– Признаюсь сразу! – начал он, нарочито растягивая каждое слово. – Очень хочется получить от вас ответы на те вопросы, которые волновали меня в последнее время. Например! Почему я так и не дождался ответа на свое электронное письмо, которое послал вам в Новую Зеландию?
Шарлотта сделалась пунцовой от смущения.
– Простите… просто… – промямлила она и сконфуженно умолкла. – Но вы же и сами все понимаете сейчас, верно? Так стоит ли мне начинать объяснять вам все еще раз?
– Хорошо! С этим проехали! – милостиво махнул он рукой. – Важно, чтобы вы сами понимали, что за содеянное придется заплатить дорогую цену. Я бы даже сказал, очень дорогую!
Чувствуя неприятный холодок внутри, Шарлотта бросила на него испуганный взгляд.
– То есть вы так полагаете, да?
– Да! Хотя мы постараемся сделать все возможное, чтобы сбить эту цену до минимума.
– Но разве такое возможно? Ведь все же знают, что я незаконно забрала себе ребенка и увезла его в другую страну.
– О, юриспруденция – это такая наука, где, в принципе, возможно все. Вопрос лишь в том, чтобы правильно нащупать ту дорогу, по которой нам следует двинуться в путь в поисках правосудия. И начнем вот с чего! Перестанем повторять направо и налево, что мы виновны, что мы преступники и все такое. Ибо в нашем заявлении от имени ответчика ничего подобного не будет.
Шарлотта растерялась, хотя ее и тронуло это «мы», «нам», «наше», то есть для Энтони ее дело уже стало своим. Он медленно подошел к окну, выходящему на залив, и стал внимательно обозревать территорию перед домом. Не появились ли уже досужие фоторепортеры?
– Спасибо вам! – тихо проронила Шарлотта. – Спасибо за то, что вы сделали для меня сегодня. Я ведь прекрасно понимаю, что юристы такой высочайшей квалификации и с таким положением, как у вас, не опускаются до рядовых слушаний, когда рассматривается вопрос о залоге.
– Ничего себе рядовой случай! – возмутился Энтони. – Вас бросили в Уэлворт, и вы считаете, что это рядовой случай?
В его голосе звучало неподдельное негодование, и, как ни странно, ей вдруг стало почти весело.
– Видите ли, – продолжил он, слегка насупившись, – у меня было такое чувство, что вы сами вряд ли обратитесь ко мне за помощью. Вот я и решил, так сказать, перехватить инициативу, пока дела не зашли слишком далеко. При этом заверяю вас, что у меня нет никаких сомнений насчет способностей Ким. Ваш субботний провал всецело на совести старика Эдмора. Всем известен его капризный и непредсказуемый нрав. А вины Ким тут нет. Собственно, сегодня я сделал ровно то же самое, что она делала в минувшую субботу. Но мне повезло больше, чем ей! Попался сговорчивый судья.
– Кажется, он ваш друг?
– О, я не стал бы квалифицировать наши отношения таким специфическим словом.
И все же, как бы он ни умалял свои успехи, а он сделал то, что сделал, размышляла Шарлотта, стоя рядом с ним. Она сделала над собой еще одно усилие, стараясь говорить спокойно.
– Но почему вы… то есть, я хочу сказать… Вы же сами написали мне, что решили временно отойти от дел…
– А я и отошел! – Энтони жестом пригласил ее присесть на один диван, а сам уселся на второй. – Я еще в конце прошлой недели повесил у себя на дверях табличку с надписью: «Уехал на рыбалку». И намеревался уже в этом месяце отбыть на поиски приключений. Но, кажется, с этим пока придется немного повременить.
– Но зачем вы это сделали?! – взмолилась она. – Зачем отложили свое путешествие?
Кажется, ее бурная реакция доставила ему откровенное удовольствие.
– Решение уже принято, а потому давайте не станем и далее дебатировать по этому вопросу. Лучше порадуйтесь тому, что я все еще здесь и никуда не уехал. И к тому же совершенно свободен, что позволяет мне с легкой душой и чистым сердцем взяться за ваше дело.
Все еще отказываясь понимать истинные мотивы, которые двигали Энтони при принятии им окончательного решения, и вместе с тем действительно радуясь тому, более того, испытывая глубочайшее облегчение от того, что дело оказалось в его руках, Шарлотта лишь виновато выдавила из себя:
– Кто знает, как долго все это продлится…
– А я никуда особо и не тороплюсь. Но вместе с тем мы постараемся не допустить неоправданного затягивания процесса. И начало уже положено. Неплохое начало, кстати! Даже меня судья сегодня несказанно удивил, когда отвел стороне обвинения всего лишь три недели на подготовку всех бумаг, необходимых по статье пятьдесят один.
– А мое присутствие в суде обязательно?
– Нет! Вас пригласят туда лишь через семь недель, когда будет рассматриваться наше прошение об обжаловании приговора или возражения, касающиеся уже непосредственно самого судопроизводства.
– Целых семь недель! – эхом повторила она, и эта короткая реплика прозвучала как стон. Шарлотта представила себе, какой это огромный срок, с точки зрения маленькой Хло.
– Скажите спасибо, что не двадцать семь! – пошутил Энтони. – Нет, сегодня наш судья был просто молодцом, когда установил для всех нас такие жесткие сроки. Впрочем, у него уже давно репутация судьи, не любящего откладывать дела в долгий ящик. Но времени у нас с вами предостаточно, чтобы обстоятельно поработать над вашим заявлением, в котором вы во всех мельчайших подробностях изложите суду все, что случилось с того дня, когда вы впервые встретили Отилию Уэйд, или Хло, как все мы называем ее сейчас, и до того момента, как вы ступили на борт самолета, увозящего вас в Новую Зеландию. Затем мне нужны все подробности того, где и как вы жили уже в самой Новой Зеландии, а также свидетельства того, что с Хло произошли кардинальные изменения в лучшую сторону, если таковые действительно имели место, по всем направлениям: психически, физически, эмоционально. Последнее особенно важно, крайне важно! Ибо на основании этих объективных фактов мы можем потребовать, исходя из наилучших интересов самого ребенка, чтобы нам позволили вернуть Хло туда, откуда ее забрали.
Шарлотта сделала глубокий вдох, похожий на всхлип.
– Неужели вы считаете, что такое возможно? – прошептала она, прижимая руки ко рту. – Неужели у меня есть крохотный шанс снова заполучить себе Хло?
Энтони строго посмотрел ей в глаза.
– Повторяю еще раз! Это – наша цель! Удастся ли нам добиться ее или нет – это уже другой вопрос. В любом судебном процессе задействовано множество самых разнообразных составляющих, иногда взаимоисключающих друг друга. Да вам и ни к чему знать об их существовании! Но мы должны преодолеть все барьеры! Пока их не так уж и много, во всяком случае таких, которые бы представлялись мне непреодолимыми. Надеюсь, это звучит не слишком самонадеянно!
Шарлотта закрыла лицо руками и стала медленно раскачиваться из стороны в сторону, сидя на диване.
– Простите меня! – заговорила она наконец срывающимся от волнения голосом. – Я даже не знаю, что вам сказать! Сегодня утром я проснулась в тюремной камере, и это было ужасно. И вот я уже здесь, в доме вашей сестры, и вы рядом… и вы говорите мне… и все равно я ничего не понимаю! Зачем! Зачем такому важному человеку, как вы, связываться с преступницей? С такой особой, как я? И это после всего того, что я сделала…
Энтони подошел к дивану, на котором сидела Шарлотта, и рывком поставил ее на ноги.
– Вот я и говорю! – бросил он с откровенной иронией в голосе. – Знали бы вы только, с какого рода особами мне приходится иметь дело в силу своих профессиональных обязанностей! А потому перестаньте себя накручивать, воображая, что вы – какое-то исчадие ада. Или вы уже забыли всех тех, с кем общались еще сегодня утром? Вот о них вам надо помнить и их надо бояться. Это правда! Вам понятно, о чем я толкую?
Шарлотта издала короткий смешок и слегка склонила голову, боясь встречаться глазами с Энтони.
– Все правильно! В тюрьме я находилась под особой защитой со стороны государства во избежание самосуда со стороны некоторых из этих женщин. Ведь среди них были те, с которыми я сталкивалась раньше по работе, тоже в силу своих профессиональных обязанностей. Некоторым из них я, в прямом смысле этого слова, перешла дорожку: способствовала лишению их материнских прав и все такое прочее. Такие обиды легко не забываются.
– То есть, думаете, нам грозит преследование не только со стороны журналистов?
Шарлотта снова рассмеялась, старательно избегая его взгляда.
– И все же не понимаю, зачем это делаете! Вы же совсем не знаете меня.
Взгляд Энтони, который неотрывно изучал ее, стал еще более проникновенным и задушевным.
– Вас хорошо знает Мэгги. Она любит вас и полностью доверяет. А потому гарантий с ее стороны мне вполне достаточно.
Шарлотта сглотнула подступивший к горлу ком и опустила голову.
– Если вы помните, – продолжил Энтони, – я пытался узнать вас получше до того, как вы уехали из страны. Теперь я понимаю, почему вы категорически не пошли на контакт со мной. Вы уже в это время прятали у себя дома ребенка, которого повсюду разыскивала полиция. Я прав?
Шарлотта неловко кивнула головой в знак согласия.
– Да, это так. Хло сидела у себя в комнате тихо, как мышка. Она вообще такая послушная девочка! Если ей скажешь не шуметь, она не проронит ни звука. Она совсем не похожа на других детей ее возраста. Никаких капризов или непослушания. Все это из нее просто начисто выбили родители: мать избивала, отец издевался. Но мы попытались все вместе поднять ей дух, заставить ее снова смеяться, радоваться…
– И каковы успехи?
– Представьте себе, успехи были, и очень существенные. Что лишний раз доказывает, как это важно для такого ребенка, как она, с искалеченной психикой, попасть в среду нормальных людей, которым она к тому же доверяет. Хло доверяет мне, она доверяет моей матери… Во всяком случае доверяла, пока все это не случилось. Мне сейчас даже трудно представить, о чем она думает, какие мысли бороздят ее крохотную головку. Наверное, она сейчас в страшной панике, всего боится. Я хочу спросить Томи, знает ли он хоть что-то о Хло, но боюсь и его поставить в неловкое положение.