Редкая бабушка сможет деконструировать фразу «В целях реализации потенциала команды единомышленников были введены в эксплуатацию приборы навигации», поэтому журналист пишет: «Дорогая бабушка, у нас появился компас». Позже редактор убирает обращение к бабушке – и часто получает живой и понятный текст. Текст, который вызовет у читателя чувства.
Я думаю, если бы все авторы писали сложно и длинно, тиражи книг упали бы. Читать – ведь значит еще и получать удовольствие, а не только трудиться и фокусироваться.
Это касается не только художественных книг, но даже научных. Как читатель я испытываю благодарность авторам, которые умеют объяснить сложное просто. Мне кажется, в том, чтобы писать ясно, есть много уважения к читателю и заботы о нем. Благодаря «легкому» стилю автора мы можем сосредоточиться на смысле написанного, не спотыкаясь на колдобинах формы.
Смотрите, как начинает один из известнейших литературных критиков Америки Джеймс Вуд свою статью:
«В прошлом году я пошел на панихиду по человеку, которого никогда не встречал».
Или как начинает Марк Шагал свою автобиографию:
«Корыто – первое, что увидели мои глаза.
Обыкновенное корыто: глубокое, с закругленными краями. Какие продаются на базаре. Я весь в нем умещался».
Все авторы, пишущие не для себя, а для других, хотят быть интересными читателям, вызывать любопытство. Правда в том, что любопытство возникает не тогда, когда текст сложен и непонятен, а наоборот – когда он ясен и хочется развития.
Иногда мне кажется, что создавать текст – значит быть переводчиком. Переводчиком с внутреннего языка метафор, слипшихся образов, междометий и странного синтаксиса на язык общеупотребительный. Задача писателя – не запутывать, а все больше и больше, сколько возможно, прояснять: чувства, мысли, идеи, взаимосвязи. Вместить все это в возможности языка, который носишь. Построить известные всем слова в таком порядке, чтобы их захотелось повторить.
1. Простота – не значит наивность или глупость. Есть много видов простоты.
2. Простота и ясность – достоинства, а не недостатки произведения.
3. Писать максимально просто – значит заботиться о читателе.
4. Если вы прячетесь за штампами и канцеляритом – то текст уже, увы, не ваш.
5. Читатель испытывает любопытство не тогда, когда текст сложен и непонятен, а наоборот: когда он ясен.
6. Даже очень серьезные научные книги можно писать просто.
3 сентября 1899 Чехов писал Горькому из Ялты:
«…читая корректуру, вычеркивайте, где можно, определения [что такое определение – смотрите ниже. – Е. О.] существительных и глаголов. У Вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться и оно утомляется. Понятно, когда я пишу: “человек сел на траву”; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: “высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зеленую, уже измятую пешеходами траву, сел бесшумно, робко и пугливо оглядываясь”. Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду».
Вот вам абзац из Чехова. Я удалила из него все определения, то есть все слова, отвечающие на вопросы: какой? какая? какое? какие? что делающий? – и подобные. Не гугля этот текст, вставьте в него столько определений, сколько посчитаете нужным, и туда, куда нужно. Как если бы это написали вы:
После венчания не было даже закуски; молодые выпили по бокалу, переоделись и поехали на вокзал. Вместо бала и ужина, вместо музыки и танцев – поездка на богомолье за двести верст. <…>Он улыбался своими глазками. И она тоже улыбалась, волнуясь от мысли, что этот человек может каждую минуту поцеловать ее своими губами и что она уже не имеет права отказать ему в этом. Движения его тела пугали ее, ей было и страшно, и гадко.
Готово? Если да, то читайте дальше. Сейчас я покажу вам чеховский текст – и вы можете проанализировать, как работал с определениями Антон Павлович и как вы. Возможно, вы можете позаимствовать какие‐то принципы у классика. Или остаться при своих. Итак:
После венчания не было даже легкой закуски; молодые выпили по бокалу, переоделись и поехали на вокзал. Вместо веселого свадебного бала и ужина, вместо музыки и танцев – поездка на богомолье за двести верст. <…>Он улыбался своими маленькими глазками. И она тоже улыбалась, волнуясь от мысли, что этот человек может каждую минуту поцеловать ее своими полными, влажными губами и что она уже не имеет права отказать ему в этом. Мягкие движения его пухлого тела пугали ее, ей было и страшно, и гадко.
Предлагаю всмотреться в каждое чеховское определение. Слово «легкой» – усилитель впечатления. Только представьте: герои простояли сначала длинную литургию, потом – венчание. И после этого никому не предложили еды. Даже закуски. Даже легкой. Добавило ли это определение смысла в текст? Добавило.
Слова «веселого» и «свадебного» интересны. Мне кажется, они принадлежат не только автору, но и героине – восемнадцатилетней девушке, которая выходит замуж за 52‐летнего чиновника. Ей бы хотелось бала и ужина – непременно веселого и непременно свадебного. Поэтому употребление этих слов тоже оправдано.
Определение «маленькими», на первый взгляд, избыточное: в слове «глазками» уже есть уменьшительно-ласкательный суффикс. Я думаю, что Чехов добавил это определение, чтобы усилить неприятное впечатление от чиновника и – как и в предыдущем пункте – передать отношение и взгляд героини.
Прилагательные «полными, влажными», как и последующие «мягкие» и «пухлого» тоже работают на создание портрета. Согласитесь, без них мы куда видим новоиспеченного мужа не так отчетливо и куда меньше присоединяемся к чувствам страха и гадливости, которые испытывает героиня.
Все прилагательные, которые использовал Чехов, добавляют что‐то к уже написанному. Пустых и утяжеляющих текст слов здесь нет. Поэтому прилагательные его прозу улучшают, а не разбавляют.
Глава 15Миф о бедном языкеИли: моя речь далека от литературной!
В тринадцатой главе я уже писала: то, что вам мешает, вам помогает. Хорошие истории постоянно показывают нам это: сначала мы влюбляемся в персонажа, у которого обязательно чего‐то нет. Может быть, у него нет дома, может быть – терпения, может быть – свободы, а может быть – денег. Без недостатка персонаж получился бы недостоверным, плоским, слишком далеким от нас. Поэтому даже у прекрасного и храбрейшего Ахиллеса есть его пята – двигатель истории.
Недостаток этот закручивает сюжет, делает его интересным, сложным, жизненным. И нередко именно этот недостаток или особенность в конечном счете становятся сильной стороной героя.
Например, человек, у которого нет высшего образования, может много лет упоенно учиться сам и в итоге обойти всех «насытившихся и остановившихся» обладателей дипломов.
Или прекрасная отличница может полюбить нашего героя именно за то, что он нетерпелив и не идет на компромиссы.
Или, как в истории одной моей клиентки, лиса, переехавшая в город, может полсюжета стесняться своего хвоста, ведь он выдает в ней иммигрантку.
Но в итоге, когда лиса адаптируется и станет частью общества, хвост ее будет красоваться на городском флаге и превратиться в символ этого города.
Если всю жизнь вы хотели писать, но не писали, а занимались чем‐то другим, а теперь обнаружили, что ждать дальше невыносимо, вы можете столкнуться с тем, что пишете вы пока простовато, по‐школьному. Это абсолютно нормально, если вы со школьных времен не занимались литературным творчеством. Признав это, вы должны выбрать: загрустить и опустить руки или попробовать сделать из этого недостатка фишку. Конечно, параллельно наращивая мастерство.
Моя подруга Алена Глухова, переехав во Францию, захотела писать по‐французски. Создавать книгу на неродном языке – рискованная затея. Словарь ее был ограничен, и писать у нее получалось только простым, минималистичным языком, без стилистической эквилибристики.
– Зато на чужом языке я могу рассказать то, что не осмеливаюсь рассказать на родном, – сказала она на презентации своей дебютной книги. – Язык дает мне целительную дистанцию. В родной речи фонят эмоции и ассоциации. Когда я пишу по‐французски, мне приходится писать предельно ясно и просто. Это помогает мне распутать клубок чувств.
После таких слов сразу хочется прочесть ее книгу, правда? Тем более что книга эта автобиографична.
Но я хотела рассказать вам еще об одном способе сделать простой или неказистый язык приемом. Способ этот называется сказ.
Сказ – это жанр, повествование в котором ведет яркий рассказчик, речь которого часто далека от литературной нормы. Рассказчик этот не похож на вас, автора – он сам по себе персонаж. Возможно, вы вспомните «Малахитовую шкатулку» Бажова, «Левшу» Лескова, «Человека из ресторана» Шмелева или сказы Шергина.
В каждом из этих произведений повествование напоминает устный рассказ очень простого человека – с оговорками, ошибками, перескакиванием с мысли на мысль и всем тем, что свойственно устной непричесанной речи. Рассказчик в «Левше» не знает иностранных языков и коверкает слова, говоря «Твердиземное море» или «мелкоскоп».
Сказу к лицу любые отклонения от нормы, будь то жаргон, диалект, молодежный сленг или профессиональные термины. Сказу даже штампы к лицу, если вы пишете, к примеру, повествование от лица юриста. Смотрите, как смело начинается «Человек из ресторана» Шмелева:
«Человек мирный и выдержанный при моем темпераменте – тридцать восемь лет, можно так сказать, в соку кипел, – но после таких слов прямо как ожгло меня. С глазу на глаз я бы и пропустил от такого человека… Захотел от собаки кулебяки! А тут при Колюшке – и такие слова!..