– Надоела ты со своим Вешняковым, – отмахнулся недовольно.
– А дело вовсе не в Вешнякове, – не обращая внимания на высочайший гнев, ласково ответила я и продолжила свой рассказ.
По ходу дела отец родной мрачнел все больше, что я с удовлетворением отметила. Как любой самодержец, он не терпел посягательств на свою власть, а тот факт, что за его спиной люди затеяли некие игры, иначе как посягательством на власть не назовешь. Тем более что граждане пришлые, которые здесь без его команды чихнуть не имеют права. А тут не только чихнули – развернулись вовсю и не считают нужным отчитываться в своих действиях. Именно эту мысль я и попыталась довести до сознания Деда и преуспела. Его рука потянулась к телефону. В течение десяти минут он сделал несколько звонков, говорил на повышенных тонах и нелицеприятно. Самыми мягкими выражениями были «гопота» и «деятели сраные», прочие тоже в словаре русского языка не отыщешь. Когда Дед прибегал к ненормативной лексике, люди тут же постигали всю тяжесть своих грехов, впадали в священный трепет и лучшее, что могли для себя сделать, рухнуть ниц и признаков жизни по возможности не подавать. Я удовлетворенно кивала в такт его словам, разделяя монаршие гнев и негодование. Всегда приятно, что по шее получает кто-нибудь другой, а не ты. Данное обстоятельство сильно способствует вере во вселенскую справедливость.
Когда Дед закончил, я кивнула в очередной раз и подхалимски заметила:
– И правильно. Не фига лезть в чужой монастырь.
– Топай отсюда! – прикрикнул Дед, и меня как ветром сдуло, стать объектом его недовольства я и в мыслях не имела. Но у двери притормозила, взглянула на Деда, который уткнулся в бумаги в надежде побыстрее успокоиться, и на цыпочках вернулась к столу, лицом, телом, а также голосом демонстрируя верноподданнические чувства, как то: благоговение, трепет, радость от созерцания и огромное желание быть полезной.
– Игорь Николаевич, – пискнула я. – А что с Корзухиным? – Он поднял голову и взглянул недобро. – Продолжать?
– Есть что-нибудь интересное? – помедлив, молвил он.
– Почти уверена, – кивнула я.
– Продолжай, только интеллигентно, чтоб он на тебя не жаловался.
Я попятилась, приложив руку к сердцу, кивнула и стрелой вылетела из кабинета.
– Что? – белыми губами прошептала Ритка.
– Все просто супер, – заверила я.
Она перевела дух и спросила с сомнением:
– Кого он так?
– Граждан нам посторонних и оттого совершенно неинтересных.
– Слава богу, я, было, решила, что это ты его допекла. Душа в пятках, и сама почти что в обмороке. Я уж всю бумагу попрятала и ручки… думаю, выскочишь сейчас, заявление начнешь писать, а у меня при одной мысли об этом давление скачет.
– Не-а, мне сегодня повезло, благодарил за доблестный труд, прямо так и сказал…
– Рита, – позвал Дед по переговорному устройству, и я поспешила удалиться.
Собралась ехать домой, и тут позвонил Тимур и предложил поужинать в ресторане. Я с радостью согласилась и помчалась к мужу. Тимур на этот раз предпочел «Шанхаю» заведение с милым названием «Эгоист», и, устроившись за столом напротив мужа, я наконец-то вспомнила, что с самого утра ничего не ела, и принялась наверстывать упущенное под умиротворенным взглядом Тимура. Покончив с ужином, крайне довольная откинулась на спинку стула и сказала:
– Красота.
– Похоже, у тебя хорошее настроение, – заметил Тагаев. Я кивнула и задала ему вопрос:
– Молчанов тебе звонил?
– Конечно. Как прошла встреча с Дергачевым?
Я подробнейшим образом передала наш разговор, присовокупив собственные соображения. Тимур усмехнулся, достал телефон и тоже сделал несколько звонков. В отличие от Деда голоса он не повышал, говорил спокойно, нараспев, но впечатление произвел не меньшее.
– И что теперь? Люди пьют валерьянку? – не удержалась я от язвительности.
– Еремеев валерьянкой не отделается.
– Ты особо не зверствуй, – испугалась я.
– Особо и не придется, – с усмешкой ответил Тимур.
А на следующий день начались чудеса. Сначала позвонил Вешняков.
– Сегодня Григорьев совещание собрал, – со вздохом сказал он. – И меня приглашением удостоили. С моей особы и начали. Григорьев озадачился вопросом: «Это что же творится?» – и так разошелся, что только держись. «Дело чести для нас обелить честное имя нашего товарища. Все силы бросим и все такое… Тех, кто ртом и жопой хватает, по фамилиям знают и не трогают, а честным людям работать не дают, подставы устраивают». Я краснел как девица и мечтал провалиться сквозь землю. Короче, меня в отпуск с путевкой в санаторий отправили, чтоб, значит, отдыхал и ни о чем не волновался. А уж тут товарищи во всем разберутся и встретят меня с оркестром.
– Ну, так и хорошо, – неуверенно вякнула я, не понимая, чем Артем недоволен.
– Чего хорошего, Ольга? – вздохнул он.
– Вешняков, – посуровела я, хотела продолжить, но он перебил:
– Ладно. Буду к отдыху готовиться.
– Готовься, только устрой мне встречу с Новиковым.
– Он сказал, что завсегда рад тебя видеть.
Далее события развивались стремительно, причем по самому фантастическому сценарию. Прежде всего обнаружился тот самый тип, заявивший, что Артем занимается распространением наркотиков, отсиживался он в деревне у тетки, где его без труда и обнаружили. С затаенной радостью он сразу же сообщил, что настучать его принудили неизвестные злодеи, которые подло ему угрожали, обещая погубить всю его семью. Сам парень был мелким наркодилером, семьи у него, кстати, не было, но вдаваться в детали никто не собирался. Потом стало еще веселее. Некий удалец, взятый накануне с небольшой партией героина, поведал заинтересованным слушателям о том, как мента подставили, и о своем собственном участии в этом деле. Припадок совестливости объяснил надеждой на послабление в наказании. Кто словчил и конверт в ящик стола сунул, со стопроцентной уверенностью не скажет, но ходит слух, что Ванька-опер, тоже мелкий дилер, прозванный так потому, что когда-то носил погоны сержанта, но врал, что работал в убойном отделе. Тут выяснилось, что Ванька уже второй день в морге, куда угодил, возвращаясь домой мертвецки пьяным на машине и влетев в фонарный столб. К Туманову с вопросами никто не приставал, что неудивительно: он просто выполнял свой долг, как ему и положено. Вешняков, пересказывая все это, скрипел зубами. Мы с Лялиным хохотали в голос, а наш друг мрачнел все больше.
– Чего вы ржете? – разозлился он. – Это ж форменный цирк.
– Точно. Оттого и ржем.
– Тут плакать надо, – упрямился Артем. – Не зря говорят: закон что дышло, куда повернул…
– Да не заводись ты, – попросила я. – Отбились, и слава богу.
– Вот именно, отбились. Не будь вас…
– Я вообще ничего полезного не сделал, – ввернул Лялин.
– Да вы что, не понимаете, это что же получается…
– Нет правды на свете, – кивнул Лялин, не удержался и хохотнул.
– Конечно, нет. А все из-за того, что люди, которые обязаны…
– Все, – вздохнула я. – Завелся, теперь до утра ораторствовать будет. Вешняков, тебе сколько лет?
– Много. Но порядка все равно хочется.
– Это вряд ли, – усмехнулся Лялин.
– А оптимистичных прогнозов у тебя нет? – вздохнул Вешняков.
– Оптимистичных взять неоткуда.
Отправив Вешнякова в санаторий и вздохнув с некоторым облегчением, я вспомнила о Корзухине, точнее, я о нем и не забывала, а теперь решила: самое время нам поговорить. Дед сказал «интеллигентно», оттого я позвонила Владимиру Сергеевичу и максимально вежливо попросила о встрече, на что и получила согласие.
Принял он меня в своем кабинете, где я появилась в точно назначенное время. Корзухин сидел за столом, разговаривал по телефону. Увидев меня, разговор быстро закончил, кивнул и предложил присесть. Я отметила, что седины в его волосах прибавилось, лицо осунулось, взгляд устремлен в никуда, в общем, было ясно: человек чувствует себя, мягко говоря, неважно, что неудивительно, учитывая недавние события.
– Чем обязан? – спросил он без враждебности, но и гостеприимства демонстрировать не стал. Я на него и не рассчитывала.
– Я уже объяснила по телефону, у меня к вам несколько вопросов. Помните, мы договаривались, если они возникнут, я к вам обращусь.
– Какие вопросы? – нахмурился он.
– Они касаются вашей дочери Вики.
Он дернул щекой, отвернулся к окну, покрутил авторучку и отбросил ее в сторону.
– Почему вы с таким упорством лезете в мою личную жизнь? – произнес он с горечью.
– Хочу докопаться до истины.
– Какой еще истины? О чем вы? Мой ребенок погиб…
– Да, и вы считаете, что в этом есть моя вина. Если честно, я тоже так считаю. Оттого и хочу понять…
– Какая теперь разница, – отмахнулся он. – Ее не вернешь…
Я достала из сумки тетрадь Вики и положила перед ним.
– Что это? – спросил он.
– Взгляните. Почерк дочери вам наверняка знаком.
Он смотрел на тетрадь так, точно боялся к ней прикоснуться. Потом осторожно придвинул к себе, открыл, взглянул на первую страницу, быстро пролистал тетрадь до конца, отложил в сторону и вздохнул.
– Вы знаете, кому адресуются эти слова? – выдержав паузу, задала я вопрос.
– Нет.
– И не догадываетесь?
Он не ответил, смотрел прямо перед собой, и в глазах его была тоска, с которой трудно жить, почти невозможно. Мне стало мучительно жаль его. Захотелось встать и уйти, но мгновенный порыв порывом и остался.
– Владимир Сергеевич, я разговаривала с патологоанатомом. Вика, несмотря на юный возраст…
Он ударил кулаком по столу так, что фотографии, стоявшие рядом, едва не упали. Фотографий было три: на одной Людмила с дочкой, на второй – Вика, на третьей – Инна с белым пушистым котом на коленях, здесь ей было лет тринадцать, улыбающееся детское личико с озорным взглядом. На ту девушку, с которой я говорила совсем недавно, похожа мало. Не чертами, выражением лица. Я вспомнила, что говорила Инна: те времена для нее были самыми счастливыми.