Главарь стоит, только глазами лупает от потрясения, а Норман тем временем из кустов ведет разъяснительную беседу, что, мол, монтер у него сам бывший бушвакер, малость нервный после того, как его чуть не повесили, а стреляет так, что у удирающей мыши хвостик отстрелить может, — и не разойтись ли нам, господа, по-хорошему? Война кончилась, с боевыми действиями надо бы завязывать.
Господа рассудили, что, пожалуй, лучше разойтись. Кажется, с этими телеграфистами больше убытку будет, чем прибытку, тем более, что позиция у Нормана с Фоксом лучше оказалась, хрен их в тех кустах разглядишь.
— Хороший стрелок ваш монтер, — сдержанно похвалил главарь, выплюнув искалеченную сигарку.
— Других не держим, — ответил Норман.
На том и расстались.
— Ты промахиваться совсем не умеешь? — спросил я Фокса, выслушав этот рассказ.
— Промахнулся ж… — нехотя возразил он. — А в сигару нечаянно попало. Зря только патрон потратил, баловство это, а не стрельба.
— Фокси, — сказал я ласково. — Душегуб ты малолетний. Тебе что – людей совсем не жалко?
— Люди работают, — возразил Фокс. — А которые ищут, чего б пограбить – те барахло, а не люди.
И начали мы работу… ну, Фокс-то с Норманом уже более-менее впряглись уже в процесс, а нам еще пришлось втягиваться. Ирландцы наши работали как звери: ямы копали, столбы ставили, провода натягивали – чем быстрее маршрут пройдем, тем быстрее деньги получим. И так ведь от графика отстаем: линия Форт-Смит – Техас должна была еще в сентябре заработать. Поэтому производительность труда мы подымали как могли, в основном на возможностях схитрить и столбы не ставить: порой мы прикидывали, что быстрее – столб вкопать или с удобно стоящего дерева пару веток спилить и на него провода перекинуть. Норман грозился, что если что – заставит вернуться и переделать, и бдел, чтобы скорость – скоростью, а качество линии не страдало.
Дика Корби получил под свою команду Джейк и усердно дрессировал его, стараясь побороть в юном операторе страх высоты: на столбы Дик лазать пока боялся. У Фокса была своя команда: четверо молодых индейцев, из которых тоже следовало сделать операторов и монтеров. Высоты индейцы не боялись, работали как все, схватывая телеграфные премудрости на лету, а вечерами осваивали работу на ключе, соревнуясь на скорость. Меня и Джейка индейцы игнорировали, с Норманом были вежливы, но и только, а вот Фокса уважали. Что с того, что Фокс был на голову ниже любого из них и был белым? Ну, положим, и сами-то они не были чистокровными – так, примерно половинка на половинку, а у одного и вовсе одна восьмая индейской крови, так что веснушками и рыжиной в волосах он вполне мог с Фоксом сравниться. Но Фокс был конфедератом, как и они, наездником из Пони-Релай, известным своей лихостью, и метким стрелком – а это на Западе уважали не только индейцы.
Репутация человека в этих диких краях складывалась большей частью из покойников, которые числились на счету человека, и у Фокса таки было чем похвастаться: как минимум три убийства из самозащиты (об убийстве самого первого Такмана и ликвидации банды Дана вряд ли кто был в курсе, а что там было во время войны, Фокс нам не рассказывал). Поскольку мы с Джейком о своих покойниках предпочитали помалкивать, да и Норман тоже не любил распространяться о своих военных подвигах, никакой особенной репутации нам не полагалось. Оно и к лучшему. Не будут надоедать безбашенные идиоты, которым хочется упрочить свое реноме за счет дуэли с крутым стрелком.
Впрочем, вернусь к индейцам. Вожди, похоже, направили на ответственную работу наиболее грамотных ребят, и ученостью эти парни Фокса явно превосходили и порой беззлобно над ним посмеивались. А может, и не так уж беззлобно: скоростью работы на ключе они с ним сравниться пока не могли, и пытались затруднить работавшего на приеме Фокса то латинским текстом, то французским, а иной раз и на языке чокто. Не тут-то было. Фокс никогда не смущался, если принимаемые точки и тире складывались в белиберду, и скорости приема никогда не снижал. Вот закончится передача – тогда и будем разбираться, что там за текст. Латынь и французский разберет Норман, а текст на языке чокто Фокс собирался показать смотрителю ближайшей почтовой станции. Смотрителями обычно были люди не простые, если там что не так написано, шутникам не поздоровится.
В 1809 году будущий преподобный Эдвин У. Дуайт увидел сидящего на ступенях Йельского колледжа смуглого юношу, расстроенного тем, что ему не дано здесь учиться. Это был Генри Опукахайа (в те времена писали Obookia), которого два года назад увезли с Гавайев на корабле «Триумф» в качестве юнги. С тех пор Генри научился говорить по-английски – и хотел учиться еще.
Будущий преподобный проникся состраданием и отвел юного гавайца к своему родственнику – президенту Йельского университета Тимоти Дуайту IV.
В доме этого достойного господина Опукахайа провел несколько лет, изучая английскую грамматику и программу американских государственных школ того времени. В 1815 году, в возрасте двадцати трех лет Опукахайя принял христианство, что было неудивительно, ибо его наставник был сторонником активного миссионерского движения и стал одним из основателей American Board of Commissioners for Foreign Missions (ABCFM, Американский совет уполномоченных по иностранным миссиям) — первой в США организации, созданной для распространения христианства во всем мире.
Опукахайа не только принял христианство, но и проникся мыслью, что свет христианства надо принести и на погрязшую во тьме язычества далекую родину. Однако не было еще переводов священного писания на гавайский язык, да собственно, и письменного гавайского языка еще не было.
Эдвин Дуайт в 1818 году записал, что Опукахайа начал составлять словарь гавайского языка и систематизировать грамматику и орфографию, переводить Книгу Бытия. Его заметки оказали большую помощь американским миссионерам, которые отправились в 1819 году на Гавайи. Там работа Опукахайи была продолжена, и уже в 1834 году появилась первая гавайская газета.
Однако сам Опукахайя на родину не вернулся. Он хотел, да – но в 1818 году заболел лихорадкой и умер в возрасте 26 лет. Он был похоронен около школы в городе Корнуолл, которая была основана в немалой степени благодаря его усилиям.
В 1817 году ABCFM основал семинарию, где юноши из языческих народов могли получить образование и стать переводчиками, учителями, лекарями, а заодно миссионерами и проповедниками христианства. Местом для школы выл выбран небольшой городок Корнуолл в Коннектикуте – из-за набожности жителей и готовности пожертвовать своими усилиями, деньгами и имуществом на благочестивые цели, а также трудолюбивых людей доброго характера.
Чтобы найти деньги на школу, Опукахайа собрал своих соотечественников: Томас Хоопу, Джордж Тамори, Уильям Теноу и Джон Онори; они записали свои биографии и издали брошюрку о четырех юношах, которые хотят учиться на благо своего народа.
Портреты для брошюрки рисовал двадцатишестилетний Сэмюэль Морзе, будущий отец американского телеграфа и автор «азбуки Морзе».
К слову сказать, биографии молодых гавайцев были не такими уж и скудными и банальными, типа: родился, нанялся на американский корабль, приехал в Штаты. Во всяком случае Джорджу Тамори было о чем написать.
В 1804 году король островов Кауаи и Хиихау, Каумуалии, заплатил капитану торгового судна «Хазард» Джеймсу Роуэну, чтобы тот отвез в США шестилетнего сына Humehume, также называемого Джордж якобы в честь тогдашнего принца Уэльского, для получения образования. Как утверждают, плата состояла в грузе сандалового дерева примерно так на 7–8 тысяч долларов. Как говорят, короля обуяла такая дорогостоящая жажда просвещения не просто так: матерью Хумехуме была неизвестная простолюдинка, а законной королеве этот нежданный родственник почему-то не нравился. Возможно, проблема была и вовсе не в напряженной семейной жизни короля, а в сложной политической: в том же самом 1804 году король жаловался капитану Лисянскому, пожаловавшему туда на корабле «Нева», на короля Камеамеа I, у которого были непомерные аппетиты (двенадцатью годами спустя король Каумуалии по той же причине просился под протекторат Российской империи, однако это совсем другая история).
Вернемся, однако, к Хумехуме. «Хазард» проследовал через Тихий океан, побывал в Китае, потом направился в Индийский океан, обогнул Южную Африку и прибыл наконец в Новую Англию. Чему там и как учил мальчика капитан Роуэн – не очень понятно, вроде бы он собирался сделать его столяром, но Хумехуме под именем Джордж Принс вступил в Корпус морской пехоты США и был направлен на USS Wasp. Летом 1814 года «Васп» принимал участие в нескольких сражениях в Ла-Манше, в одном из которых Джордж Кинг получил ранение. После выздоровления он поступил в Военно-морской флот и был направлен на USS Enterprise.
О нем услыхал Генри Опукахайа, разыскал и уговорил помогать миссионерам. Шутка ли – герой войны и практически настоящий принц!
В 1816 году Джордж поселился в доме преподобного Джедайи Морзе (отца Сэмуэла). К этому времени он был грамотен – известно его письмо отцу, в котором он высказывает надежду на скорое возвращение.
В это время ВМС США решило, что Джордж не был уволен должным образом и может быть направлен для обучения в Вест-Пойнт. Джордж не согласился и вместе с друзьями начал учиться в Корнуолле. Ему пришлось заново учиться гавайскому языку, который он прочно забыл. Учеником он был проблемным, потому что полагал, что его королевский статус должен учитываться окружающими. В 1819 году он оправился на Гавайи с поминавшимися ранее миссионерами, но не как помощник миссионера, подобно другим гавайцам, а как частный пассажир.
Едва высадившись на гавайской земле, Джордж после молниеносного ухаживания женился на восемнадцатилетней метиске Элизабет Пек Дэвис, так что с отцом после многолетнего отсутствия встретился уже женатым человеком. Радость встречи была омрачена: король Каумуалии уже стал вассалом воинственного соседа. Забегая вперед, можно сказать, что жизнь Джорджа была коротка и неудачна: после смерти отца он попробовал поднять восстание, которое жестоко подавили, а его отправили в изгнание, где он в возрасте 28 лет умер от гриппа и был похоронен в общей могиле.