– Главное – не терять веру! – сказал ей Энтони, когда она поделилась с ним всеми своими сомнениями. Они пили кофе, ели бутерброды, а она рассказывала ему, какая страшная безнадега мучает ее что ни день.
– Веру во что? – резонно спросила она. – Все знают, что я скрывала малышку от полиции, а потом и вовсе вывезла из страны…
Он вскинул руку вверх.
– Поверьте мне, Шарлотта! Мы вполне можем получить оправдательный приговор. Да, это будет непросто! И стопроцентной гарантии я вам дать не могу!
– Клянусь, я верю вам! Я верю вам всеми фибрами души! Но я не понимаю, как вы собираетесь вытаскивать это абсолютно безнадежное дело! Ведь все знают о том, что я украла чужого ребенка.
– Поверьте мне на слово, Шарлотта! Не вы первая предстанете перед судом присяжных, когда все вокруг заранее уверены в том, что приговор будет обвинительным, и только обвинительным. Вы слышали что-нибудь о Клайве Понтинге?
Она сосредоточенно нахмурилась, пытаясь вспомнить.
– Имя вроде как знакомое!
– Поройтесь на досуге в Интернете! Прелюбопытный случай! И лишний пример, подтверждающий правоту моих слов. Все вокруг знали, что он сделал, никто не отрицал этого и на суде, но жюри присяжных единогласно вынесло свой вердикт: не виновен.
– Но он же не похищал чужого ребенка, не так ли? Я припоминаю этот случай. Там что-то связано с разглашением государственных тайн, да?
– Да, именно! Понимаю! Вы хотите сказать, что общественное мнение относится строже к похитителям детей, чем к тем, кто по каким-то причинам разгласил государственные секреты. Я же хочу убедить вас в другом. Если у нас получится привлечь жюри присяжных на свою сторону, то они могут вынести оправдательный приговор вопреки всем требованиям стороны обвинения. И даже вопреки указаниям самого судьи.
Шарлотта грустно вздохнула и отодвинула от себя недоеденную слойку с сыром. Какое-то время она сосредоточенно разглядывала ее, а потом сказала:
– То есть сейчас я должна постараться убедить вас, что все, что я сделала, все это исключительно в интересах Хло, в самых лучших ее интересах!
– Именно! Я убежден, что так оно и было на самом деле, то есть фактически вам не надо ни в чем меня убеждать. Но я хотел бы послушать, как эту историю рассказываете вы, чтобы потом изложить ее суду уже в собственной интерпретации.
Сама мысль о таком сотрудничестве понравилась Шарлотте. Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
– О’кей! С чего прикажете начинать?
Он иронично выгнул бровь.
– Начнем с самого начала! Опишите мне момент вашей самой первой встречи с Хло. Где вы встретились? Как это произошло? Что вы сказали друг другу?
Шарлотта помнила тот день так отчетливо, словно все это случилось только вчера. Она задумчиво глянула в окно. Тяжелые капли дождя скользили вниз, оставляя неровные дорожки на стекле. Они с Хло иногда любили посидеть в машине, вдвоем на переднем сиденье. А если случалось пережидать дождь в машине, то тогда они начинали разглядывать, как дождинки медленно прокладывают себе путь по ветровому стеклу. Каждая выбирала свою дождинку и внимательно следила за тем, как она продвигается вниз. И обе радовались, если какой-то капельке удавалось благополучно миновать дворники и скатиться до самого низа.
Но в тот самый первый день, когда они встретились, дождя не было. Напротив! Было тепло и солнечно. И безоблачно синее небо в придачу.
– Здравствуй! Как тебя зовут? – спросила Шарлотта малышку, одиноко сидевшую на качелях. Картинки прошлого стали стремительно отматываться назад, словно кадры старой кинопленки. Она вдруг вспомнила, какой неприятный осадок у нее остался от знакомства с отцом Хло, когда она впервые посетила их дом на Норт-Хилл. А сколько раз Хло забивалась на заднее сиденье машины Шарлотты. Все, что угодно, но только чтобы не оставаться с отцом! А потом эта кошмарная, страшная ночь, когда Шарлотта буквально выхватила Хло из ее родного дома. А в это время на кухне в луже крови лежала ее убитая мать. Итак, день за днем Шарлотта вспоминала все прошедшее, вплоть до того самого дня, когда они все вместе благополучно улетели в Новую Зеландию. Она, кажется, выплеснула все свои эмоции, все свои переживания. Сколько всего было передумано, ведь каждое решение давалось с трудом. Шарлотта рассказывала, и ее не оставляло чувство, что все это происходит сейчас, сегодня.
Когда она наконец закончила свой рассказ, солнце уже клонилось к закату. Энтони успел переместиться от стола в дальний угол дивана. Она чувствовала страшное опустошение, но на душе у нее стало легко. Она спотыкалась, запиналась, порой повторялась, и все же она впервые выговорилась по-настоящему и рассказала свою историю вслух, с начала и до конца.
В темных глазах Энтони она прочитала некое напряжение, он разглядывал ее с каким-то особым, настойчивым интересом, смахивающим на удивление.
– С вами все в порядке? – участливо спросил он.
– Все нормально! – кивнула она в ответ.
– Вы только что рассказали мне совершенно удивительную историю, – начал он, задумчиво глядя на нее, – и она полностью подтверждает мою первоначальную догадку. Я с самого начала, можно сказать, интуитивно, на уровне ощущений, все понял именно так, как вы и рассказали. А это означает, что я в вас не ошибся.
Шарлотта с озадаченным видом посмотрела на него.
– То есть вы считаете, что поняли меня? – спросила она несколько провоцирующим тоном, явно желая скрыть охватившее ее волнение.
Энтони улыбнулся.
– Пожалуй, что и так. Ведь я уже давно определился с главным. Вы – тот человек, которого мне действительно хотелось бы узнать получше.
Чувствуя, как краска прилила к лицу, Шарлотта сказала:
– Наверное, вам в память запала моя шутка про рыбу. Не совсем уместная, да?
Он нахмурился, пытаясь вспомнить, а потом со смехом воскликнул:
– Напомните, пожалуйста, о чем речь.
– О том, почему я не занимаюсь самоуничижением и почему это претит мне.
– Что-то такое смутно припоминаю! – проговорил он, проверяя качество записи на своем айфоне. И веселые искорки снова запрыгали в его глазах. Но вот он положил айфон рядом с собой на диване и сказал: – Мы переведем ваш устный рассказ в письменный вид, потом еще оба почитаем, кое-что доработаем, так, чтобы успеть к началу процесса. Полагаю, у вас не возникнет проблем по части дачи показаний.
– Возможно! – с сомнением покачала она головой. – Хотя лично я предпочла бы стоять не за стойкой в суде, а хотя бы за прилавком, скажем, в универмаге «Палладиум». Но если, как вы полагаете, это для меня единственно подходящее место, то…
Он снова рассмеялся и, глянув на часы, сказал:
– За вас решать не берусь. А вот лично я с удовольствием пропустил бы стаканчик-другой в каком-нибудь баре. Так как вы смотрите, если мы сейчас разомнем немного свои конечности, подышим морским воздухом, а потом навестим какое-нибудь питейное заведение на пристани?
Каждую ночь, засыпая, Хло делилась своими секретами с Бутсом.
– Мы должны ласково обращаться с дедушкой, и тогда мама снова заберет нас к себе, – наставительно сообщала она ему. Хло и понятия не имела, как, каким образом она может встретиться с дедушкой, но при этом была абсолютно уверена, что если она выполнит свое обещание, будет вести себя с дедушкой подобающим образом, то мамочка снова полюбит ее так, как прежде.
– Если он захочет, мы покатаемся на его тигре, – продолжала рассуждать вслух малышка, но выражение ее лица при этом делалось мрачным. – И вообще, мы будем делать все, что он захочет! Только бы ему было хорошо!
Бутс всегда молчал! К счастью, он не умел разговаривать, а потому не вмешивался в обсуждение всяких щекотливых тем. Но Хло интуитивно чувствовала, что ему совсем не нравится, что Хло снова начнет кататься на тигре. «Ничего страшного, – думала она. – Если надо, то мы можем и вместе с ним покататься. Что решено, то решено».
Кэрри, стоя за дверью детской, вслушивалась в тихий шепот девочки, пытаясь понять, о чем она говорит. Но она говорила так тихо, роняя слова после долгих пауз, что ничего разобрать было невозможно. Разве что часто повторяющиеся «мамочка» и «дедушка». Из чего сам собой напрашивался однозначный вывод: ее маленькая воспитанница по-прежнему страдает в разлуке с той женщиной, которая спасла ее от негодяя отца и увезла к своим родным в Новую Зеландию. И там, похоже, Хло наконец обрела настоящую семью, которой у нее никогда не было.
Как жесток наш мир, и сколько в нем жестокости именно по отношению к детям, уныло размышляла Кэрри, сидя перед телевизором или нежась среди пышной пены в ванной. Она начинала вспоминать, сколько вот таких же обездоленных, несчастных детишек прошло через ее дом. И, хотя ей хотелось верить, что у нее они получали хоть малую толику тепла и ласки, которой были лишены в своей прежней жизни, и уходили из ее дома в гораздо более хорошей физической форме, психологически более устойчивые, по-своему счастливые, умом она понимала, что процесс реабилитации искалеченных душ и тел – это дело не одного дня или месяца. На это уходят годы и годы, а то, что делала она, можно было с полным основанием назвать косметическим ремонтом, не более того. Не говоря уже о том, что есть такие раны и душевные травмы, которые не залечиваются никогда.
Вот и с Хло! Кэрри понятия не имела, сколько времени потребуется девочке, чтобы приспособиться к новым обстоятельствам. Минуло уже почти три недели, как ее привезли к ней в дом, а малышка до сих пор не произнесла ни слова. Разве что при виде Трейси начинала просить отвезти ее к мамочке. Согласно имеющимся отчетам, именно так Хло вела себя и тогда, когда впервые попала в поле зрения социальных служб. И тогда только Шарлотте Николс удалось разговорить девочку, преодолеть ту полосу отчуждения, которой она оградила себя со всех сторон.
Кэрри хотелось повторить этот успех. Она надеялась, что в этом ей поможет и врач, специализирующийся на проблемах детской речи. А если присовокупить к этому еще и те маленькие хитрости, которые она практиковала в отношениях с детьми, то должно сработать, думала она.