— Ну, если вы такой несведущий провизор — я пытался оставаться вежливым: — то я вам закрою, так сказать, пробел в вашей высокоученой голове. Собак необходимо лечить как детей, такими же лекарствами и в тех-же пропорциях. Или для детей в вашей аптеке тоже ничего нет?
— Я боюсь, что для тебя-с у нас ничего нет. И потом, у нас, как сами можете-с убедиться, названия все на латыни написаны, а ты вряд ли сумеешь на латыни-с прочитать, как правильно принимать-с пилюли-с.
— Скажите, любезный, а из какого захолустного местечка, что за чертой оседлости, тебя в столицу выписали? — юное хамло начало меня напрягать.
— Что-с? — юноша широко разинул рот.
— Я говорю, не позорься, вали в свою деревню Задрищенно. В городе передовая, революционная молодежь, давно сокращения и абривиатуру везде используют, например, Реввоенсовет, главштабморсил, или Ревсюрр, наконец, а ты, со своим сиканьем, разоблачаешь себя, как лицо реакционное и крайне ограниченное. Так что или символ революции снимите или изъясняйтесь не как приказчик-черносотенец.
— Простите, а что такое Ревсюр? — за моей спиной прозвенел колокольчиком девичий голосок.
Я обернулся. Хорошенькая девушка смотрела на меня с доброжелательным интересом.
— Революционный союз юристов России, там на конце двойное «Р».
— А вы юрист?
— Правовед. — я шагнул к прелестному созданию, осторожно освободил ее руку из «каральки» покрасневшего гимназиста и осторожно поцеловал прохладное, изящное запястье.
— Извольте немедленно выйти вон! — взревел голосом, переходящим в визг, отмерший фармацевт.
— И кто это у нас тут голос подал? — я обернулся к провизору, пока он меня сзади каким-нибудь бутылем не отоварил, сделал вид, что тянусь к его красному бантику, а сам провел рукой по, густо смазанным каким-то фиксатором, кудрям аптекаря, после чего понюхал ладонь и брезгливо сморщился:
— Фу, господа, до чего надо опустится, чтобы голову прогорклым маслом мазать? Вот берите пример с передового поэта Владимира Маяковского. Он обрил голову на лысо и доволен. И вам, юноша, я рекомендую настоятельно сделать тоже самое — голова будет чистой и от вшей наконец-то избавитесь.
— Вон! Пошел отсюда, рвань! — ревел белугой потерявший лицо нарушитель закона о правах потребителя, а девушка задорно смеялась, не обращая внимание на гимназиста, что пытался что-то шептать ей в маленькое ушко.
— Хорошо, хорошо, я уйду. Только, умоляю, ответьте на последний вопрос. У вас медицинский зонд есть?
— Нет! Нет у нас никакого зонда! Убирайтесь!
— Тогда обязательно заведите себе шомпол от винтовки, он вам очень скоро понадобится.
— И зачем аптекарю шомпол от винтовки? — подыграла мне веселая барышня, наслаждаясь разгоревшимся скандалом.
— Пулю из раны вынимать, ему скоро, очень скоро, он станет крайне необходимым.
— Почему? — и ресничками так, как крыльями бабочки — хлоп- хлоп. Ай, ты моя умничка!
— Так его на днях будут грабить и обязательно подстрелят, просто всенепременно подстрелят.
— Да почему вы говорите, что аптеку непременно ограбят? — барышня уже не улыбалась.
— Ну как-же? На днях революционные матросы, гордые альбатросы Балтики, винные склады полностью изничтожат и пойдут по аптекам. Вежливо попросят подать им спирт и кокаин, очень моряки из них любят коктейли делать. А тут это хамло со своим иба… то есть лицом, скажет героям Балтики, как давеча мне, что для них тут ничего нет. И что произойдет? Правильно — аптеку разобьют и разграбят, а этого придурка застрелят. Ты, придурок это мотай на усишки свои…
Этого фармацевт уже не выдержал, и схватив меня за плечо он заорал, по старой памяти, очевидно:
— Полиция! Зовите полицию!
— Ах полицию тебе! — уже вызверился я и заехал ладонью по пухлым губам молокососа, после чего, сорвав его руку с моего плеча, сам ухватил его за белый халат:
— Сейчас я тебя отведу к полиции, сука! Они как раз в Неве, под льдом плавают, и ты туда отправишься, заявление делать.
Я потащил аптекаря из-за прилавка, он уперся в него двумя руками и пронзительно завизжал: — Нет!
За нами звякнул колокольчик и хлопнула входная дверь, это сбежали гимназист со своей барышней.
Когда, спустя пятнадцать минут, в аптеку ввалился десяток вооруженных людей, ведомый давешним гимназистом, мы с аптекарем вполне мирно обсуждали свойства продаваемых в аптеке пилюль и порошков. К сожалению, кроме английского аспирина, спиртового раствора йода и перевязочного материала, другие средства, среди многочисленных порошков, пилюль, таблеток и сиропов, доверия у меня не вызывали. За перечисленное выше я расплатился честь по чести и теперь мучительно думал, не купить ли еще чего либо?
— Руки верх! — от двери в мою сторону уставился ряд штыков.
— Вы это мне, товарищи, или аптекарю?
— Э-э… — товарищи замялись.
— Вот видишь, к чему приводят твои старорежимные закидоны! — повернулся я к замершему с поднятыми руками аптекарю: — А вот подстригся бы на лысо, как революционный поэт Владимир Маяковский, и за тобой бы не пришли. Правильно я говорю, товарищи?
— Это этот вот контрреволюционные разговоры здесь ведет! — завизжал гимназист, тыча в меня пальцем. Что интересно, барышню с собой он не прихватил.
— Что здесь происходит, граждане? — раздвинув, направленные на меня стволы винтовок, вперед выдвинулся мужчина лет сорока, с пышными буденовскими усами и в кепке, не дать, ни взять, передовой рабочий, как их любят изображать в советской литературе и кинематографии.
— Вы, товарищ командир, скажите вашим людям стволы вверх поднять, а то вон тот юноша в студенческой фуражке сильно давит на спусковой крючок, видно, очень хочется кого-то убить. А если он выстрелит, нас обоих одной пулей убьет. На Марсовом поле быть похороненным, конечно, почетно, но мне пока рано, ибо революция не закончена.
Студент покраснел, стволы, медленно и недружно, поднялись вверх.
— Что здесь происходит? — хмурясь, повторил «передовой рабочиий».
— Вот этот вот про моряков гадости рассказывал, что они все грабят и убивают всех! — гаденыш- гимназист, из-за плеч, сурово смотрящих на меня солдат и одного матроса, что подпираемый плечами соседей, нетвердо стоял в заднем ряду и что-то силился сказать.
— Вот неправильно все-таки при царе воспитывают учащуюся молодежь. Глядите на него, а еще гимназист. Сначала он в носу пальцем ковыряет, а потом в революционную общественность своим сопливым пальцем тычет. А из-за чего товарищи? Потому что мамзеля, которая с ним гуляла, познакомившись со мной, этого сопляка бросила. Правильно я говорю, гимназер?
— Ты все врешь, врешь! — заорал, внезапно покрасневший, учащийся: — Лиза просто домой пошла, у нее батюшка строгий! Да я тебя сейчас…
Пока гимназист тянул из кармана шинели огромного монстра, с двумя стволами и гигантским барабаном, чуть ли не на два десятка патрон, я успел сделать шаг вперед, заехать парню кулаком, а потом и локтем по лицу, и забрать из руки это подобие револьвера.
— Что за хрень, ты где это взял?
— Револьвер Ляфуше, в Арсенале раздавали… — заныл гимназист, размазывая кровь, тонкой струйкой потекшей из носа: — Отдайте!
— Сами разбирайтесь со своими кадрами! — я сунул револьвер рукоятью вперед «передовому рабочему»: — Так я пойду?
Тот принял револьвер, растерянно кивнул. Я сгреб в прилавка бумажный сверток крафтовой бумаги, с кокетливым бантиком сверху, куда аптекарь успел упаковать мои покупки, шагнул к выходу, но выйти из ставшей токсичной аптеки не успел.
— Стой! — гаркнули за спиной и меня зажали несколько человек в серых шинелях.
— Что-то еще товарищ?
«Передовой рабочий», видимо, собрался с мыслями, и смотрел на меня сурово:
— Ты вообще кто таков будешь…гражданин?
— Я Котов Петр Степанович, каманданте революсьон милисиано репаблик оф Мексикано.
— Кто???
— Перевожу для непонятливых — я Котов Петр Степанович, капитан революционной милиции Мексиканской республики.
— Чаво?
— Не чаво, а капитан революционной милиции, приехал из Мексики, помогать дружественному российскому народу делать революцию.
— Что за Мексика? Что за милиция?
— У нас, товарищи, в Центральной Америке уже двадцать лет революционная война идет. И революционная власть с одна тысяча двенадцатого года установилась, почти по всей стране. А я приехал к вам, чтобы помочь вашей юной революции, не наделать ошибок, через которые, с кровью и болью, уже прошли мы.
— А документы у вас есть?
— Вы в испанском языке сильны? Уважаю.
Товарищ, любитель документов, смущенно спрятался в задние ряды, видимо, я его перехвалил.
— Я не знаю, кто ты, но больно ты подозрителен. — снова взял слово усатый «рабочий»: — Придется с нами пройти, потому как ты заарестованный. Прошу, будь ласка, винтовку сдать, пока мы тебя не огорчили.
— Да, как скажешь, дорогой товарищ, только вот лекарства свои заберу, тем более, что я за них честно заплатил.
Усатый согласно кивнул, я сделал шаг к прилавку, откинул в сторону доску и открыл калитку, потом шагнул к застывшему в ступоре аптекарю, сунув сверток с антисептиком и перевязочным материалом за пазуху, а через мгновение я оказался за спиной аптекаря, осторожно наблюдая за, так ничего и не понявшими, революционерами из-за напомаженной головы фармацевта, а справа — слева от его тушки, обнимая мой живой щит, торчали два ствола моих пистолетов.
— Никто не двигается, не то стреляю, а потом брошу бомбу.
Первым сообразил аптекарь:
— Не стреляйте товарищи, у него правда бомба есть, я видел. Начнете стрелять, она детонирует.
— Не было у него никакой бомбы! — вылез со своим мнением противный гимназист.
— Была, ты позже пришел и не видел! — сорвался на визг умный провизор, отчетливо понимающий, что при первом же выстреле, он пострадает обязательно, и не факт, что винтовочный шомпол ему поможет.
— Сдай пистолеты и арестуйся, все равно ты не уйдешь! — начал уговаривать меня главный.