12 июля
Всё не так плохо. Таблетки разложила по пакетикам и пью почти регулярно. Всё-таки, думаю, мрт-шный доктор несколько преувеличил степень заболевания моего мозга. Позитивных изменений не заметно, но и ухудшений нет. А это радует. Так держать!
Какая-то у меня сегодня была мысль… что-то насчёт планов…. А-а-а-а, вот, вспомнила. На случай, если всё же регресс наступит, необходимо записать ключевые моменты своей жизни. Нет, как-то неудачно я выразилась. Короче, я собираюсь определить вехи, по которым смогу сориентировать себя — не забывать близких людей, их имена, а то это жалко выглядит, когда старики путаются в собственной родне. Ещё важно решить, с кем как себя вести. Главное, регулярно перечитывать записи. Итак…
Что для меня самое-самое в жизни? Семья. Собственно, семьи давно уже нет, я живу одна. Но близкие ведь остались…
Дочка — Маша Лисицына. Она у меня замечательная девочка. Ей всего 20 лет, поздний ребенок. Мне было 32, когда она родилась. У Маши муж Виктор, живёт на Сапёрном, 42, кв.15. Телефон не записываю. Если забуду его, то лучше дочке не знать, что со мной что-то не так. Она на шестом месяце беременности и лишние волнения ей не нужны.
Мать — Любовь Ивановна Смирнова. Живёт в Омске. Хорошо, что я от неё уехала. Характер у неё деспотический, в молодости она мне всю душу выхлебала. Вампир по натуре, как эти чудовищные комары, что все мозги прожужжали. Купила утром два дополнительных фумигатора. Включила во все розетки — вроде, полегче стало. К чему я это? А, насчёт матери. Жаль, что в молодости у меня не было такого фумигатора, чтобы заставить её замолчать, хоть ненадолго. Надо бы успеть простить. Но поехать к ней — нет, и некогда, и не на что, и не хочется…
NB. Решила так. Если я напишу «ПОРА», значит, я почувствовала, что теряю над своим сознанием контроль. Когда это случится, не забыть старательно зачеркнуть все слова о матери, нельзя допустить, чтобы это кто-либо прочитал.
Сестра — Лариса. Умерла два года назад от обширного инфаркта. Детей она после себя не оставила. Хорошим была человеком, я любила её. До сих пор не могу привыкнуть к тому, что нельзя с ней поговорить.
Муж — муж наелся груш. Был муж, да сплыл. Давным-давно. Ещё Маша не родилась. Зовут его Андрей Коновалов. Не знаю, может, уже не зовут, а звали. Мужики теперь рано мрут. Вспоминать о нём не хочу. Даже алиментов, гад, не платил.
А ещё есть Паша. Он мне сразу и вместо отца, и вместо мужа. На 20 лет старше, уже совсем старик. И жена его — старуха. Если бы не она, мы бы эти 20 лет провели вместе. Но увы-увы! В жизни приходится учиться радоваться и тому немногому, что имеешь. Могло ведь его и вовсе не быть… Паша помог мне подняться, когда Андрей меня беременную бросил. Был Маше как отец, пока она росла. Он хороший. Добрый. На него можно положиться. Почти во всём. Просто ведь больше не на кого.
NB! Когда напишу себе «ПОРА!» — про Пашу тоже зачеркнуть. Маша и так знает, а остальным — незачем.
Кстати, Паша — единственный, кому я поведала, что сказал мрт-шный доктор. Попросила, чтобы честно предупредил, если я начну вести себя неадекватно. И чтобы когда это случится, отрезал телефонный кабель, а заодно забрал ключи от квартиры, заперев меня. Не хочу никому быть в тягость. И в больницу не хочу. Паша поупрямился, но согласился. По тому, как он был ласков и нежен, я сделала вывод, что он поверил в поставленный диагноз. Не спорил. А это значит, очевидно, какие-то признаки распада моей личности уже налицо. Только мне не видны. Страшно. Очень страшно. Всё чаще пытаюсь поймать себя на том, о чём же я думаю в тот момент, когда проваливаюсь в чёрную дыру — так я теперь называю черноту в голове. И ничего не помню. Там просто небытие. Ничего нет. Пустота. Тьма.
Хорошо верующим, а я агностик. Может быть, вера помогает кому-то преодолеть этот провал, но для меня это предел, за которым я просто прекращаю своё существование. Хотела бы поверить, да не могу. Боже, если Ты есть, спаси меня, а? Вот уже до чего договорилась, дура. С Богом разговариваю. Коновалова, ты это дело прекрати. Надо держаться.
13 июля
Вчера не закончила, так как очень устала. Продолжаю сегодня.
Родных больше нет, кроме совсем дальних, но я с ними не общаюсь.
Друзья… Как-то разбежались мы все, у каждого своя семья, своя работа, свои заботы. Кое-с-кем встречаюсь раз-два в год, но это не считается.
Коллеги. Вот тут убиться. Сама от себя не ожидала. Перед сном вспоминала имена сотрудников родного отдела. Троих — нормально — ФИО в целости и сохранности. А вот у двоих помню только фамилии. Евстигнеева имя предполагаю, что Анатолий, хотя сомневаюсь, но кажется, оно. А как зовут Скворцову — хоть тресни. Целый час мучилась, так и не вспомнила. Внутри себя паникую, снаружи пока держусь.
Кстати, своё имя тоже стало восприниматься как-то обособленно от меня. Словно вовсе и не моё. Назвала себя несколько раз «Марина Коновалова» — и словно о чужом человеке говорю. Не чувствую связи между именем и собой. Это пугает.
Признаки нехорошие, но речь пока что связная, мысли логичные. В интернете проверила IQ. Как было 153, так и осталось. Это успокоило.
14 июля
Накануне опять не закончила запись о близких, так как завернула от основной линии в дебри имён сослуживцев, а потом и вовсе забыла с чего начала. Теперь со мной такое через каждые пять минут случается. С утречка перечитала вчерашнюю запись и думаю: «Ну на тебе, приехали, опять не закончила! Надо всё же завершить». Кстати, имён Евстигнеева и Скворцовой так и не припомнила. Раньше помучаешься-помучаешься — никак забытое не всплывает в голове, но потом словно озарение мелькало. А теперь никаких озарений — одна чернота. Удручает.
15 июля
Ну надо же, опять двадцать пять. Перечитала июльские записи и выпала в осадок. Склероз рулит. Всё-таки пора возвращаться к разговору о семье и друзьях. Тем более, что немного осталось.
Про сослуживцев писать нет смысла — на работу мне, похоже, вернуться не придётся. А я для них, что есть, что нет — доверительных отношений ни с кем не сложилось. Уйду — заменят другим работником и назавтра забудут.
Есть ещё приятели в интернете. Я частенько тусуюсь на форуме поэтического сайта «Гамаюн». Там у меня трое более-менее близких знакомых: Олег, Андрей и Катя. Олег — поэт, талантище, мне до него и в лучшие времена не дотянуться было. Андрей — издатель, выпустил три книжки Олега. Маленьких, конечно, и тираж чучутошный, а всё равно приятно. Мои стихи он только раз в общий сборник отобрал — две штуки: про попугая и шуточное, о работе. Я, собственно, и без обид. Цену своим стихам знаю. Да и год последний не пишется ничего. Только и выдавилось две строчки:
Опять стихи не пишутся,
Хоть вешайся, хоть плачь…
И ношусь с ними, как с писаной торбой, никак закончить не могу. Уже, видно, и не закончу.
Да, есть ещё Катя. Хорошо, что я не всегда линию мысли теряю с концами. Не всё потеряно, держись, Коновалова! Так вот. Катя — критик и пародист. Меня она не пародирует, я пустое место, а если у человека талант — пропесочит так, что весь интернет будет корчиться от смеха. Олегу от неё, между прочим, будь здоров достаётся. Поэтому они не очень дружат. Хотя внешне всё тип-топ.
Вот, пожалуй, и весь круг моего общения. Хорошо, что Паша обещал отключить телефон, а с ним и интернет, если я совсем сойду с ума. Сначала не хотел. Говорил, что когда это случится, то я и заплатить за сеть забуду, и вообще не соображу, как комп включить. Но я боюсь, что маразматики такие вещи могут делать на автомате. А есть у меня одно опасение, почему и хочу, чтобы меня отключили от мира в случае чего. Тут дело такое деликатное. Я боюсь, что если рехнусь, то начну пороть прилюдно всякую порнографическую пакость и ругаться матом. По телефону или в сети — неважно. Нет, я, конечно же, не из таких. Я вообще человек, как полагаю, утончённый. Гадости по ящику не смотрю, плохих слов не произношу. Но знать-то всё это я знаю. И боюсь. А раз боюсь, значит, это скорее всего из меня и вылезет, когда ослабею. Где-то мы в глубине себя подпорчены малость. Нет, я за всех не скажу. Но насчёт себя лично уверена на все сто. Собственно, я даже знаю, где корни этой беды во мне.
Как-то лет десять назад мне позвонили с работы, и я подошла к телефону, и говорила о служебных делах. Во всяком случае, мне так казалось. Но на следующий день на меня все исподтишка показывали пальцами и ухохатывались. Я стала разбираться, в чём дело. Удалось выяснить, что, хоть мне так и казалось, но говорила я вовсе не о работе, так о чём тогда? Никто мне так и не раскрыл это, а я ведь долго и упорно расспрашивала. Я сделала вывод, что сказанное мною по телефону было чем-то ужасно постыдным. И с той поры боюсь, что подобное может со мной повториться. Кстати, наверное, тот случай и был первой ласточкой моего заболевания — если бы я тогда обратилась к врачам, быть может, сейчас была бы совершенно здорова. Но знать бы заранее, где соломку подстелить. Охохо…
Фумигаторы работают вовсю, но комары жужжат день и ночь, неотвязно. Я начинаю подозревать, что это жужжание не от них, во всяком случае, не только от них — я боюсь, что оно находится прямо в моей голове. Когда я так решила, стало немного легче. Перестала бить комаров, отчего-то стало жалко их. Наверное, потому, что какие-никакие, а всё-таки живые твари.
Пусть себе летают, пока летается. Однако, фумигаторы не выключаю. Мы мирные люди, но наш бронепоезд…
18 июля
Вчера весь день дико болела голова. Ничем не могла заниматься. Гулять, разумеется, не ходила. Анальгетиков съела две пачки — и ничуть не помогло. Пришлось выпить вечером побольше снотворного и провалиться в сон. Сегодня голова не болит. Только такое ощущение, словно по черепу, под кожей, льётся горячая вода. Вчерашний ад — возможно, признак того, что я поправляюсь? Мрт-шный доктор говорил, что отсутствие боли — это плохой признак. Значит, наличие боли — это хорошо?