Я решил, что мне пора, и проскользнул к двери. Как только я оказался на улице, публика дружно повалила из зала. Парами и по трое они проходили мимо меня, и мне еще не приходилось видеть зрителей, столь единодушных во мнении. Все, как один, независимо от возраста и пола, проклинали беднягу Бинго, причем особой популярностью пользовалась идея подстеречь Бинго у выхода из зала и утопить в деревенском пруду.
Энтузиастов этого научного направления собралось столько, и настроены они были так решительно, что я счел своим долгом предупредить дуралея и посоветовать, подняв воротник повыше, слинять через боковой выход. Я вернулся в зал и увидел, что Бинго сидит на каком-то ящике за кулисами, весь мокрый от пота; он напоминал место катастрофы, отмеченное крестом. Волосы у него стояли дыбом, уши печально повисли; было видно, что одно резкое слово — и он заплачет.
— Это все мерзавец Стеглз, Берти, — глухим голосом произнес он. — Я поймал одного мальчишку, прежде чем они все разбежались, и он во всем признался. Стеглз подложил настоящие апельсины вместо ватных шаров, которые я с таким трудом достал, да еще выложил за них целую гинею. Сейчас пойду и разорву этого поганцы на мелкие кусочки. Это меня немного отвлечет.
Жаль было прерывать сладкие грезы, но у меня не было выхода.
— Послушай, дружище, — сказал я. — У тебя нет времени на легкомысленные забавы. Тебе нужно убираться отсюда, да поживее!
— Берти, — безжизненным голосом произнес Бинго, — я только что с ней говорил. Она сказала, что это я во всем виноват, и что она больше не желает меня видеть. Она, мол, всегда подозревала, что я любитель низкопробных шуток, и ее подозрения подтвердились. Короче, разделала меня под орех.
— Нашел о чем сейчас печалиться, — сказал я. Я никак не мог втолковать дуралею всю серьезность положения. — Ты лучше подумай о том, что у выхода тебя поджидают две сотни дюжих деревенских молодцов с твердым намерением утопить в пруду.
— Не может быть!
— Увы, но это так.
На миг показалось, что бедняга раздавлен. Но лишь на миг. В Бинго есть что-то от английского бульдога. На лице его расцвела безмятежная улыбка.
— Ничего страшного, — сказал он. — Выберусь через подвал и перелезу через стену за домом. Меня им не запугать!
Прошло не больше недели, и вот как-то Дживс, поставив на столик чашку чая, деликатно отвлек меня от изучения спортивного раздела в «Морнинг Пост» и обратил моё внимание на объявление в колонке «Помолвки и свадьбы».
Это было краткое сообщение о том, что в скором времени состоится бракосочетание его преподобия достопочтенного Хьюберта Уингема, третьего сына достопочтенного графа Старриджа, и Мэри, единственной дочери покойного Мэтью Берджесса из Уэзерли-Корт, Гэмпшир.
— Ну что ж, — сказал я, пробежав глазами заметку. — Этого следовало ожидать.
— Да, сэр.
— Она не простила ему спектакля.
— Нет, сэр.
— Не сомневаюсь, — сказал я и отхлебнул глоток ароматного горячего напитка, — что Бинго быстро оправится. С ним уже сто раз такое случалось. Мне вас жалко.
— Меня, сэр?
— Ну как же, черт подери, разве вы забыли, сколько усилий потратили для победы Бинго в том забеге? Жаль, что ваши труды оказались бесплодными.
— Не совсем бесплодными, сэр.
— Как это?
— Мои попытки устроить брак мистера Литтла с юной леди и вправду не увенчались успехом, но тем не менее я испытываю чувство удовлетворения от участия в этом деле.
— Понимаю: вы сделали все, что в ваших силах.
— Не только из-за этого, сэр, хотя, разумеется, эта мысль доставляет мне удовольствие. Я в первую очередь имел в виду материальную выгоду.
— Материальную выгоду? Что вы хотите сказать?
— Когда я узнал, что мистер Стеглз заинтересовался борьбой претендентов на руку юной леди, я на паях с моим другом Брукфилдом перекупил тотализатор, который устроил по этому случаю владелец пивной «Бык и конь». И предприятие оказалось чрезвычайно прибыльным. Ваш завтрак готов, сэр. Тосты с почками и грибами. Я подам, как только вы позвоните.
Глава XVI. Долгие проводы Клода и Юстаса
В то утро, когда тетя Агата неожиданно объявилась в моей берлоге и сообщила, какое страшное испытание готовит мне судьба, я понял, что удача от меня отвернулась. Видите ли, до сих пор мне удавалось держаться в стороне от Внутрисемейных Проблем. Когда тетушки трубят, точно мастодонты на доисторических болотах, а письмо дяди Джеймса об эксцентричном поведении кузины Мейбл циркулирует по семейным каналам («Пожалуйста, прочтите внимательно и перешлите Джейн»), про меня, как правило, клан Вустеров не вспоминает. Вот еще одно преимущество того, что я — холостяк, да к тому же, как считают мои дражайшие родственники, холостяк придурковатый. «Вряд ли Берти это будет интересно» — такое мнение прочно укоренилось в нашем семействе, и должен признаться, я его всячески поддерживаю. Все, что мне нужно — это спокойная жизнь. И потому меня охватили самые мрачные предчувствия, когда тетя Агата возникла у меня в гостиной, где я безмятежно курил утреннюю сигарету, и заговорила о Клоде и Юстасе.
— Благодаренье Богу, — сказала она, — наконец-то мы пришли к соглашению насчет Клода и Юстаса.
— К соглашению? — переспросил я, не имея ни малейшего понятия, о чем речь.
— В пятницу они уплывают в Южную Африку. Мистер Ван Элстин, друг бедняжки Эмили, берет их в свою фирму в Йоханнесбурге, и мы надеемся, что они там приживутся и сумеют сделать достойную карьеру.
Я никак не мог взять в толк, о чем она.
— В пятницу? Это выходит — послезавтра?
— Да.
— В Южную Африку?
— Да. Они отплывают на «Эдинбургской ладье».
— Но с чего вдруг? Я хочу сказать — сейчас еще только середина семестра.
Тетя Агата бросила на меня ледяной взгляд.
— Ты хочешь меня уверить, Берти, что настолько не интересуешься жизнью ближайших родственников? Вот уже две недели, как Клод и Юстас отчислены из Оксфорда.
— Не может быть!
— Берти, ты безнадежен. Мне казалось, что даже ты…
— За что их выставили?
— Они вылили лимонад на голову младшего преподавателя колледжа… Не нахожу ничего забавного в этой возмутительной выходке, Берти.
— Ну, конечно, разумеется, — поспешно согласился я. — Я вовсе не смеюсь. Это я так кашляю — что-то першит в горле.
— Бедняжка Эмили! — продолжала тетя Агата. — Такие, как она, губят детей слепой, безрассудной любовью. Хотела оставить их в Лондоне, надеялась пристроить на военную службу. Но я проявила твердость. Колонии — единственное подходящее место для таких необузданных юнцов, как Юстас и Клод. Так что в пятницу они уплывают. Последние две недели они жили у дяди Клайва в Вустершире. Завтра переночуют в Лондоне, а в пятницу с утренним поездом прибудут на корабль.
— Довольно рискованная затея. Я хочу сказать — в Лондоне они запросто могут пуститься во все тяжкие, если оставить их без присмотра.
— Они не останутся без присмотра. За ними присмотришь ты.
— Я?!
— Да, ты. Они переночуют у тебя на квартире, и ты проследишь, чтобы они не проспали на поезд.
— Но послушайте…
— Берти!
— Да нет, они славные ребята, и тот, и другой, но… не знаю. Они же чокнутые. Конечно, я всегда рад их видеть, но впустить на ночь в квартиру…
— Берти, ты настолько очерствел и погряз в беспробудном эгоизме, что не в состоянии ни на йоту поступиться своими удобствами ради…
— Хорошо, хорошо, — сказал я. — Бог с ними. Согласен.
Спорить не имело смысла. В присутствии тети Агаты мне всегда начинает казаться, что у меня вместо позвоночника желе. Она из разряда железных женщин. Вероятно, королева Елизавета Первая была на нее похожа. Достаточно тете грозно сверкнуть глазами и рявкнуть: «А ну-ка, живо», — как я тут же, без пререканий, делаю все, что велят.
Она ушла, и я тотчас позвал Дживса.
— Вот что, Дживс, — сказал я, — мистер Клод и мистер Юстас будут завтра у нас ночевать.
— Очень хорошо, сэр.
— Рад, что вы так считаете. Меня эта перспектива скорее удручает. Вы же знаете, что это за охламоны.
— Чрезвычайно резвые молодые джентльмены, сэр.
— Шалопаи, Дживс. Шалопаи, каких свет не видел!
— Будут еще какие-нибудь распоряжения, сэр?
Не скрою, после этих его слов я придал своему лицу высокомерное выражение. Мы, Вустеры, сразу замыкаемся в себе, когда в поисках сочувствия нарываемся на ледяную сдержанность. Я прекрасно понимал, в чем дело. Вот уже два дня, как мы с Дживсом находились в натянутых отношениях из-за того, что я приобрел себе сногсшибательные гетры в Берлингтонском пассаже.[136] Какой-то мозговитый малый, видимо, тот самый, кто придумал расцвеченные портсигары, недавно начал выпускать такие же гетры. Вместо обычных, серых и белых, вы можете выбрать цвета своего полка или своей школы. И, скажу честно, я не смог отказать себе в удовольствии и купил пару итонских,[137] которые приветливо подмигивали мне с витрины. Я бросился в магазин и заплатил за них и только потом сообразил, что Дживс вряд ли одобрит мое приобретение. Как я и опасался, он встретил новые гетры, что называется, в штыки. Во всех прочих отношениях Дживс — лучший камердинер в Лондоне, но он слишком консервативен. Законченный ретроград, враг прогресса.
— Пока все, Дживс, — со сдержанным достоинством произнес я.
— Очень хорошо, сэр.
Он бросил на гетры ледяной взгляд и выплыл из комнаты. Черт бы его побрал!
Близнецы ввалились в квартиру на следующий вечер, когда я переодевался к обеду — мне давно не приходилось видеть людей в столь радостном и безмятежном расположении духа. Я всего на шесть лет старше Клода и Юстаса, но в их присутствии чувствую себя глубоким старцем, терпеливо ждущим близкого конца. Они тут же развалились в креслах, распечатали пачку моих лучших сигарет, плеснули себе виски с содовой и принялись трещать так весело и жизнерадостно, словно добились в жизни выдающихся успехов, никому бы и в голову не