он воскликнул: «Ну да, а как еще?»
И тогда перед ним открыли другие тетради, и люди собрались вокруг и стали давать ему примеры, и все они были такими простыми…
Это было гораздо веселее любого цирка, и безо всякого крема.
Он открыл глаза и увидел перед собой смутные фигуры.
– Я арестован?
Мокриц посмотрел на Витинари, и тот неопределенно махнул рукой.
– Необязательно, – сказал Мокриц осторожно. – Мы знаем про золото.
– Сэр Джошуа сказал, что все расскажет о моей… семье.
– Да, мы знаем.
– Люди засмеяли бы. Я не мог этого вынести. А потом… знаете, мне кажется, потом я просто убедил себя в том, что золото мне приснилось. И если я никогда не начну его искать, оно все еще будет там. – Он остановился, как будто разрозненные мысли выстраивались в очередь для высказывания вслух. – Доктор Пьерро был очень любезен и показал мне историю маски Чарли Бенито… – Снова пауза. – Мне сказали, что я замечательно швыряюсь кремовыми тортами. Быть может, мои предки будут мной гордиться.
– Как ты себя сейчас чувствуешь? – спросил Мокриц.
– О, вполне в себе, – ответил Бент. – Кто бы это ни был.
– Вот и славно. Тогда жду тебя завтра на рабочем месте, господин Бент.
– Ему еще слишком рано возвращаться! – запротестовала госпожа Драпс.
Мокриц повернулся к Пьерро и Витинари:
– Не могли бы вы нас, пожалуйста, оставить, господа?
На лице главного клоуна изобразилось возмущение, усугубленное вечно счастливой улыбкой, но они ушли и закрыли за собой дверь.
– Послушай, господин Бент, – заговорил Мокриц с поспешностью. – Мы в беде…
– Я ведь верил в золото, – сказал Бент. – Я не знал, где оно, но верил в него.
– Это хорошо. И оно наверняка все еще есть где-то в шкатулке Пуччи, – сказал Мокриц. – Но я хочу завтра же открыть банк, а люди Витинари перерыли там все бумажки до единой, и можешь себе представить, какой бардак они после себя оставили. А еще я хочу запустить завтра новые банкноты, понимаешь? Деньги, которые не нуждаются в золоте. А банк не нуждается в золоте. Мы с тобой это знаем. Сколько лет он действовал с хранилищем, полным мусора! Но банк нуждается в тебе, господин Бент. У Шиков серьезные неприятности, Космо куда-то заперли, персонал не понимает, что происходит, и завтра, господин Бент, когда банк откроет свои двери, ты должен быть там. Я прошу тебя. Да, и председатель любезно пролаял свое согласие повысить твой оклад до шестидесяти пяти долларов в месяц. Знаю, ты не такой человек, чтобы польститься на деньги, но прибавку стоит иметь в виду человеку, подумывающему о, кхм, смене домашней обстановки?
Это не было слепой догадкой. Это было очень зрячей догадкой, с идеальным зрением. Госпожа Драпс явно была дамой далекоидущих планов, и эти планы вряд ли включали жизнь, проведенную в тесной комнатке на Вязовой улице.
– Но решать, конечно, тебе, – сказал Мокриц и поднялся. – Хорошо с ним здесь обращаются, госпожа Драпс?
– Только потому, что я здесь, – парировала она. – Сегодня утром заявились трое клоунов с большой веревкой и маленьким слоном и предложили вырвать ему зуб, бедняжке! А потом, только я их выпроводила, как пришли еще двое и стали белить стены, и, по-моему, очень некачественно! Можешь не сомневаться, я их тотчас же выставила!
– Молодчина, госпожа Драпс!
Витинари ждал снаружи, распахнув дверцу кареты.
– Поедешь со мной, – сказал он.
– Вообще-то тут совсем недалеко до…
– Садись, господин фон Липвиг. Поедем живописным маршрутом. Похоже, ты считаешь наши взаимоотношения какой-то игрой, – продолжил Витинари, когда карета тронулась с места. – И уверен, что все грехи будут отпущены. Так что позволь мне вручить тебе это.
Он взял в руки черную трость с серебряным черепом и потянул за рукоятку.
– Эта занятная вещица была изъята у Космо Шика, – сказал патриций, когда наружу выскользнуло лезвие.
– Знаю. Это разве не копия вашей трости? – спросил Мокриц.
– Да что ты? – удивился Витинари. – Я что, похож на такого правителя, у которого «клинок на крови тысячи человек»? Дальше, наверное, только корона из черепов. Похоже, Космо сделал трость на заказ.
– Выходит, это копия слуха? – спросил Мокриц. Где-то снаружи распахнулись ворота.
– Верно, – сказал Витинари. – Копия того, чего не существует. Остается только надеяться, что она аутентична не во всех отношениях.
Дверца кареты открылась, и Мокриц вышел в дворцовый сад. Он имел типичный для подобных мест вид: опрятный, ухоженный, с большим количеством гальки и остроконечных деревьев и безо всяких грядок.
– Зачем мы здесь? – спросила Дора Гая. – Это связано с големами?
– Госпожа Ласска, а что наши местные големы думают о новой армии?
– Пришлые им не нравятся. Они считают, что из-за них будут проблемы. У них нет платы, которую можно заменить. Они хуже, чем зомби.
– Спасибо. Следующий вопрос: могут ли они убивать?
– Исторически творцы големов не делали големов, которые способны убивать.
– Значит, нет?
– Я не знаю!
– Уже кое-что. Можно ли дать им приказ, который не может быть отменен другим человеком?
– Ну да… Если больше никто не знает секрет.
– А секрет – это что? – Витинари развернулся к Мокрицу и обнажил клинок.
– Должно быть, то, как я отдаю им приказы, сэр, – сказал Мокриц, во второй раз глядя вдоль лезвия. Оно и в самом деле поблескивало.
Он был готов к тому, что произошло дальше, только оно произошло совершенно не так.
Витинари вручил ему трость и сказал:
– Госпожа Ласска, я бы очень хотел, чтобы ты не покидала город надолго. От этого он начинает искать неприятности. Расскажи нам секрет, господин фон Липвиг.
– Это может быть слишком опасно, сэр.
– Господин фон Липвиг, мне на лбу у себя написать «тиран»?
– Я могу поторговаться?
– Ну конечно. Я человек разумный.
– И вы придержитесь условий сделки?
– Нет. Но я предложу тебе другую. Почтамт может забрать шесть лошадей-големов. Остальные големы-воины будут отданы на попечение «Треста Големов», но использование четырехсот големов для усовершенствования семафорной системы, не сомневаюсь, будет одобрено международным сообществом. Мы заменим золото големами в качестве основы для нашей валюты, что ты очень обстоятельно описал. Вы двое поставили нас в очень… любопытное международное положение…